"Зарубежная фантастика 2024-1" Компиляция. Книги 1-17 (СИ) - Баркер Клайв - Страница 124

— Ты ненастоящий, — сказал Семай, — я как будто говорю сам с собой.

Андат взвесил его слова и изобразил жест, служащий для признания правоты собеседника. Семай снова выглянул на улицу, потом закрыл дверь.

— Я сойду с ума в этих четырех стенах. Нужно что-то делать, — сказал он. Размягченный Камень не ответил. Семай затянул ремешки на сапогах, встал и поправил складки одежды. — Оставайся тут.

— Ладно.

Семай замер на пороге и обернулся.

— Тебя точно ничего не беспокоит?

— Беспокоит. То, что я есть, — ответил Размягченный Камень.

Дворцы еще покрывала траурная драпировка, а единственной музыкой оставались мерный бой похоронных барабанов и завывающие плачи. По дороге Семая приветствовали утхайемцы. На погребальной церемонии все были в одинаково бледных траурных одеждах; теперь появилось больше цвета — кто добавил к белому наряду желтое или синее, кто повязал алый халат широким траурным поясом… Дань трауру отдали все, но лишь немногие соблюли обычай целиком. Семаю пришел на ум подснежник, который зеленеет под белым покровом снега, наливается соком, чтобы вскоре вырваться на свободу и расти, цвести, бороться за жизнь. Печаль покидала город и сменялась жаждой новых возможностей.

Семай еще не решил, радоваться этому или возмущаться.

Идаан, как обычно, не оказалось дома. Слуги наперебой заверили его, что она приходила, она в городе, она не пропала. Семай поблагодарил их и пошел к Ваунёги, стараясь не слишком задумываться о том, что делать и говорить. Так или иначе, все давно к тому шло.

Слуга привел его во внутренний дворик и попросил подождать. Яблоня стояла без сетки, но птицы не клевали плоды — видимо, яблоки еще не созрели. Семай присел на низкую каменную скамью и стал наблюдать, как воробьи то садятся на ветки, то взлетают. Он никак не мог успокоиться: с одной стороны, ему очень хотелось увидеть Идаан, хотя бы поговорить с ней, если не обнять; с другой стороны, он не мог полюбить Адру Ваунёги просто потому, что его любит она. Вдобавок в его груди ворочалась страшная тайна: Ота Мати жив…

— Семай-тя!

Адра был полностью в трауре. Его запавшие красные глаза смотрели затравленно, движения казались слишком медленными. «Много ли Адра спал в последние дни? — подумал Семай. — И сколько он не спал, утешая Идаан…» Перед глазами мелькнуло тело Идаан, переплетенное с телом Адры. Семай отогнал наваждение и принял позу приветствия.

— Я рад, что вы пришли. Вы обдумали мои слова?

— Да, Адра-тя, обдумал. Вот только я тревожусь за Идаан-тя. Мне сказали, что она должна быть у себя, но я ее не нашел. Теперь, когда траур подходит к концу…

— Так вы пришли ради нее?

— Хотел выразить соболезнования. Кроме того, после нашей с вами беседы я решил, что стоит спросить ее совета. Если после всего, что случилось, она не пожелает жить в хайском дворце, мне будет не с руки поддерживать ваше дело.

Адра сощурился; щекам Семая стало жарко. Он кашлянул, опустил глаза и, собравшись с духом, снова поднял. Он думал, что Адра разозлится, однако тот выглядел вполне довольным. Наверное, со стороны все не так явно, как казалось самому поэту. Адра сел на скамью рядом с ним и наклонился близко, как к другу.

— Если ты убедишься, что она согласна, ты мне поможешь? Ради нее?

— Я поступлю так, как будет лучше для города, — скачал Семай, стараясь, чтобы это прозвучало как согласие, а не отказ. — Чем быстрее решить вопрос, тем спокойнее будет всем нам. Благодаря Идаан-тя сохранится преемственность, верно?

— Да, — произнес Адра, — пожалуй.

Они посидели молча. От мысли, что Адра знает или догадывается, у Семая сжалось в горле. Он заставлял себя успокоиться: Адра ничем ему не опасен; он поэт Мати, и на его закорках едет весь город. Однако Адра вот-вот женится на Идаан, и она его любит. Он найдет способы причинить ей боль.

— Стало быть, мы союзники, — наконец промолвил Адра. — Ты и я. Мы с тобой стали союзниками.

