Добыча хищника (СИ) - Ромова Елена Александровна - Страница 11

В шее заныло. Я вдруг поняла, что каждая мышца в моем теле звенит от напряжения. Я с трудом сделала глоток воздуха и выпалила:

– Только не говори, что вы создали нашу цивилизацию!

– А ты веришь в божественное сотворение или теорию эволюции?

– Ты… ты лжешь!

В ответ усмешка.

А меня сковывает лед, забирается под кожу, толкается в жилах и, наконец, пронзает трепещущее в агонии сердце.

– Это не первая ратхату, – пленник продолжает меня ранить: – Вы потребляете больше ресурсов, чем производит ваша планета. Время пришло.

Меня снова пронзает дрожь – не могу понять, что так сильно меня пугает. Возможно, то, что я совершенно не чувствую ложь в его словах. И даже больше – он слишком честен.

– Что такое ратхату?

– Это нельзя перевести, дуреха. Пусть будет: «Великая охота».

– Это можно… – какой глупый вопрос: – … как-то изменить?

– Нет.

– Вы не можете…– рычу сквозь зубы, – не имеете права!

– Все еще пытаешься мерить это своей земной моралью? – он протянул это легко, со смехом. – Прими это. Твоя боль лишь обратная сторона нашего ирахора, – и далее он пояснил любезно: – Ирахор значит выбор, если примитивно.

– И вы выбираете причинять нам боль?

– Это ваше предназначение.

Я вскочила на ноги и отвернулась. Пару минут я просто дышала раскрытыми губами.

– За мной идет один из вас, – с моих губ срывается то, что я не должна говорить, – он убил мою сестру, мать и отца. Он жаждет моей крови. Он… издевался надо мной и мучил мою сестру перед смертью. Это ваш выбор? Это ты называешь нашим предназначением? Если вы создали нас, должна же быть в вас хоть капля сострадания? Хоть что-то?

– Ты знаешь имя того, кто идет за тобой?

– Нет.

– Ты перестанешь быть ему нужной, если я заберу тебя.

Рука слабеет, я едва не теряю четки.

Сердце бьет очень сильно.

Индикатор на планшете вдруг становится красным, а это значит, что температура тела пленника изменилась. Он реагирует на меня. Очень сильно.

В его руках моя смерть могла бы быть другой, верно?

О, черт… о чем я только думаю?

Вытираю нос рукавом и шмыгаю.

– Мне нужен перерыв, – это все, что я могу из себя выдавить.

Холодная тягучая водка бьет в донышко стакана.

Не могу сказать, что я любитель крепких напитков – нет. Но именно сейчас, в переливах стекла, сквозь алкоголь, мне видятся искорки света. Опрокидываю в себя содержимое стакана, а затем долго кашляю.

Нет, это не то, что можно подумать – я не бежала от проблем. Я не пыталась забыться или притупить собственные чувства. Я просто не хотела ударить лицом в грязь, когда Константин усадил меня в кресло и спросил в лоб: «Выпьешь со мной?»

Если честно, я не видела причин отказываться. Вспомнила, как он поднял меня на ноги, когда я сползла по стене, едва выскочив из ловушки. Он взял меня за руку и повел за собой, не давая никому ко мне приблизиться. Казалось, если бы я заартачилась, он бы просто перекинул меня через плечо.

И вот мы сидим в кабинете совершенно не так, как предполагают отношения между нами.

– Даже не представляешь, как долго я хотел это услышать…

Я вдруг нахожу его сидящим на диване. Ну… он почти сидит. Откинулся на спинку. Его голова запрокинута, в зубах торчит сигарета, которая беспрестанно дымит в потолок.

– Что кто-то хочет выпить с вами?

Его кадык дернулся – смеется, что ли?

– Два года назад метку получила моя сестра, – Суров умеет разговаривать, не выпуская сигарету, а я только и могу думать о том, что красный огонек сейчас осыплется пеплом прямо на его лицо: – и я тоже хотел знать, почему. Мне нужна была причина, и я услышал.

Я сжала в руках пустой стакан, приходя в ужас от этих откровений. Но, вместе с тем, мне вдруг стало спокойнее. Константин прошел через такую же боль, что и я. У него тоже была сестра, которую он потерял.

Какое-то время мы молчим.

