Только представьте… - Филлипс Сьюзен Элизабет - Страница 21

• Предыдущая
• 21/72
• Следующая

Хотя Брэндон, как ему казалось, впервые видел собеседницу, голос был знакомым, родным, потому что знал тягучие гласные и сглаженные согласные так же хорошо, как звук своего дыхания. Голос его матери, теток и сестер. Голос, который четыре долгих года утешал умирающих, бросал вызов янки и посылал южан на борьбу. Голос, который звал мужей, братьев и сыновей в бой за правое дело.

Голос аристократок Юга.

Голос, который ободрял его в битве при Булл-Ране и Фредериксберге, голос, который вселял спокойствие все долгие недели, проведенные на утесах Виксберга, голос, обладательницы которого лили горькие слезы в надушенные лавандой платочки, а потом шептали: «ничего, все будет хорошо», когда Твердокаменный Джексон пал при Чанселлорсвилле.

Тот самый голос, который поддерживал людей Пикетта в их отчаянной атаке при Геттисберге, голос, который зазвучал для них, когда они погибали в болотах Чикамоги, голос, который они не позволяли себе слышать в то Вербное воскресенье, день, когда в здании суда Алпоматокса их мечты разлетелись в прах[9].

И все же, несмотря на голос, женщина, стоявшая перед ним, чем-то отличалась от тех, которые ждали дома. Белый бальный наряд сверкал новизной. Ни броши, искусно заколотой в том месте, где красовалась почти невидимая штопка. Никаких сборок — верного признака того, что под юбку когда-то надевали кринолин, а позже переделывали, чтобы придать платью более модный силуэт. И еще одно, весьма немаловажное различие между стоявшей перед ним женщиной и теми, кто ждал его дома: в фиалковых глазах не крылся тайный, невысказанный упрек.

Наконец Брэндон вернулся к реальности, и собственный голос донесся до него словно откуда-то издалека.

— Боюсь, тут у вас передо мной преимущество, мэм. Трудно поверить, что я способен забыть столь необычное лицо, но если вы так утверждаете, спорить не стану и умоляю простить меня за плохую память. Может, окажете одолжение и просветите несчастного?

Эльвира Темплтон, привыкшая к незатейливым изъяснениям нью-йоркских бизнесменов, растерянно моргнула, прежде чем вспомнить о хороших манерах.

— Мистер Парселл, позвольте представить мисс Катарину Луизу Уэстон.

Брэндон Парселл, как истинный джентльмен, не выказал потрясения, хотя не смог найти слов для подобающего ответа. Миссис Темплтон продолжала трещать, представляя мисс Бэрд и, разумеется, мистера Мейхью. Мисс Уэстон, похоже, искренне забавлялась.

Прозвучали первые такты «Голубого Дуная». Мистер Парселл вышел из состояния оцепенения и обратился к мистеру Мейхью:

— Прошу вас, сэр, не будете ли вы так любезны принести немного пунша мисс Бэрд? Она только сейчас жаловалась на жажду. Мисс Уэстон, можно старому другу пригласить вас на вальс в честь встречи?

И хотя подобные вещи считались непростительным нарушением этикета, Парселлу в этот момент было все равно. Кит с улыбкой протянула затянутую в перчатку руку. Сделав несколько шагов, они закружились в вальсе. Брэндон долго молчал, прежде чем решился заговорить.

— Вы изменились, Кит Уэстон, — выпалил он. — Думаю, вас не узнает даже собственная нянюшка.

— У меня никогда не было нянюшки, Брэндон Парселл, как вам известно, — сварливо буркнула она.

Брэндон громко засмеялся. До этой минуты он и не подозревал, как соскучился по разговору с женщиной, чей дух не был сломлен.

— Представляю, как разохаются мои мать и сестры, когда я расскажу, где мы встретились. Дома слышали, что Кейн отправил вас в какую-то школу на Севере, но никто в округе с ним не общается, а Софрония держит язык за зубами.

Кит по вполне понятным причинам не хотелось говорить о Кейне.

— Как ваша матушка и сестры?

— Не так уж и плохо… в сложившихся обстоятельствах. Потеря «Холли гроув» была для них тяжким ударом. Я служу в ратерфордском банке. — Он брезгливо поморщился. — Парселл служит в банке. Времена меняются, не так ли, мисс Кит Уэстон?

