Ревизор: возвращение в СССР 14 - Винтеркей Серж - Страница 16

– Вот, например. Если мы будем говорить ребёнку, столкнувшимся с чем-то новым для него: пробуй, пытайся, не бойся, то он будет с удовольствием учиться новому, потому что, на самом деле, всё новое всегда интересно. Если у ребёнка не получилось, а мы ему скажем: ничего страшного! Не всё сразу! Попробуй ещё! Ребёнок пойдёт и попробует ещё раз. И будет пробовать до тех пор, пока у него не получится. А почему? А потому, что вы его научили не бояться неудач. И это одна из главных задач семьи и общества. Такой человек, став взрослым, будет уверен в себе и в своих силах, не опустит руки при первом же провале, будет настойчивым и целеустремлённым. И главное, такой человек, поверив в свои силы, будет ставить перед собой всё новые и новые цели, будет развиваться и получать удовлетворение от своего развития, а общество – пользу от его кипучей деятельности.

Потом перешли на частности. Нет такого человека, который не желал бы счастья своему ребёнку. Посыпались вопросы, в том числе, с отсылками к системе Макаренко. Пришлось поговорить и об этом.

– Не забывайте, что Макаренко работал в колонии. К нему попадали беспризорники, трудные подростки и малолетние преступники. Жесткость, которая необходима была в этом случае, обусловлена тем, что человек, проживший на улице полгода и более, выпадает из социума и самостоятельно в него влиться уже не может по очень многим причинам. Ну, не будет он больше никогда по собственной воле вставать в полседьмого утра и бежать через детский сад на работу, он просто не сможет себя заставить это сделать. Это особенность человеческой психики, мозг сам постепенно настраивается: зачем работать, если можно ничего не делать? Люди не виноваты, что они так устроены, это само так получается. Мозг детей, попавших в колонию, уже перестроился на паразитические рельсы. Макаренко необходимо было сломать эти устоявшиеся вредоносные установки. Он и ломал. Но разве это необходимо вашим домашним и благополучным детям?

Задержался с этими вопросами, а мне ещё гараж сегодня принимать.

Профорг подвела меня к седому высокому мужчине. Ещё во время лекции обратил на него внимание, он в первом ряду сидел и очень внимательно слушал.

– Это наш директор Иннокентий Васильевич. – представила она его.

– Очень приятно. Павел. – пожал я протянутую руку.

– Приятно удивлён, вы так заинтересовали коллектив. Первый раз у нас такое. Приезжайте ещё.

Видя, что я стою, переминаясь с ноги на ногу, готовый стартовать от них, директор кивнул девчонкам-комсомолкам, и те торжественно поднесли и вручили мне приличную коробку с этикеткой: карандаши графитные «Студент». Куда мне столько? – опешил я, но перехватил коробку за перевязывающий её шпагат.

– Проводите товарища лектора через проходную. – распорядился директор и попрощался со мной.

– Что там? – озабоченно спросил я по дороге. А то притащу домой пару тысяч простых карандашей. Вот Галия смеяться будет.

– Увидите. – улыбнулась комсорг.

Тяжело, блин. Надеюсь, это консервы.

Пришлось с этой коробкой в гаражи тащиться, чтобы к назначенному времени успеть. Анна Николаевна уже была там, копошилась с веником в руках. Решила чистоту навести. К моему удивлению, гараж не был захламлён. Аскетичные полки, верстак, стол, под столом несколько ящиков. Ключи, молотки, приспособы по стенам развешаны. Хозяйственный мужик был покойный супруг у Анны Николаевны.

– Хорошо тут у вас. Просторно. – не удержавшись, похвалил я.

Вскоре подошёл Георгич. Переписали с ним нехитрый гаражный скарб. Из самого ценного нашли сварочный выпрямитель. Георгич сразу насел на хозяйку: продай! А та ни в какую: сначала с сыном посоветуюсь.

Анна Николаевна вручила мне навесной замок с вставленным в него ключом. А я ей двадцатку. Договорились, что до пятнадцатого числа буду заносить деньги за месяц вперёд.

Хозяйка показала мне крышку люка в самом конце гаража, чуть ли не под столом. Под гаражом оказался просторный подпол. Хозяйка пригласила меня спуститься. Хвастаться запасами, что ли, будет? А она мне показала, где картошка хранилась, где огурцы, где компоты. Всерьёз, оказывается, отнеслась к моему предложению приносить ей тяжести из гаража. Ну, что ж, назвался груздем, полезай в кузов.

