Комплект книг: Дух времени. Введение в Третью мировую войну / Четвертая мировая война. Будущее уже р - Курпатов Андрей - Страница 14

• во-вторых, логика экономической конкуренции должна была, по прогнозу марксистской теории, вымыть средний класс, поскольку, когда есть только победившие и проигравшие, тот, кто постоянно выигрывает, становится супербогатым, а тот, кто не выдерживает гонки, смещается в сторону пролетариата;

• наконец, в-третьих, по той же причине, что и во втором пункте, количество самих капиталистов должно уменьшаться – супергиганты, сражаясь друг с другом, должны снизить количество собственного поголовья.

Остаётся только удивляться тому, насколько несостоятельными оказались эти прогнозы для конца индустриальной эпохи и начала информационной и насколько они пророчески звучат сейчас – на излёте информационной волны и манифестации цифровой.

Так или иначе, «восстание пролетариата» не состоялось. Герберт Маркузе даже заподозрил капиталистов в том, что они намеренно развратили пролетариат богатством: нет, они не сделали его очень богатым, но достаточно богатым, чтобы он мог вести комфортную жизнь.

Это, по мысли Маркузе, новая форма порабощения – благодаря благам и комфорту пролетариат заперт в капиталистической системе, зависим от её подачек и одержим желанием восхождения по экономической лестнице.

Смерть политики в 60-х годах прошлого века исторически совпадает с уходом культовых политических фигур – плеяды президентов-победителей в США (Ф. Рузвельта, Г. Трумэна и Д. Эйзенхауэра), казавшегося вечным Уинстона Черчилля, героического Шарля де Голля и, конечно, Иосифа Сталина[47], с одной стороны, и Мао Цзэдуна – с другой[48].

По всему миру прокатывается волна протестов, свержений режимов и военных переворотов, боевых столк-новений, антиколониального противостояния: Уганда, Никарагуа, Гондурас, Коста-Рика, Алжир, Ангола, Боливия, Турция, Индия, Китай, Непал, Конго, Эфиопия, Сомали, Сальвадор, Гватемала, Куба, Марокко, Южная Корея, Ирак, Кувейт, Тунис, Северная Родезия, Португальская Гвинея, Бразилия, Бахрейн, Сирия, Эквадор, Ливан, Аргентина, Гаити, Доминиканская Республика, Камерун, Индонезия, Цейлон, Тайвань, Перу, Йемен, Бруней, Сьерра-Леоне, Того, Либерия, Ирак, Кения, Перу, Гватемала, Лаос, Дагомея, Великобритания, Северный Калимантан, Вьетнам, США, Греция, Перу, Камбоджа, Филиппины, Занзибар, Португалия, Уганда, Кения, Панама, Габон, Бразилия, Сингапур, Мозамбик, Оман, Мексика, Пакистан, Тибет, Верхняя Вольта, ЦАР, Берег Слоновой Кости, Бурунди, Судан, Чад, ЮАР, Испания, Израиль, Иордания, Египет, Палестина, Гонконг, Саудовская Аравия, Кипр, Чехословакия, СССР, Северная Ирландия, Панама, Мали, Гайана, Экваториальная Гвинея, Нидерланды, Ангилья, Суринам, Ливия, Панама, а также, конечно, китайская «культурная революция», протестная деятельность и убийство Мартина Лютера Кинга в США, Карибский кризис и студенческие протесты во Франции.

Кажется, проще назвать страну, которую бы не коснулись лихие 60-е прошедшего века. Вторая мировая война стала мощнейшим детонатором, и мир был вынужден искать некий новый баланс:

• радикально другая геополитическая ситуация в Европе;

• агония прежних межконтинентальных империй с последующим переделом границ и трансформацией режимов – это происходило в Африке, Латинской Америке, Ближнем Востоке, Юго-Восточной Азии;

• серьёзнейшие преобразования проходили в Китае и Индии.

Падение Берлинской стены считается символом нового поворота в истории человечества. Но история стала поворачиваться куда раньше, а события, произошедшие в Берлине 9 ноября 1989 года, стали лишь зримым, наглядным воплощением нового образа будущего.

Миру была явлена концепция «конца истории» и «последнего человека», предполагающая системную глобализацию. На самом же деле мир ещё только нащупывал новый баланс, прикрывая возникшую неопределённость тезисом о глобализации.

Под этим тезисом, тем временем, соударялись друг с другом цивилизационные волны – индустриальная, информационная, а в какой-то части даже аграрная:

• Китай приступил к производству «индустриального человека»;

• США и объединённая теперь Европа уже были на пике производства человека «информационной волны» (с зачатками даже «цифрового»);

• Россия ещё лишь приступила к полноценному производству «информационного человека», но на фоне разрушения собственной индустриальности;

• наконец, значительная часть населения стран мусульманского мира, а также стран Латинской Америки переживала в этот момент переход от аграрного состояния к индустриальной модели[49], что было связано с ростом инвестиций, с одной стороны, а также с проникновением современных технологий из информационной и цифровой индустрий[50].

Множество стран, впрочем, оказались лишь щепками в завихрениях этих турбулентных цивилизационных потоков, образованных противонаправленным движением четырёх мировых гигантов: «абсолютного» (США и Европа), «проигравшего» (СССР, Россия), «нарождающегося» (Китай) и «кипящего» (мусульманский мир).

Внутренняя противоречивость этих отношений, несмотря на оптимизм победных реляций глобализма, привела к ещё большему напряжению системы.

Не заметив этого столкновения цивилизационных волн, теоретики перепутали экономическую глобализацию с политической (геополитической). «Национальные интересы» всё больше лежали в плоскости экономических вопросов, именно им, а в конечном счёте бизнесу как таковому, и стала служить государственная машина «золотого миллиарда».

Соединённые Штаты, а затем и Европа стали массово переводить производство в Китай[51], параллельно критикуемый за отсутствие демократических институтов, ущемление прав человека и нечеловеческие условия труда. Причём делалось это так, словно бы правая рука не знала о том, что делает левая: мол, мы даём вам работу, а вы будьте добры соответствовать нашим «нормам приличия»[52].

И тут, строго в соответствии с формулой покойного Виктора Степановича Черномырдина – «никогда такого не было, и вот опять», – пришла четвёртая цивилизационная волна. Западная политика, и без того уже марионеточная, стоящая на службе у капитала, перешла в виртуальное пространство ничего, по сути, не стоящих сетевых дискуссий.

По мере усиления эффектов «цифровой волны» сколько-либо реальная политическая деятельность осталась уделом маргиналов правого и левого толка, между которыми уже трудно найти какие-то значимые отличия. Если, конечно, не считать политикой экономические интересы компаний и ассоциированных с ними государственных структур.

Если же говорить об участии в политике людей как таковых, «народных масс», то его нет вовсе. Большая часть населения вообще выпала из политического дискурса. Пользуясь образом Г. Маркузе, сначала капитал обессилил пролетариат с помощью благ и комфорта, а затем и вовсе, в рамках «цифровой волны», уничтожил его, превратив в абсолютно аморфный «прекариат»[53].

У прекариата нет образа будущего – жизненной стратегии, осмысленных долгосрочных целей, внятно определённых ценностей. Его жизнь – это жизнь в виртуальном пространстве социальных сетей, компьютерных игр и потребления развлекательного контента, а насущные вопросы он с лихвой удовлетворяет сервисами, созданными по принципам «новой власти».