Чингисхан. История завоевателя Мира - Джувейни Ата-Мелик - Страница 6

Аргун сообщил хану об экономическом положении западных территорий, и в результате последовавшего обсуждения принял решение о проведении ряда изменений в налоговой системе. Решение этих вопросов так затянулось, что Аргун уехал лишь в августе или сентябре 1253 г.[4] Именно во время этого продолжительного пребывания в монгольской столице друзья убедили Джувейни начать работу над историей монгольских завоеваний. Когда они собирались в обратный путь, Мункэ вручил ему ярлык и пайцзу, которыми его отец утверждался в должности сахиб-дивана.

Баха ад-Дину в то время исполнилось шестьдесят лет, и после почти двадцати лет на службе у монгольских правителей у него появилось желание удалиться на покой, которому, однако, не суждено было сбыться. Начали проводиться фискальные реформы, и Баха ад-Дин вместе с монголом по имени Найматай был послан принять на себя управление Персидским Ираком, т.е. центральной Персией, и Йездом. Достигнув района Исфахана, он заболел и умер.

Возможно, именно таким государственным деятелям, как Баха ад-Дин, Персия обязана тем, что ей удалось пережить эти тревожные века. Династии появлялись и исчезали, но всегда была потребность в чиновниках, которые, сотрудничая с новым режимом, обеспечили бы своего рода преемственность в управлении страной и предотвратили бы ее падение в пропасть разрушения и распада. В переходный период Баха ад-Дин также сумел сохранить традиции своих предков, живших при хорезмшахах, а до этого — при Сельджуках и, возможно, еще более ранних династиях, и после его смерти они были продолжены его сыновьями, служившими уже новой династии — монгольским ильханам Персии.

Основатель этой династии принц Хулагу тем временем двигался на запад во главе огромной армии, и его первоочередной задачей было уничтожение исмаилитов, или ассасинов, Аламута. Аргун встретил его в Кише, городе, расположенном южнее Самарканда и прославившемся впоследствии как место рождения Тамерлана, в ноябре 1255 г. Аргун вновь стал жертвой придворных интриг и, ободренный Хулагу, отправился в Каракорум, чтобы защитить себя от обвинений. Управление западными землями, с согласия Хулагу, он возложил — на своего сына Керей-Мелика, некоего эмира Ахмада и Джувейни. С того времени и до самой своей смерти Джувейни находился на службе у Хулагу и его наследников.

Один случай, произошедший в то время, демонстрирует уважение, которое испытывал к нему монгольский завоеватель. Некто Джамал ад-Дин, который принимал участие в интригах против Аргуна, вручил Хулагу список чиновников, против которых он намеревался выдвинуть обвинения перед лицом Великого хана. Хулагу тут же ответил, что это дело мог решить сам Аргун. Затем, заглянув в список и увидев там имя Джувейни, он добавил: «Если есть против него какое-то обвинение, пусть о нем будет доложено в моем присутствии, чтобы сейчас же разобраться с этим делом и принять решение». После этих слов Джамал ад-Дин отказался от своего обвинения и в смущении удалился.

Огромное войско переправилось через Окс и двигалось через Хорасан, где на пути им попался город Хабушан (современный Кучан), «который лежал в развалинах и руинах со времени первого вторжения монгольской армии до самого того года, с домами, покинутыми жителями, и колодцами (qanat), лишенными воды, и в нем не осталось целых стен, кроме стен Пятничной мечети». «Заметив интерес и удовольствие, с которым король занимался восстановлением руин», Джувейни привлек его внимание к Хабушану. «Он выслушал мои слова и написал ярлык о восстановлении колодцев, возведении зданий, устройстве базара, облегчении участи жителей и о том, чтобы они вновь собрались в городе. Все расходы на строительство он покрыл за счет казны, так что людям не пришлось платить налоги».

Наконец, поздней осенью 1256 г. монголы собрались со всех сторон у цитадели ассасинов — Аламута, «орлиного гнезда», расположенного к северо-востоку от Казвина. Рукн ад-Дин, последний слабый преемник грозного Хасана-и-Саббаха, надеялся выиграть время, рассчитывая, что зимой снег станет его союзником и сделает осаду невозможной; однако еще долго стояла не по сезону мягкая погода, и в середине ноября он решил сдаться. Перед этим он испросил себе ярлык, гарантировавший его безопасность, который и был выписан Джувейни, очевидно, также принимавшим непосредственное участие в переговорах. Кроме того, Джувейни составил фат-нама, или воззвание, в котором сообщалось об окончательной победе над ассасинами и об их полном уничтожении. Он также рассказывает, как с позволения Хулагу исследовал — знаменитую библиотеку Аламута, из которой отобрал несколько «великолепных книг», предав огню те, что «описывали их ересь и заблуждения и не были основаны ни на преданиях, ни на разуме». Из этих последних работ он, к счастью, сохранил автобиографию Хасана-и-Саббаха, обширные цитаты из которой приводятся в третьей части его истории.