– У меня приказ, – голос Сурова слышится мне грохотом стальных пластин. – Если произойдет вторжение, я буду вынужден эвакуировать ученых. Тебя… – и он, наконец, убирает сигарету от лица, – нет.

Меня нет.

Я останусь здесь, потому что обречена.

Суров и так многим из-за меня рискнул.

А я совершенно не умею держать язык за зубами.

В желудке становится горячо. Я почти ничего не ела, и теперь быстро пьянею.

Константин отрывает голову от подголовника, и с его губ срывается: «Я этого не хочу».

Его терзают внутренние демоны. Очевидно, он сильно ранен. В его душе такая брешь, что он едва дышит.

– Мне жаль, что я напомнила вам о сестре.

– Я не хочу снова стоять перед выбором.

Может, в моем случае это и не потребуется?

– Он сказал, что чужак, который меня преследует, потеряет интерес, если…

– Эля, ты же не хочешь, чтобы он поставил на тебя метку? – мое осторожное предложение так злит Константина, что сталь в его голосе начинает скрежетать: – Девушки, получившие этот скихр, живут не дольше суток. Эта дрянь под их кожей начинает медленно их менять.

Наверное, в его словах был здравый смысл, но только не в том случае, когда метка являлась последним шансом. Я не желала умирать от рук чудовища, изнасиловавшего и убившего мою сестру.

– Когда военные прибыли в резервацию за Гелей, – сквозь зубы процедила я, и снова стало невыносимо холодно в груди, – я думала, что они увезут ее в защищенное место. Я хотела, чтобы они ее спасли, но они сказали отцу попрощаться. Они сказали это так, что я сразу все поняла. Они увозили ее не для того, чтобы спасти…

Пожалуй, Суров не находил в себе сил посмотреть мне в глаза.

– Сначала мы пытались, – лишь тихо и уязвленно прошептал он. – Но это всегда оборачивалось лишь еще большим количеством жертв.

Он поморщился, будто даже воспоминания приносили ему боль.

Через какую мясорубку он прошел?

И почему со мной у него все вышло по-другому?

– Пока на тебе нет метки, есть шанс, – он произнес это твердо: – Не думай потерять его, доверившись этому существу. Я сделаю все, чтобы ты осталась жива.

А ведь за все время, что я здесь, я ни разу не поблагодарила его. С моих губ слетает невесомое «спасибо», и лицо Сурова проясняется.

– Слушай, – затянул Воробей, присаживаясь рядом со мной в тот самый момент, когда я дошла до полного отчаяния. – Это у тебя тактика такая?

Я подняла голову, уставившись на него со скепсисом.

Дело в том, что после общего собрания, на котором мою «тактику» смешали с дерьмом, я пыталась собраться с мыслями перед очередным «свиданием» с плененным чужаком. Суров предпочитал не вмешиваться, когда доходило до психотерапевтической коррекции, с помощью которой Галоян пытался разузнать секреты внеземной цивилизации, и поэтому с легкостью оставил меня в самом эпицентре урагана. Если коротко, то орали все: даже интеллигентный Севастьянов пару раз упомянул «чью-то мать». Наблюдая за всем этим, я не была уверена, что здесь вообще стоит говорить о тактике. Скорее, следовало бежать, сломя голову с криками: «Спасите!»

Именно так я и хотела бы поступить, но…

… боюсь, именно я и ставила всех в опасность.

– Сейчас мы рискуем абсолютно всем, – с умным видом вещал на собрании Крылов. – Но, если мы стоим на пороге открытия в квантовой физике, объясняющего перемещение сквозь пространство, я готов даже умереть. Черт возьми, я хочу знать, как они сюда прибыли!

– А я не готов пожертвовать жизнью, – мрачно заметил Воробей, погрузив пальцы в густые волосы на затылке.

– Медицина, технологии, знания о вселенной – они могут дать нам все, – начал Суханов, но был прерван жесткой репликой Севастьянова.

– Если захотят. А пока они желают нас уничтожить. Эта их называемая ратхату… не значит ли этот термин, что истребление – это лишь часть их ритуала. Он назвал это «великой охотой».

– И, тем не менее, он контактен. Вы не станете отрицать, – заметил Галоян, который отличался «холодной головой» и тем самым наводил на всех зловещий ужас: – Мы должны работать, пока есть возможность, и, как минимум, забыть о перерывах.