– Сейчас ничего не надо. – прокомментировала она. – Это на будущее.

Мы выбрались. Лестница крутая, неудобная. Представил себе, как пожилой человек тут с трёхлитровой банкой в руках корячился и искренне посочувствовал.

Ладно. От меня не убудет. Надо старикам помогать.

– Ну, осваивайся, Паша. С новосельем. – проговорила Анна Николаевна. – А я пойду. До свидания.

– До свидания. – попрощался я и повернулся к председателю. – Спасибо вам. Чем обязан?

– Ещё двадцатку давай и квиты. – хитро посмотрел на меня он.

Ну, двадцатка так двадцатка. Прям, как риэлтор в будущем, стоимость месяца аренды попросил. Расплатился с ним, вынес на улицу свою «коробку с карандашами» и попробовал запереть гараж. С первого раза получилось, хороший замок. Можно машину пригонять.

Попрощался с председателем, ещё раз поблагодарил и потащил коробку домой, то и дело меняя руки.

Эмма Эдуардовна положила телефонную трубку и откинулась на спинку кресла в полном шоке. Она очень обиделась на Павла Ивлева, когда тот, прогуляв занятие, начал плести что-то про собеседование или подачу документов на работу в Верховный Совет. И вот тебе на – определенно, это все же не была глупая выдумка…

Человек, представившийся Жаном Павловичем, разговаривал так, что не было ни малейшей возможности ошибиться, приняв его за шутника. Тут уже точно не до шуток… Примерно так ректор и проректора разговаривают… Очень занятые люди, которые вечно требуют от тебя что-то, говоря, что это было нужно сделать еще вчера. Без малейшего сомнения, что ты из кожи вылезешь, но все быстро сделаешь. Ну и верно, куда ты денешься, когда такие люди приказывают…

Он велел ей срочно написать и отправить ему, в Верховный Совет, характеристику на студента Павла Тарасовича Ивлева. И голос его звучал так, что не было ни малейшего сомнения, что ему самому это очень не нравится.

И вот сейчас замдекана сидела, тупо моргая, и пыталась сообразить, что же это такое происходит. Этого Жана Павловича, очень властного и серьезного, судя по манере общаться, чиновника из Верховного Совета, отвечающего там за кадры, кто-то напряг, чтобы он принял на работу Павла. И он это собирается сделать, хотя и понятно, что ему эта идея очень не нравится. Два вопроса попеременно бились в мозгу Эммы Эдуардовны. Первый – кто может заставить такого человека на такой должности, принять на работу несовершеннолетнего студента в такую организацию??? Что это за такая волосатая лапа, продвигающая деловитого комсомольца с первого курса? И второй – не допустила ли она сама какой-нибудь ошибки, общаясь с Павлом?

Больше всего ее угнетала эта совместная поездка в ГДР. Павел и на таможне видел, сколько она всего туда везла на продажу, и в общежитии столкнулся с человеком, которому она все это продала… А потом они еще и вместе закупали дефицит для ввоза в СССР. Достаточно ему где-то там, в том кругу общения, откуда так легко и непринужденно напрягли Жана Павловича, ляпнуть об этом, и на ее карьере можно будет ставить жирный крест.

Но, увы, что случилось, то случилось… Двигаясь, как лунатик, она взяла чистый лист бумаги и принялась писать характеристику на своего студента. Завтра секретарь ее напечатает, и она лично отвезёт ее в Верховный Совет. На почту рассчитывать опасно, вдруг письмо пропадет. Жана Павловича точно не стоит злить, он и так, судя по голосу, в плохом настроении.

Подойдя к двери, увидел записку от жены: «Я на первом этаже. Ужин на плите. Как сможешь, спустись, пожалуйста. Галия».

Что там опять случилось? Надеюсь, не надо опять шкаф какой-нибудь передвигать? В прошлый раз хотели с Михаилом Андреевичем по-быстрому книжный шкаф передвинуть, так не смогли его даже чуть-чуть с места сдвинуть. Книги очень тяжёлыми оказались. Пришлось разгрузить шкаф, оказалось, полки на соплях держались, пока шкаф передвинули, пока полки на место по-человечески установили… В итоге, до полуночи проковырялись.