НеТемный 3 (СИ) - Изотов Александр - Страница 55

— Ох, Лиственный Свет, прошу, пусть душа этого человека воссияет озарением…

— Ты мне дурочку-то не запрягай тут. Говорю тебе, вход стоит полтора серебра. Ну, ладно, для тебя, как симпатичной праведницы, десять медяков.

— Наша Ветвь платила вам, когда мы въезжали две недели назад…

— Указ слышала? «Перепроверять»! Это ж не я, а кнез сказал. А если «пере», то это у нас что значит? — стражник рассмеялся, — Значит, это проверять, как в первый раз. А при первой проверке у нас всегда что? Правильно, оплата проезда.

Возница на телеге тоже смеялся вместе с остальными, и я понял, что такое отношение к лиственникам здесь повсеместное. Выдался повод унизить или посмеяться — почему нет?

В любом случае, лиственники все бродяги, не местные. А кому если пожалуются, там тоже посмеются. Ладно, хоть не гонят и не убивают. На севере, насколько я понял, с лиственниками поступают гораздо хуже.

Телега с мешками двинулась дальше, и подъехала следующая повозка. Стражи с улыбкой на губах стали проверять её содержимое, вполуха слушая, как их напарник веселится.

Удивительно, но эта беспомощная проповедница, когда стояла на телеге и вещала свою речь, была намного увереннее. Там казалось, что она своей верой горы может свернуть.

— Но где же я возьму деньги? Я…

— А откуда я знаю? Ну, чудо соверши какое. Вон сколько страждущих да немощных.

— Древо не совершает чудес за плату! Вера бескорыстна, идёт из самого сердца, стучит в груди…

— А пусть даст послушать, а? — весело воскликнул кто-то из стражников, — Балахончик снимет, а мы послушаем, какие там у неё эти самые… ну, как у неё там вера стучит.

Новый взрыв хохота.

Вздохнув, я положил руку на плечо девушке. Надо отдать должное, та совсем даже не вздрогнула, но, когда она обернулась, и со светлых каштановых волос сполз капюшон, я увидел удивлённые зелёные глаза.

— Брат?

— Сестра, позволь мне?

— О, брат… не знаю, как тебя… — сипло выдавила та, — Из какой ты Ветви?

Я не дал поймать себя в ловушку:

— Ветвей много, Древо одно. А шёл я к вам, видимо.

С этими словами я отодвинул девушку за спину и подошёл к стражнику. Тот лишь на секунду впечатлился моей комплекцией, но потом в его глаза вернулось презрительное веселье. О, да, унизить огромного, но безобидного бросса — не каждый день бывает такое удовольствие.

— Ну, для такой туши плата будет два серебрянных, — сказал он.

— Два серебрянных⁈ — я обернулся к девушке, при этом неловко повёл посохом, едва не задев стражника.

Сыграть эту сцену для меня было легко. Мой посох чуть не коснулся его лба, и стражник, раздражённо выдохнув, отодвинул его рукой.

— Эй, увалень, ты сейчас вылетишь из солебрежских земель, как хмарочья сопля!

Я улыбнулся, и моя улыбка ему совсем не понравилась. Он даже опустил пальцы на рукоять меча, но я послушно убрал посох, и в знак примирения коснулся рукой своей груди:

— Позволь сказать тебе, стражник… — тут же я склонился к нему и шепнул одно слово.

Тот сразу побледнел, судорожно сглотнув, и я прошептал ещё несколько слов. Он даже не стал дослушивать, а сразу отступил в сторону, чуть не трясясь всем телом.

Я прошёл вперёд, искренне надеясь, что зелёная спутница зависнет и упустит момент. Но нет, быстрые шаги лиственницы слышались за спиной.

— Брат… Постой же, брат лиственник! — шептала она, — Что ты ему сказал?

Я обернулся. На стражника я уже не смотрел, тот явно придумывал шутку, как объяснить другим, почему вдруг пропустил нас. Не признаваться же ему, что у него страшные грехи перед начальством…

Лиственница остановилась, глядя на меня лучистыми зелёными глазами. Молодая, каштановые, но очень светлые волосы до плеч. Немного веснушек на щеках.

— Я — сестра Лея! — она не выдержала моё молчание, — Брат, это не тебя схватил наместник Вайкул?

Я вспомнил лиственника, погибшего в замке. Вздохнув, я покосился на свой посох. Так-то, я в городе, всё тихо, и можно сворачивать спектакль.

Может, и с этой лиственницей прокатит? Недолго думая, я склонил к ней кончик посоха с примотанным топорищем, и девушка, будто заворожённая чем-то, коснулась его.

Я думал, что увижу какой-нибудь страшный секрет этой веснушчатой, что-то вроде случайных поцелуев с братом по вере. Подозревал, что могу вообще ничего не увидеть, окажись она праведной и безгрешной монахиней, читающей молитвы целыми днями.

Чего я не ожидал, так это новых видений. Причём таких глобальных, что боги со всеми их интрижками показались мелочью.

Всё исчезает, и мир вокруг меня поглощает Тьма… Поглощает весь Солебрег с его неказистыми домами, со снующими туда-сюда повозками, с горланящими во все лёгкие продавцами, с подозрительно косящимися на меня стражниками.

Я увидел, как город целиком со всеми его жителями падал в глубины Тьмы, где обитали существа, рядом с которыми матёрые взрослые церберы казались букашками. Как они выглядели, не знал никто. С дрожью в сердце я понял, что существ, пожирающих целые миры, боялась даже Бездна…

Великое мировое Древо, где каждый мир был листиком в его бесконечно огромной кроне, погружалось во Тьму. Ему было суждено там погибнуть, как и всем мирам-листьям.

«Это — Вечная Ночь…» — сказал голос и назвал моё имя. Удивительно, но одновременно прозвучали и Всеволод, и Хморок… и ещё с десяток имён, которые я почему-то считал своими.

Но, главное, я узнал голос. Неужели Отец-Небо решил-таки ко мне явиться?

«Смотри».

В этот раз Солебрег сожрала не Тьма. Просто утреннее солнце в небе, поначалу такое ласковое, стало светить ярче, заливая всё жарким зноем. Сияние усиливалось, пока мир не стал гореть.

В конце концов я увидел, что загорелось и Древо вместе с его кроной, которая теперь окутывалось бесконечным Светом. Пылающие листья-миры падали вниз.

Слишком много Света. И вдруг я понял, что сейчас равновесие таково, что Отец-Небо не может проникнуть в этот мир…

«Это — Вечный День, Всеволод», — сказал Отец-Небо. Или он назвал меня Хмороком?

— Что ты от меня хочешь? — спросил я пересохшим от жажды горлом. Для меня, северянина, здесь было охрененно жарко, и всё моё варварское нутро сразу расхотело, чтобы наступил Вечный День.

«Миры посыпятся, как усохшие листья», — было мне ответом.

— Ты сказал, что спасёшь мою дочь, — снова прохрипел я, чувствуя, как подгибаются ослабшие колени.

Смердящий свет, почему я слабею?

«Понимаешь ли ты, что увидел, Хморок?»

И едва он это сказал, как я осознал себя у подножия Древа. Такое исполинское, что его корень подо мной, уходящий во Тьму, был бы царём всех горных хребтов в том мире, где правим мы с братом Яриусом.

Правили…

Рядом нервно дышит огромный Сумрак, и обычно бесстрашный цербер сейчас чего-то боится. Нервничает, оглядывается.

Моя рука дрожит от боли, в ней зажато топорище с ярко горящими рунами — я только что ударил по Древу Губителем, и осколки разбитого лезвия звенят и кружатся, мелкой россыпью разлетаясь в пространстве вокруг. Два камня, ярко белый и кромешно чёрный, улетают вместе с осколками.

Губитель не выдержал. В том месте, куда я попал, на коре Древа осталась видимая зарубина.

— Но как это возможно? — за спиной раздался голос Моркаты, — Губитель нельзя разрушить!

Я обернулся, разглядывая растерянную жену. Самому мне только-только удалось оправиться от той истины, которую показало мне Древо.

— Ты видела? — только и спросил я.

— Что? — она посмотрела на меня, потом покачала головой, — Нет. Не совсем… Только образы.

— Равновесие и порядок, — я уставился на топорище в своей руке, потом поднял голову на Древо, — Для Вселенной это короткий миг, но именно в нём существует жизнь.

— Когда это бог мрака и смерти вдруг озаботился жизнью?

Я усмехнулся.

— Древо умирает.

— Удар Губителя губит всё живое…