— Предполагаю, что да. При условии, что Идаан-тя…

— Она здесь, — сказал Адра. — Я отведу тебя к ней. Она здесь с тех пор, как погиб ее брат. Мы решили, пусть погорюет в уединении. Но сейчас другое дело — речь обо всей ее будущей жизни.

— Я… я не хочу вам мешать.

Адра усмехнулся, хлопнул его по спине и встал.

— Ни о чем не тревожься, Семай-кя! Ты предложил нам помощь в день сомнений. Теперь считай нас своей семьей.

— Ты очень добр, — проговорил Семай, но Адра уже двинулся к выходу, и поэт последовал за ним.

Он еще никогда не заходил так далеко во дворец Ваунёги. Темные коридоры, по которым вели Семая, оказались проще, чем он ожидал, в залах недоставало мебели. Лишь скульптуры — бронзовые изображения императоров и глав Дома Ваунёги — говорили о богатстве этой семьи утхайемов. Впрочем, роскошные статуи и бюсты скорее подчеркивали невзрачность окружения: алмазы в оправе из латуни.

Адра говорил мало, но вел себя достаточно дружелюбно. Семай чувствовал, что тот за ним наблюдает, будто оценивает. Зачем-то Адра показывал гостю все новые признаки бедности: ветхие гобелены, сальные — а не восковые — свечи в железных канделябрах, курительницы без благовоний, следы от ковра на лестнице. Другой человек постыдился бы водить поэта по такому дому, однако Адра отнюдь не выглядел пристыженным. Быть может, он хотел сыграть на сочувствии Семая или похвастаться: мой дом небогат, но Идаан выбрала меня!

Наконец они остановились у широкой двери, инкрустированной костью и черным камнем. Адра постучал. Служанка приоткрыла дверь, и он протиснулся в щель, жестом поманив Семая за собой. Они вошли в летние покои с окнами-арками. Ставни были открыты, и в порывах ветра плясали шелковые флаги желтого и серого цветов Ваунёги. У стены стоял письменный стол с бруском туши и металлическим пером. В комнате пахло кедром и сандалом. А на окне, свесив ноги в пустоту, сидела Идаан. Семай глубоко вдохнул и медленно выдохнул, снимая напряжение, которое он до сих пор почти не осознавал.

Она обернулась через плечо. С ненакрашенным лицом Идаан казалась не менее красивой: чистая кожа напоминала Семаю о том, как мягко изгибаются ее губы во сне, как она медленно и лениво потягивается перед тем, как проснуться.

Семай принял позу формального приветствия. На лице Идаан мелькнуло удивление. Она втянула ноги в комнату, но не стала изображать жест вопроса.

— Дорогая, Семай-кя хотел с тобой поговорить, — скачал Адра.

— Всегда рада встрече со слугой дая-кво, — отозвалась Идаан. Ее улыбка была вежливой, спокойной и пустой.

Семай надеялся, что пришел не зря, и в то же время боялся, что за ее вежливыми словами кроется гнев.

— Простите, я не хотел к вам вторгаться. Я искал вас в ваших покоях, но в последние дни…

Что-то в лице Идаан смягчилось, словно она открыла под первым извинением второе: «Я должен был тебя увидеть хотя бы здесь» — и приняла его. Она ответила на позу приветствия, чинно прошла к столу и села, сложив руки на коленях и опустив глаза, как положено девушке из утхайема перед поэтом. В ее исполнении все это выглядело горькой шуткой. Адра кашлянул. Семай покосился на него и понял, что тот считает поведение Идаан оскорбительным.

— Я давно хотел выразить соболезнования, Идаан-тя… — произнес Семай.

— И поздравить меня, надеюсь! — подхватила Идаан. — Я сочетаюсь браком, едва закончится неделя траура.

Сердце Семая сжалось, но он лишь улыбнулся и кивнул.

— И поздравить.

— Мы с Семаем-кя побеседовали, — вмешался Адра. — О судьбе города, о наследовании престола…

Идаан будто встрепенулась: не двинулась с места и все же начала слушать внимательно.

— Да неужели? И к какому выводу пришли уважаемые?

— Семай-кя со мной согласен: чем дольше будут соперничать утхайемцы, тем хуже для города. Лучше покончить со всем побыстрее. Сейчас это самое важное.

— Понятно, — сказала Идаан, перевела на Семая глаза, темные, как небо в полночь, и убрала со лба несуществующую прядь. — В таком случае, как я полагаю, поэт поступит мудро, поддержав наиболее перспективное семейство. Если это возможно — ведь дай-кво соблюдает в подобных делах нейтралитет.