"Зарубежная фантастика 2024-1" Компиляция. Книги 1-17 (СИ) - Баркер Клайв - Страница 102

— Нет, — покачал головой заметно опьяневший торговец. — Нет, тут все ясно. Люди Сиянти утверждают, что у него была только любовь в Удуне. Мол, любил ее больше жизни. А она ушла от него к другому. Вот что его обозлило.

От любви человек портится, как… как молоко.

— Господа! — сказала хозяйка зычным голосом, который мог перекрыть любую беседу. — Уже поздно, а мне тут еще убираться. Идите-ка все спать. На рассвете я подам вам хлеба с медом.

Гости шумно допили вино, доели сушеные вишни с творогом и разошлись по своим кроватям. Ота спустился по лестнице в конюшню и вышел из боковой двери на темный двор. Тело ломило от страха и усталости.

Киян… Киян и постоялый двор, доставшийся ей от отца. Старый Мани… Ота сам натравил на них псов, и не имеет значения, что нечаянно. Что бы ни случилось, виноват будет он.

Ота сел под дерево и стал смотреть на звезды. В воздухе ощущалось дыхание холода: из этих краев зима никогда не уходила. Подвигалась, впускала лето, но не уходила. Может, написать Киян, предупредить? Письмо не успеет. До Мати десять дней хода, до Сетани — шесть, а братья уже отправили людей на юг. Можно обратиться к Амииту Фоссу, попросить старого распорядителя взять Киян к себе, защитить… Но и до него письмо дойдет слишком поздно.

Отчаяние камнем опустилось в живот, так глубоко, что не поплачешь. Погибнет женщина, которую он любил больше всех на свете, погибнет лишь потому, что он тот, кто он есть. Ота вспомнил о своем побеге из школы, о страхе и злости на поэтов, родителей и всех, кто позволял обижать детей. Глупец… Юный, самонадеянный, одинокий глупец. Надо было принять предложение дая-кво и стать поэтом. Пленить андата — а при неудаче заплатить жизнью. Тогда Киян никогда бы его не встретила. Тогда бы ей ничто не угрожало.

Впрочем, заплатить ты еще успеешь, сказал он себе.

До Мати десять дней пешком, а верхом — всего четыре с половиной. Если он сумеет привлечь все взгляды к Мати, быть может, Киян не пострадает из-за его глупости. Да и кому она понадобится, если Оту найдут? Можно взять из конюшни лошадь. В конце концов раз он выскочка, отравитель и обозленный любовник, почему бы не стать еще и конокрадом? Он прикрыл глаза. Из горла вырвался лающий смешок.

«Ты всего в жизни добился уходами», — прозвучали в его памяти слова женщины, которую он знал настолько близко, что хотел соединить с ней свою жизнь, хотя не любил ее, как и она его. На сей раз, Мадж, ухода может и не хватить…

Ночная свеча прогорела за середину. За окном стрекотали сверчки. Сетчатый полог был давно сорван с кровати, и без него комната казалась голой. Краем ума Семай ощущал андата, но осознавать его по-настоящему сил не было. Довольное тело отяжелело и разнежилось.

Идаан провела кончиками пальцев по его груди, и по коже Семая побежали мурашки. Он вздрогнул и взял Идаан за руку. Девушка, вздохнув, прижалась к нему. Ее волосы пахли розами.

— Почему вас называют поэтами?

— Так повелось еще в Старой Империи, — ответил Семай. — В этом сама суть пленения.

— Разве андаты — это стихи? — удивилась Идаан.

Глаза у нее были очень темными, почти звериными, а губы — слишком полными, чтобы быть идеальными. Теперь, когда краска стерлась, Семай видел, что Идаан их намеренно сужает. Он приподнял голову и нежно поцеловал девушку уставшими за ночь губами. Голова показалась Семаю слишком тяжелой, и он снова опустил ее на постель.

— Андаты… ну, почти. Пленение андата — это как идеальное объяснение. Когда ты что-то понимаешь, а потом добавляешь свое… Погоди, сейчас найду слова получше. Тебе доводилось переводить письма? Например, передавать написанное на хайятском языке уроженцу Западных земель или Восточных островов?

— Нет, — ответила она. — Правда, однажды мне задавали перевести текст с языка Империи.

Семай прикрыл глаза. Сон уже затягивал, но поэт не хотел упускать момент.