Кит вглядывалась в точеные черты его лица, любуясь коротко подстриженными усиками, чуть прикрывавшими изгиб верхней, губы, вдыхая исходящие от него слабые, но приятные запахи табака и лавровишневой воды, и отчаянно старалась не выказать жалости.

Брэндон и его сестры были душой беззаботной веселой компании молодых людей лет на пять-шесть старше ее. Когда началась война, все разом рухнуло. Кит до сих пор помнила, как стояла на обочине дороги, глядя вслед Брэндону, скачущему в направлении Чарльстона. Он сидел на коне так, словно родился в седле, и носил серый мундир и шляпу с пером так лихо, что горло девочки сжимали слезы гордости за родной Юг и гнева. Для нее Брэндон символизировал дух истинного солдата Конфедерации, и больше всего на свете она жаждала последовать за ним в битву и сражаться бок о бок. Теперь же «Холли гроув» лежала в руинах, а Брэндон Парселл служил в банке.

— А что вы делаете в Нью-Йорке, мистер Парселл? — вежливо осведомилась она, борясь с внезапной слабостью в ногах.

— Мой работодатель послал меня сюда по семейному делу. Завтра я возвращаюсь домой.

— Должно быть, он высокого мнения о вас, если готов доверить семейные дела.

Вместо ответа последовал смешок: очевидно, мнение самого Брэндона о себе было не столь высоким.

— Если послушать мою мать, так я вообще главное лицо в банке, но, по правде говоря, немногим выше мальчика на побегушках.

— Уверена, что вы скромничаете.

— Самообман и самообольщение — типичные черты любого южанина. Вера в собственную непобедимость впиталась в нас с молоком матери. Но я прозрел. Ни Юг, ни я не смогли себя защитить. Полный крах.

— Неужели все так плохо?

Не прерывая танца, он подвел ее к мраморной колонне и закружил.

— Вы несколько лет не были в Радерфорде. Все стало другим. Авантюристы всех мастей и мародеры раздирают страну, как гиены — падаль. Солдаты-янки патрулируют улицы. И отводят глаза, когда всякая шваль пристает к порядочным людям. Законодательство штата — попросту насмешка, вернее, издевательство. — Последнее слово он буквально выплюнул, как будто оно жгло язык. — Живя здесь, вы и понятия не имеете, каково нам приходится.

Кит вдруг стало нестерпимо стыдно, словно она предала своих, покинув Юг и уехав сюда.

Музыка кончилась, но ей так хотелось, чтобы танец продолжался. Наверное, и Брэндону тоже, потому что он не разжал рук.

— Полагаю, у вас уже есть партнер на последний танец[10]?

Кит кивнула и неожиданно для себя объявила:

— Поскольку вы мой сосед и земляк и к тому же завтра покидаете Нью-Йорк, уверена, что мистер Мейхью не станет возражать, если вы займете его место.

Он взял ее руку и скользнул губами по тыльной стороне ладони.

— В таком случае он глупец.

Едва Брэндон отошел, как рядом появилась Элсбет и утащила подругу в гостиную, временно служившую дамской гардеробной.

— Кто он, Кит? Все девушки только о нем и говорят. Ах, до чего же похож на поэта! Господи, твои банты развязалась, а на юбке пятно! Как ты умудряешься? А волосы…

Она толкнула Кит на стул перед зеркалом и выхватила из ее прически серебряные филигранные гребни, которые сама же подарила на прошлый день рождения.

— Не знаю, почему ты не позволила мне зачесать их наверх?! В таком виде ты похожа на дикарку.

— По той же причине, что не дала зашнуровать себя в корсет. Терпеть не могу всего, что стесняет мою свободу! Элсбет ответила знакомой озорной улыбкой.

— Ты женщина, а женщинам не полагается никакой свободы.

Кит рассмеялась:

— О, Элсбет, что бы я делала без тебя эти три года?

— Давно вылетела бы из школы.

Кит благодарно сжала руку подруги:

— Я уже поблагодарила тебя?

— Сто раз. И это мне следовало бы сказать тебе спасибо. Если бы не ты, я бы так и не научилась постоять за себя. Жаль только, что отец так гнусно себя повел. Никогда не прощу его за то, что не поверил тебе.

— Не хотелось бы становиться между тобой и твоим отцом.

• Предыдущая
• 21/72
• Следующая