До основанья, а затем (СИ) - Путилов Роман Феликсович - Страница 32

— Мы не признаем вашу милицию…

— Друзья, от того, что вы меня не признаете я не исчезну.

— Гражданин офицер, мы требуем выдать наших товарищей. До остальных, как вы говорите бандитов, нам дела нет, но наших сторонников мы заберем, всех. — строго сказал мне волосатый Бодров.

— Ребята, мне все равно, анархист — максималист или центрист. Убивать людей нельзя. Там засели убийцы, и мы их всех отправим к генералу Духонину, если они не сдадутся.

— Ты не петушись тут, офицере. Там такая братва, что тебя…

— Морская душа, ты, судя по бескозырке с «Гангута»?

— И что?

— Что такое броня должен понимать?

— И что с того?

— Видишь у меня огневая точка к углу дома прижалась? Там броня такая, что только из пушки пробьешь, а вот «максим» вашу шантрапу перестреляет в один момент…

— Ах ты, сука! — моряк железной хваткой схватил меня за отвороты куртки и стал гнуть назад, так, что моя изломанная спина захрустела, и я взвыл от боли. Но морячок не успел обрадоваться своей победе, ствол моего браунинга ткнулся ему в скулу — то, что я ношу кобуру на заднице спасло мне жизнь.

— Замри!

По небритой щеке потекла струйка крови, но рычать и душить меня морячок перестал, тут же между нами вклинился узким телом товарищ Бодров:

— Афиноген, успокойся! Товарищ — это он уже ко мне: — Приношу прощение за несдержанность моего товарища — но вы должны понять, у товарища Афиногена последствия контузии…

— И что? У меня половина личного состава — кто без руки, кто без ноги, а контузий и просто дырок никто в них и не считал. И этих героев, жизнь положивших на алтарь Отечества…

— Они воевали за преступную власть, что являлась формой насилия гад народом….

— Тьфу на вас, придурки! Короче слушайте сюда, раз нормального языка не понимаете! — я махнул браунингом: — Эти, из вашей банды, как бы вы себя не называли, либо сейчас сдадутся, либо умрут. Вы если хоть шаг вперед сделаете, все здесь ляжете, у меня пулеметчик мастер, три года на фронте, в окопах воевал, а не в Гельсингфорсе отсиживался, он тебе любую букве из пулемета выведет, лучше и быстрее, чем пером. Поэтому либо валите отсюда, либо стойте и не рыпайтесь. Не хворайте.

Я пошел назад. В спину мне что-то истеричное орал псевдокунтуженный Афиноген, на котором повис «волосатик», а я шел и ждал выстрела в мою многострадальную спину.

— Что? — я не сразу понял, что мне крикнул товарищ Бодров.

— Мы требуем проведения открытого и честного революционного суда над нашими товарищами!

— Хорошо, будет им суд. Если живы останутся.

К моему приходу с третьего этажа эвакуировали двенадцать человек, в том числе шесть женщин и четырех детей возрастом от шести до четырнадцати лет. Сейчас эти люди сидели в одном из помещений первого этажа, среди разбитой посуды и пятен крови на полу и стенах и ждали своей дальнейшей судьбы.

— Скажите, а куда делись жильцы второго этажа?

— Им главный этих… бандитов, который Илья Сергеевич, дал по пятьсот рублей каждому и сказал съезжать в течении часа.

— То есть все по-честному? — я поразился «щедрости» купца.

— Ну да, честно. — усмехнулся старик лет семидесяти, кутающийся в фланелевую куртку: — только вещи запретил вывозить, исключительно, по два чемодана на семью разрешил взять.

— Понятно. Надеюсь, что через час все закончится, и вы вернетесь в свои квартиры.

Штурмовать второй этаж решили по старой схеме, только третьего человека в команде мобильного щита взять не получилось, только двое, плотно прижавшись к щиту, могли наступать по лестнице, с поворотом на лестничной площадке. В качестве компенсации отсутствия заряжающего, я собрал все пистолеты, до которых смог дотянуться, запихав их за ремень и став похожим на пирата или средневекового разбойника.