— Это чем-то похоже. Когда ты переводишь, то делать выбор. Например, слово tilfa может означать «брать», «давать» или «обмениваться». Что именно, выбираешь ты сама в зависимости от того, как это слово использовано в оригинале. Вот почему у письма или стихотворения бывают разные переводы: можно выразить одно и то же разными способами. Пленить андата значит его описать. Описать мысль о нем, причем настолько хорошо, чтобы воссоздать его в другой форме и наделить собственной волей. Все равно что перевести торговый договор с гальтского, идеально сохранив все тонкости.

— Но это можно сделать по-разному, — возразила Идаан.

— Идеальных способов очень мало. И если пленение проводится неправильно… Жизнь для андатов противоестественна. Через любую неточность они ускользают, а поэта ждет кара. Обычно неприглядная смерть. Дать андату определение непросто. Скажем, Размягченный Камень. Что имеется в виду под камнем? Железо делают из камня, значит, оно тоже камень? Песок состоит из крошечных камешков. Это камень? Кости тверды как камень, но достаточно ли этого сходства, чтобы так их называть? Все это нужно уравновесить, чтобы пленение удалось. К счастью, в Империи создали формальные грамматики. Они очень точные.

— Ты его описываешь…

— А потом держишь описание в уме до самой смерти. Правда, твоя мысль умеет думать в ответ, что иногда утомляет.

— Это неприятно? — спросила Идаан, и что-то в ее голосе дрогнуло. Семай открыл глаза: Идаан смотрела сквозь него со странным выражением лица.

— Не понимаю, о чем ты.

— Ты должен таскать его на себе всю жизнь. Разве ты никогда не жалеешь, что был призван?

— Мне нравится моя работа. Да и с интересными женщинами легче познакомиться.

Идаан смерила его холодноватым взглядом и отвела глаза.

— Завидую. — Она вытащила свой халат из груды одежды на полу. Семай тоже сел. — Утром у меня встречи, надо привести себя в порядок. Лучше пойду сейчас.

— Если бы ты почаще со мной говорила, может, я бы реже тебя злил, — ласково упрекнул ее Семай.

Идаан развернулась к нему резко, как охотничья кошка, потом ее лицо смягчилось и погрустнело. Она приняла позу извинения.

— Я очень устала. У меня тоже есть груз, и я несу его не так смиренно, как ты. Я не хотела срывать на тебе злость.

— Зачем это все, Идаан-кя? Почему ты сюда приходишь? Вряд ли из любви ко мне.

— Ты хочешь, чтобы я перестала приходить?

— Нет. Не хочу. Но если таково будет твое решение, я не стану спорить.

— Я польщена, — ядовито процедила она.

— Тебе нужно, чтобы я тебе льстил?

Семаю уже не хотелось спать. В лице Идаан были боль, гнев и еще что-то неясное. Она молча встала на колени и засунула руку под кровать в поисках своих сапог. Семай взял ее за предплечье и вынудил встать. Казалось, что она вот-вот заговорит, что слова уже на полпути.

— Я готов просто делить с тобой постель. С самого начала я знал, что ты принадлежишь Адре, а я не смогу быть рядом с тобой, даже если бы ты этого хотела. Думаю, отчасти потому ты выбрала меня. Но я тепло к тебе отношусь и хочу быть твоим другом.

— Ты хочешь быть моим другом? — переспросила она. — Приятно слышать. Затащил меня в постель, а теперь снисходишь до дружбы?

— Точнее, это ты меня затащила, — поправил ее Семай. — Мне кажется, люди часто поступают так же, не заботясь о чувствах другого. Даже желая ему зла. Да, мы повели себя не совсем обычно: как я понимаю, сначала люди разговаривают и только потом прыгают в постель. В некотором смысле это значит, что к моим словам надо отнестись серьезно.

Она отстранилась и приняла позу вопроса.

— Ты знаешь, что я говорю это все не для того, чтобы залезть к тебе под подол, — сказал он. — Если я предлагаю тебя выслушать, я говорю правду. Ничего нового мне это не даст.

Идаан вздохнула и села на кровать. Свет единственной свечи отбрасывал на девушку оранжевые сполохи.

— Ты любишь меня, Семай-кя?

Семай глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Вот они, ворота в ее мысли и страхи. За ними ждет все, что привело ее к нему в постель. Остается сказать лишь одну немудреную ложь, которую тысячи мужчин произносили с куда меньшим основанием.