Завершив разрушение Аламута, Хулагу приступил к осуществлению своей следующей задачи — завоеванию Багдада и свержению халифов из династии Аббасидов. О том, как Алау, Великий Господин Татар, захватил город Баудак и уморил голодом халифа в «башне, наполненной золотом, серебром и другими сокровищами», можно прочитать у Марко Поло. Более вероятным представляется, однако, что несчастный халиф был завернут в ковер и до смерти забит палками, поскольку именно так монголы казнили собственных принцев. Тем не менее, версия Марко Поло о том, что перед смертью халиф встречался с Хулагу, очень близка к рассказу знаменитого персидского философа Насир ад-Дина Туси, находившегося на службе у ассасинов, а затем сопровождавшего Хулагу в Багдад.

Джувейни также сопровождал завоевателя, и через год, в 1259 г., Хулагу назначил его правителем всех территорий, находившихся в непосредственном подчинении халифам, т.е. сам Багдад, Арабский Ирак, или Нижнюю Месопотамию, и Хузистан. В 1265 г. Хулагу умер, однако при его сыне Абаке Джувейни сохранил свое положение, хотя номинально и являлся заместителем монгола Сугунчака. Он управлял этой огромной провинцией двадцать лет, и за это время многое сделал для улучшения положения крестьян. По его инициативе был прорыт канал от Анбара, расположенного на берегу Ефрата, до Куфы и священного города Наджафа, а на его берегах основано 150 деревень, и, хотя и с некоторым преувеличением, утверждалось, что при нем страна достигла такого процветания, какого не знала и при халифах.

И у Джувейни, и у его брата Шамс ад-Дина, который совмещал должности Великого везира и сахиб-дивана, имелись враги, и за время их долгой службы было предпринято несколько попыток добиться их падения. Однако эти интриги не причиняли братьям практически никакого вреда до самых последних лет правления Абаки, когда некоему Маджду аль-Мульку, бывшему протеже самих Джувейни, удалось войти в доверие сначала к Аргуну, сыну Абаки, а потом и к самому Абаке и выдвинуть против Шамс ад-Дина традиционные обвинения в том, что он состоит в союзе со злейшими врагами монголов — мамлюками, султанами Египта, и — присвоил значительные суммы денег из казны. Шамс ад-Дину удалось развеять подозрения ильхана, и, видя его неуязвимость, Маджд аль-Мульк направил свои усилия против его брата. Он убедил Абаку в том, что Джувейни за годы своего правления в Багдаде присвоил огромную сумму — в два с половиной миллиона динаров — и что деньги были спрятаны в его доме.

В октябре 1281 г. Абака отправился на охоту в верхнюю Месопотамию, намереваясь оттуда проследовать в свою зимнюю ставку, находившуюся неподалеку от Багдада, и Джувейни был послан вперед, чтобы позаботиться о размещении и продовольствии. Не успел он скрыться из виду, как Маджд аль-Мульк повторил старые обвинения, и ильхан немедленно отправил нескольких своих эмиров вслед за Джувейни, чтобы разобраться в этом деле. Они нагнали его возле Такрита и передали приказ Абаки. «Я понял, — писал Джувейни, — что дело было серьезно, что предвзятые утверждения этих людей оставили глубокий след в душе короля и требование показать им эти "остатки" было всего лишь предлогом для того, чтобы получить деньги, которые они намеревались у меня забрать и которыми, как они напрасно думали, были набиты чаны для воды в моем доме. Если быть кратким, я отправился с уполномоченными из Такрита в Багдад, где отдал им все, что находилось в моем доме: сокровища, золото и серебро, драгоценные камни и посуду, ткани — одним словом, все, что я имел, получил в наследство или приобрел»[5]. После этого он написал заявление, что если теперь будет найден хоть единый принадлежащий ему дирхам, пусть его признают виновным и накажут.