Анархисты, как только мы, пятясь спиной вперед, поднялись на верхние ступеньки лестничного пролета, обрушили на нас ураганный огонь, но очень быстро поняли, что мы за металлической преградой практически неуязвимы, а когда я, подняв ствол пистолета над кромкой щита, открыл ответный огонь, брянские ребята очень быстро сдались. Купец же, укрывшись в дальней квартире, попытался спустится на связанных простынях, но был замечен экипажем бронеточки, державшим под прицелом отряд анархистов. Десяток ветеранов подбежали к месту побега и просто задрали вверх винтовки с примкнутыми штыками. Затащить массивного купца назад на второй этаж подельники не смогли, а Новиков, в виду разгрома всей его банды, потерял свою обычную наглость и, раскачиваясь на трещащей простыне над хищными жалами штыков, стал орать, что он сдается.

Через час все закончилось. Двенадцать человек, включая купца и четырех анархистов, понуро стояли у телег, в которые мои милиционеры загружали изъятые в доме оружие, продукты и другие ценности, обнаруженные в закромах разбойничьего вертепа, а в двухстах метрах от нас на свои грузовики взбирались недовольные анархисты.

— Товарищ начальник милиции погрузка закончилась. — ко мне неспешным шагом подошел мой фельдшер-замотал.

— Все собрали?

— Точно так.

— Хорошо, Семен Васильевич. Давайте команду начать движение.

— Прошу вас, Анастасия Михайловна. — я подал руку госпоже Вороновой, которая успела найти свою одежду и выглядела вполне прилично, если бы налившийся на половину лица синяк, и помог ей подняться в пролетку: — Тимофей, трогай.

Мы молча ехали по ночному городу, по пустым улицам, пребывающим в основном в тревожной тишине. Только в одном месте из подворотни навстречу повозки молча шагнули трое, но увидев винтовку, зажатую в ногах у кучера, так же молча шагнули обратно.

Потом мы долго кружили по проходным дворам, пока коляска не остановилась у парадной дома, где проживала госпожа Воронова. Я соскочил с экипажа, подал руку даме, помогая выйти, после чего проводил ее до двери квартиры.

— Анастасия Михайловна, будет ли удобно мне завтра ближе к вечеру заехать к вам и завести продукты?

Женщина вскинула голову и ответила с вызовом:

— Знаете, господин Котов, а я не откажусь. Я сейчас ни от какой помощи не отказываюсь, только вот никто не спешит ее оказывать.

— Тогда до завтра.

Утро следующего дня.

— Добрый день господа. — я с Трефом, сидящим у ноги, стоял на пороге квартиры, а из полутемного коридора последней на меня испуганно смотрели мужчина и женщина.

— Что вам угодно? — Мужчина зябко запахнул теплый халат с кистями и сделал маленький шажок вперед.

— Могу я видеть мирового судью Беклемишева Всеволода Аристарховича?

— Это я. Мне собираться? — голос мужчины дрогнул.

— Куда?

— Ну я не знаю куда, наверное, в Петропавловку….

— Всеволод Аристархович, мы, наверное, не правильно разговор начали. Я начальник милиции Адмиралтейской части капитан Котов Петр Степанович и у меня к вам сугубо профессиональный вопрос — вы почему присутствие не посещаете?

— Какое присутствие?

— Ваш судейский кабинет.

— Но как же…

— Что как же? У меня полные камеры арестованных, а вы на службе не желаете появляться.

— Петр Степанович, вы сейчас шутите так, да? Мне еще в первый день волнений толпа господ с красными бантами сказали, что мои полномочия закончились, и мою дальнейшую судьбу будет решать восставший народ. Вот, с тех пор я сижу дома, жду ареста.

— Всеволод Аристархович, я не знаю, кто к вам приходил с бантиками, возможно ответчики по какому-нибудь иску, но население Адмиралтейской части остро нуждается в отправлении правосудия на территории проживания. Ввиду того, что единственного обнаруженный нами судья — это вы, я убедительно прошу вас завтра выйти на службу. Мои сотрудники взяли на себя смелость, вскрыли дверь в вашем кабинете и навели там относительный порядок.

— Но я….

— Господин судья, во исполнении приказа министра юстиции от третьего марта сего года мной издан приказ о организации на территории Адмиралтейской части города Санкт-Петербурга временного суда в составе председательствующего — мирового судьи Беклемишева Всеволода Аристарховича, и двух заседателей, один из бывших солдат Императорской армии, второй — из рабочих с Галерного острова. Они прибудут завтра в ваш кабинет к девяти часам утра. А с десяти часов прошу начать заседания. У мена бандитов полный подвал некуда уже девать.