Выбери любимый жанр

Сто миллионов лет и один день - Андреа Жан-Батист - Страница 9


Изменить размер шрифта:

9

Рука дрожит меньше. Огонь уснул, убаюканный собственным треском. Одним тычком Джио взбадривает его, подстегивает половиной полена. Огонь вздрагивает: да ладно тебе, ладно, уже проснулся! — и начинает прыгать с одной деревяшки на другую. Умберто подносит руку к карману, секунду колеблется, в конце концов достает фото, которое огибает костер и оказывается у меня в руках. Черно-белый портрет девушки с тяжеловатыми чертами лица и живыми глазами, — этакая крестьянская фея.

— Моя невеста.

Ступор. Земля сдвинулась с оси.

— Твоя невеста.

— Да. Женюсь этой зимой.

— Ты — влюбился?

Si.

— Ты, тот самый парень, который спрашивал, какого размера башмаки у Бога?

— Лора знала ответ.

Лора работает вместе с Умберто в Туринском университете. Я и представить себе не мог, что он когда-нибудь женится, — и очень затрудняюсь сказать почему. Долгие часы в лаборатории? Но многие наши коллеги сидят там столько же и при этом имеют нормальную семью — жену, детей, любовницу. Я и сам когда-то был женат,—досадное столкновение двух жизненных линий, авария, не о чем говорить. Но чтобы Умберто? Умберто — гора. Это как если бы Монблан — и влюбился в Одри Хепбёрн.

Петер трубит какой-то гортанный гимн. Джио реагирует самым изумительным выражением радости, которое мне довелось на нем видеть: легкий прищур глаз и намек на улыбку, в которую его губы не складываются вообще. Он наливает нам еще водки.

Умберто влюблен.

Почему нет, в конце концов? Кто сказал, что горы бесчувственны? Они же краснеют на восходе солнца?

Сто миллионов лет и один день - img_1

Ледник, вблизи.

Зрелище, которое надо увидеть хоть раз в жизни: Земля зевает, вываливая огромный истрескавшийся язык, плотоядно облизывается и, если повезет, глотает альпинистов, которые отважились на нее ступить. Не одна история жизни оборвалась здесь, в оглушительном синем треске, в суровой тишине этого безрыбного моря.

Морена уходит под ногами, два шага вперед, один назад. Когда мы достигаем льда, дыхания не остается. Сесть. Надеть кошки: дальше иначе не пройти.

— Смотрите!

Мы увидели его одновременно с Петером: черный проем в склоне, метрах в трехстах от нас. Я уже трогаюсь с места, Джио придерживает меня. Он пробует ногой снежное покрывало, белое и мягкое, как гагачий пух, и оно со вздохом опадает. Внизу— жадная пасть ледника, гамма лазури и аквамарина, настолько прекрасная, что почти хочется все-таки в нее прыгнуть. Только что Джио спас мне жизнь.

Сейчас идем в связке, опираясь на ледорубы. Скулы горят, кожа пальцев скрипит, как старая перчатка, один шаг стоит трех. Вот он, снег, настоящий, а не тот милый пушок, который мы с Коркой так любили вспахивать: снег оледенений, снег вечных зим. Прошел час, но пещера не сдвинулась с места — она дальше, чем я думал. Трое моих товарищей идут вперед, как мулы, сопровождавшие нас от деревни, — мотая головами в продолжение медленной раскачки корпуса.

И вдруг я слышу его. Под нашими кошками поет ледник. Натренированный слух моих товарищей уловил его музыку, принял ее ритм. А я пляшу не в такт, наступаю планете на ноги. Мало-помалу я выравниваю шаг и начинаю идти в ногу с товарищами. Оттачивается техника движений, выправляется дыхание. Взгляд теперь не рыщет по горизонту, а смотрит под ноги. Ноги мерят гору.

Умберто восхищает меня больше всех. Джио низенький и поджарый, Петер вообще маломерок, поэтому неудивительно, что оба они двигаются с такой легкостью. Умберто же со своим двухметровым ростом — это нечто запредельное, он словно крепостной донжон, снявшийся с места. Однако он демонстрирует грацию, почти недоступную логике. Он едва приминает снег. Вы скажете — я захмелел от высоты. Может, есть более прозаическое объяснение: у нашего Умберто ступни как лыжи. Нет, тут что-то другое, — он как будто бы движется одновременно в нескольких измерениях и умеет распределять в них свой вес. Он едва-едва давит на наш мир.

Через три часа после того, как мы вышли из лагеря, мы достигаем наконец вертикали грота. Раскрытие выше, чем я думал, метрах в десяти над уровнем льда. Джио достает из рюкзака веревки и крюки и дает нам знак надеть страховочную обвязку.

