Я, колдунья и полосатый кот (СИ) - Семизаров Андрей - Страница 7

— Ну што, молодяжнек...

Ох, точно, совсем мне не понравится, то, что она сейчас скажет. Хотелось приставными шагами зайти за Василия и прикрыться им. Разве можно в эту умильную морду гадости говорить? Хотя... Она может. Вспомнил я их разговорчики.

— Пора тебе и честь знать, — травница шмыгнула носом. — Времена у нас непростые пришли, не до тебя мне. Так што давай котомку соберем и ступай, Город свой ищи. Али еще чего, што в голову придет.

Кот все так и сидел, не меняя позы и тараща на меня свои честные глаза. К гадалке не ходи, сговор у них. И еще неясно, кто же меня из дому выставляет, Агриппина, или животное это блохастое.

— Никуда я не пойду, — уперся я, лихорадочно соображая, что делать.

Делать-то что?! Да, пригрелся. Нормально мне здесь. И идти некуда. Я бы пожил тут еще немного, а там, глядишь, меня бы отыскали. За рубильник я, конечно, отхвачу по первое число. Но меня с детства учили — не отходить далеко от места, в котором потерялся! А я вполне себе потерялся!

— Что значит — не пойду? — снова прищурилась травница.

— Пожалуйста, — я сделал самые несчастные глаза, на которые артистизма хватило, — Можно я тут еще поживу?

— Не-а.

Развернувшись, травница почесала к крыльцу.

— Мы будем скучать, — издевательски пробасил Василий.

— Я еще пока не ушел, — отфыркнулся я.

И поплелся в дом.

Котомочку Агриппина собрала от души. И еды туда сложила, и водицы. Даже какую-то одежду запихала про запас. Я молча наблюдал, как она суетится. После взял протянутую котомку... и поставил ее на пол у стола.

— Спасибо, душенька, — завел ласково, — Но никуда я не пойду.

— Это моя хата, ты можешь здесь находиться только с дозволения. А я больше не дозволяю.

— С этим надо что-то делать, — кивнул я.

— Счас кота закличу, — пригрозила Агриппина.

— Очень боюсь, — поддержал я угрозу. — Но время пришло. Так что, Агришка, давай, выкладываем карты на стол.

— О чем ты? — травница невинно вскинула брови.

— Туман этот в лесу... Странный, говоришь, не видели его раньше? И какие у тебя мысли? Что это может быть?

— А это не твоего ума дело, — довольно резко ответила Агриппина.

Я серьезно задумался, не выложить ли мне первому все, что я видел и запомнил в лесу. Но тут травница тряхнула головой и сказала с упреком:

— Пока ты тут не появился, никаких туманов у нас не было. Не знаю, што ты такое, но эта деревня под моей защитой. Так што — бери котомочку и ищи себе другое пристанище. Там и твори свои непотребства.

— Ух, — неприятно удивился я. — Даже так?

Кота я услышал. Мягко ступая, он прошелся за моей спиной, обозначая свое присутствие. Кот — алкоголик, Агриппина — лгунья. Дурацкий сельский мир. Как же мне хотелось домой! Может, правда, к черту эту хорому с ее незамысловатым уютом, который затягивает. И бабу дурную! Я скользнул глазами по симпатичному личику, ладной фигурке, давя вздох сожаления. Нужно вернуться через ковыль на холм, где деваха меня подобрала. Вдруг там уже наши суетятся.

— Ладно, — я подхватил котомку. — Бывайте.

Уверенно пошел к выходу. Краем глаза успел заметить, как на лице травницы промелькнуло удивление, и усмехнулся, радуясь, что усмешку она не видит.

За калиткой сразу направился в сторону ковыльного поля. Несколько раз оглянувшись, пришел к выводу, что слежки нет и решительно свернул от поля в сторону пролеска. Там в кустах, пристроил котомку — может и сгодится еще. Глянул на небо. Вечерело, но до заката время еще есть. Вот и отличненько. Достал из мешка пирог. Как его Агриппина называла? Загибенник, во. Надломил, глянуть на начинку — сытная, мясо с картошкой и какой-то зеленью.

Надо бы составить план действий, а то я вечно сначала делаю, потом думаю. Но план в голову приходить отказывался. Пирожки закончились. Над полем вставала полная луна. Еще не стемнело, но ее это не смущало. Я глянул в сторону леса. Тумана не было, значит, еще рано.

Нащупал в котомке свою старую одежду, сунул руку в карман джинсов и нашел телефон. Я его выключил, еще когда обнаружил отсутствие вай-фая и розеток, чтобы сберечь заряд аккумулятора. Но сегодня телефон мне нужен. Включил, убедился, что все работает, и переложил в карман штанов.

Бросил взгляд на небо и обомлел. Над полем вставала вторая луна. «Етить-колотить», — промелькнуло в голове.

Темнеть стало быстрее. Я аккуратно, кустами, вернулся к дому травницы.

Кот валялся на окне, помахивая пушистым серым хвостом. То ли злился, то ли сон отгонял, пойди пойми. Агриппина во дворе намазывалась какой-то мазью. Лицо, волосы, все открытые части тела покрывала ею на совесть, по одежде же сделала лишь несколько мазков.

Кот вскинул пушистую морду и уставился сквозь забор прямо на меня. Вот скотина полосатая. Хотя я не был уверен, что он меня видит, все-таки показал коту кулак, и хвост заходил ходуном с удвоенной силой.

— Я ушла, — крикнула травница коту, поставив банку с мазью на крыльцо. — Сторожи хорому!

Глянув, как она скользнула в сторону леса, я прямо перед мордой кота перемахнул через забор.

Василий зашипел и встопорщил шерсть. Ну что твой тигр лютый.

— Да брось, Васька, — миролюбиво произнес я. — Холодает вечером. Я попросить пришел. Нет ли настойки или наливочки какой для согрева?

Кот моргнул. Раз, другой. Потом очень по-человечески пожал плечами.

— Думаю, Агриппинушка, ангелица моя, не будет возражать, если отжалею тебе бутылочку, — пробасил Василий Солнцеликий. И спрыгнул с окна в дом.

Этого-то я и добивался. Следом за котом влез в хату, на цыпочках прошел к входу в подпол. Убедился, что кот спрыгнул вниз и закрыл за ним крышку, защелкнув ее на оба крепеньких металлических шпингалета.

— Прости, Василий, — пробормотал я, выходя на крыльцо.

Не знаю, что за мазь использовала Агриппина, но полагаю, если она хороша для травницы, то и мне не повредит. Открыв оставленную на крыльце баночку, я смачно обмазался ее содержимым. По консистенции мазь напоминала пену для бритья. Ложилась пышной массой на кожу, через некоторое время оседала, впитывалась и истаивала так, что увидеть ее уже было невозможно. От мази исходил тонкий запах каких-то трав, но распознать состав я не мог.

Из леса показались первые клочья тумана и, закончив обмазываться, я уверенно пошел им навстречу.

Туман был как живой. Он клубился, вздрагивал, дышал. Через пару минут наблюдений я подумал, что его движение словно подчиняется биению сердца. Протянув руку, коснулся рваных серых клочьев на уровне груди. Туман потянулся к руке, но замер, будто натолкнувшись на преграду, и, подрагивая, разошелся от нее в стороны. Ага... Я сделал шаг, другой. Туман расступался, обтекал меня и вновь начинал смыкаться сразу за спиной. Вон, значит, как.

Уже более уверенно преодолев пролесок, я вступил в сам лес. И замер, пораженный увиденным. Лес тоже был живым. Более того, несмотря на ночь и туман, видимость оказалась вполне приемлемой. На земле светились гнилушки и разбросанные островки какого-то мха. Красивыми штрихами с гудением туман прорезали светляки. Сильно крупнее тех, что я видал в детстве. И светили при этом как полноценные фонарики.

Туман стоял невысоко, жался к низинам — овражкам и болотине. Глянув на болотину, я вздрогнул и поежился. Она вся была усыпана блуждающими огнями. «Плохая примета», — мелькнуло в голове. Но тут я услышал голоса и о болоте моментально забыл. Рванул вперед, и буквально через несколько шагов туман поднялся снова до уровня моего лица. Загустел, стал похож на вязкий кисель, хотя и продолжал уступать дорогу. Мне начало казаться, что в нем я вижу лица. Нечеткие, размытые. Контуры тел. Руки. Черные пустые провалы глазниц. Туман разворачивался этими глазницами ко мне и шептал, шептал, шептал, не разобрать что. А впереди нарастал голос Агриппины.

Выскочив на опушку, я замер. Травница стояла на пригорке, приложив руки к груди, закрыв глаза и размеренно, речитативом, произнося какие-то непонятные слова. А ее окружали тени. Они двигались, наступали, вытягивались из плотного киселя тумана. Тени тянули к травнице руки, их волосы трепетали на ветру, а гнилушки под ногами подсвечивали легкие, гибкие фигуры, создавая поистине инфернальную картину. Если впереди между травницей и призрачными тенями оставалось какое-то пространство, то за спиной тени наступали сильнее и вот-вот должны были коснуться ее.