Tiranosaurus stanislasi. Ты заставил меня испить чашу до дна.

Сто миллионов лет и один день - img_2

Четыре человека жмутся к костру. Огромная ночь дышит им в спины и подталкивает к языкам пламени. Горного проводника можно узнать по безучастному присутствию, по манере существовать просто, явно, почти докучно, как скала, на которой ом сидит. Остальные — вторглись, им здесь не место, они карикатурны, они ученые. Один из них лежит на земле, положив ногу на рюкзак.

Грот оказался не гротом, а просто расселиной, полной глубокой тьмы в силу наклона солнечной оси и перегрева наших алчущих славы умов. На обратном пути Петер вздумал с голыми руками лезть на стенку — хоть все его отговаривали, — чтобы посмотреть на кварцитовую жилу. Дополз до нужной высоты, столкнулся нос к носу со скорпионом — мертвым — и разжал руки. Ушиб не сильный, просто опухла щиколотка и здоровое пурпурное завихрение вокруг лодыжки. Он обездвижен на несколько дней и не сможет нам помогать.

Немец чувствует, что я зол, и не осмеливается со мной заговорить. Даже геологическая физиономия Умберто отмечена раздражением. Но в месте, столь далеком от мира, опасно громоздить одно молчание на другое. Груз становится чрезмерным, грозит обрушиться под собственным весом и задавить нас. Джио пускает по кругу свою сливовицу — самогон, который развязывает языки.

Начиная со следующего дня мы примерно обозначим границы зоны поисков по тем двум константам, которые дал нам Леучо. Во-первых, пещера должна быть у подножия ледника. Во-вторых, от входа в нее видно три пирамидальных вершины. Сегодня мы их нашли, но зона, с которой они просматриваются, довольно обширна. И все-таки они должны, по идее, позволить нам ограничить поиски участком длиной примерно в двести метров. В худшем случае — триста. Дальше мы упираемся в ледяную стену желоба: там слишком высоко, чтобы это соответствовало нашим параметрам.

Новый заброс сливовицы, Петер, как школьник, поднимает руку, прося слова. Перед тем как приехать, он проделал предварительные расчеты: новости хорошие. За прошедший век для ледника такого типа, в таком месте и при таком климате перемещения могут быть минимальны либо вообще отсутствовать.

Natürlich, речь идет о чисто статистической выкладке. Этот ледник мог повести себя совершенно иначе. Силы, задействованные в движении такой махины, с той же вероятностью могли и заблокировать вход в проем.

— То есть по сути, — говорю я с досадой, — вы ни в чем не уверены.

— Если бы я знал что-то наверняка, то был бы богом.

Внезапно меня разбирает смех. Петер с его вздернутым подбородком напоминает мне другого мальчишку из прежних времен, перед скатертью в красно-белую клетку. Жаль, что я так стыдлив, друзья, а то бы я сказал вам вот что.

Иногда я очень неловок. Туповат, недогадлив, даже груб. Скрытен, холоден, недоверчив. Неуклюж так, что руки опускаются. Но по натуре я не сволочь. Просто доброта у меня ощетиненная, как у пчелы, которая сдуру жалит протянутую руку, по привычке думая, что ее будут давить. Мне просто надо, чтоб вы это знали.

— Да знаем мы, Стане. Знаем.

Чертова сливовица, от которой у стыдливых людей развязывается язык.

Сто миллионов лет и один день - img_2

Я отправился спать последним. Немного посидел перед палаткой, уютно кутаясь в ту же черноту, что и накануне. Ничего не было видно, и это было хорошо. Все равно здесь смотреть не на что: ничего, кроме серых вершин, замуровавших горизонт.

Потом тучи разодрались и без всякого предупреждения отступили, открывая огромное промытое небо. Луна была полная, но больше всего поражала не далекая звездная красота небес. Еще ярче и прекрасней казались мне северные и южные откосы гор. Вся впадина сияла сотнями и сотнями серебряных лент, перекинутых через хребты, струящихся по склонам, словно вокруг раскинулась деревенская ярмарка в масштабе ландшафта. То были ручейки, бегущие с вершин, безымянные булькалки, которым люди дадут имя только внизу, в далеких долинах, если они туда дотекут. Они все еще были крошечными, пугливыми и прятались в траве. Одни умрут от испарения, другие собьются с пути, третьи будут выпиты жадными глотками. Самые сильные объединятся, охватят целые регионы и пополнят собой океаны. Я не заметил их днем. Луна проявила и укрупнила их, и я с удивлением обнаружил, что один из них течет в двух метрах от моей палатки. Я сунул руку в воду. Я почувствовал, как ручей принимает мою игру, дурачась покусывает мне пальцы и вновь пускается в прерванный путь.

9
Перейти на страницу:
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело