Итальянские каникулы - Филлипс Сьюзен Элизабет - Страница 16

• Предыдущая
• 16/77
• Следующая

— Если пожелаешь исповедаться в грехах, я весь обратился в слух, — заявил он.

— Вам не хватает школьников? Кажется, это католических священников обвинили в развратных действиях по отношению к несовершеннолетним?

— Ну и язычок! Нехорошо, Фифи! В такое чудесное утро! Придется сто раз прочесть «Аве Мария» за оскорбление служителя Божия.

— Я донесу на вас властям, мистер Гейдж! В Италии запрещено законом изображать священников!

Заметив озабоченную молодую мамашу с близнецами, выходивших из магазина, Изабел крикнула:

— Синьора! Этот человек не священник! Он Лоренцо Гейдж, американская кинозвезда!

Женщина взглянула на Изабел как на сумасшедшую, подхватила детишек и поспешила прочь.

— Неплохо придумано. Ты скорее всего травмировала несчастных на всю оставшуюся жизнь.

— Если закон разрешает это, все равно следовало бы запретить такие штучки. И эти усы похожи на раздавленного тарантула. Кроме того, не думаете, что шрам — это уж слишком?

— Мне плевать. Главное, что грим позволяет свободно передвигаться.

— Если желаете анонимности, почему просто не остаться дома?

— Потому что я прирожденный бродяга. Изабел подозрительно прищурилась:

— В тот раз вы были вооружены. А сейчас тоже прячете оружие под сутаной?

— Нет, если не считать примотанной к груди взрывчатки.

— Я видела этот фильм. Омерзение. И вся сцена — только предлог, чтобы прославить насилие и показать мускулатуру.

— И все же он собрал сто пятьдесят миллионов.

— Лишний раз доказывает мою теорию о вкусах американцев.

— Люди, живущие в стеклянных домах, доктор Фейвор… и далее, как в пословице.

Значит, он ее узнал.

Лоренцо поправил очки в стальной оправе.

— Я не слишком разбираюсь в принципах самопомощи, но все же слышал о вас. Кстати, докторат настоящий или вранье?

— Самый настоящий. У меня докторская степень по психологии, что позволяет ставить довольно точные диагнозы. Вы тупица, ничтожество и подонок. А теперь оставьте меня в покое.

— О'кей, вот теперь я разозлился. — Он ускорил шаг. — Той ночью я тебя не насиловал, стало быть, и извиняться не за что.

— Вы разыгрывали жиголо.

— Только в твоем живом воображении.

— Вы говорили по-итальянски.

— А ты — по-французски.

— Проваливайте. Нет, погодите, — встрепенулась она. — Вы мой домовладелец, и мне нужна горячая вода.

Он поклонился паре старушек, шествовавших рука об руку, мало того, благословил, небрежно перекрестил, за что, по твердой уверенности Изабел, его ожидало лишнее тысячелетие в чистилище, а может, и в аду. Но, сообразив, что спокойно наблюдает все это безобразие, становясь невольной пособницей, снова пустилась в путь. К сожалению, он и не думал отставать.

— А куда подевалась горячая вода?

— Понятия не имею. И ваши служащие не желают ничего предпринимать.

— Это Италия. Здесь все делается не спеша.

— Просто почините водопровод. Больше я ни о чем не прошу.

— Посмотрю, что тут можно сделать. Он потер фальшивый шрам на щеке.

— Доктор Изабел Фейвор… Трудно поверить, что я затащил в постель американского хранителя добродетели новых дней.

— Не новых. Я старомодная моралистка и именно поэтому нахожу столь отталкивающим то, что проделывала с вами в ту ночь. Но все-таки собираюсь отнести это за счет травмы и простить себя.

— Жених тебя бросил, а карьера пошла под откос. Пожалуй, все это заслуживает прощения. А вот шутить с налоговым управлением не следовало.

— Шутила не я, а мой бухгалтер. Он оказался вором.

— А я-то предполагал, что человек с докторской степенью в психологии видит своих служащих насквозь.

— Предполагать можно что угодно. Но как вы заметили, я превращаюсь в черную дыру там, где речь идет о бедах человечества.

Его смешок имел отчетливо дьявольский оттенок.

— И многим мужчинам ты позволяешь себя снимать?

— Убирайтесь.

— Я не осуждаю, как ты понимаешь. Просто из любопытства.

Они вышли с тенистой улочки на площадь, и Лоренцо зажмурил один глаз.

— Я никогда не позволяла мужчинам снимать себя! Никогда! Просто той ночью со мной что-то сделалось. Я была не в себе. Если я еще и подхватила от вас какую-то ужасную болезнь…

— Пару недель назад у меня была простуда, но с тех пор…

— Не умничайте! Я читала про вашу очаровательную квоту. По вашим собственным словам, вы… постойте, как там это? «Перетрахали свыше пятисот женщин». Даже допуская некоторое преувеличение, вы сексуальный партнер из группы особого риска.

— Эта, как ты говоришь, квота, совершенно не соответствует истине.

— Вы этого не говорили?

— Вот тут ты меня прижала.

Она бросила на него, как надеялась, уничтожающий взгляд, но, не имея особой практики в подобного рода вещах, с первого раза достичь цели скорее всего довольно затруднительно.

Он благословил проходящего мимо кота.

— Тогда я был молодым актером, считавшим, что немного лишней известности не помешает. Нужно же парню как-то жить!

Ее так и подмывало спросить, сколько женщин было на самом деле, и единственным способом сдержаться было ускорить шаг.

— Максимум сотня.

— Я не спрашивала, — парировала она. — И это отвратительно.

— Шучу. Даже я не настолько распутен. Вы, порода гуру, не имеете чувства юмора.

— Я не из породы гуру и, поверьте, обладаю прекрасным чувством юмора, иначе с чего бы согласилась говорить с вами.

— Если не хочешь, чтобы тебя судили по событиям той ночи, не суди других, и меня тоже.

Он схватил ее пакет и заглянул внутрь.

— Что там?

— Пирожное. Я сама его купила. Эй, что вы делаете? Лоренцо ловко схватил пирожное и откусил большой кусок.

— До чего же здорово, — промямлил он с полным ртом. — Как сочное «фиг ньютоне»[21]. Хочешь?

— Нет, спасибо. Угощайтесь на здоровье.

— Тебе же хуже.

Он слопал пирожное и облизнулся.

— В Штатах еда никогда не бывает такой вкусной, как здесь. Ты уже заметила?

Она заметила, но, поскольку как раз добралась до бакалеи, предпочла промолчать.

Он не пошел за ней. Изабел случайно увидела в окно, как он встал на колени, чтобы погладить древнего пса, подковылявшего ближе. Дружелюбной продавщицы с горшочком меда нигде не было видно. Вместо нее за прилавком стоял пожилой мужчина в мясницком фартуке, и когда Изабел протянула список, составленный с помощью итальянского словаря, просверлил ее злобным взглядом. Она вдруг осознала, что единственным за весь день, кто обошелся с ней приветливо, был Лоренцо Гейдж. Пугающая мысль.

Когда она вышла, он, прислонившись к стене, читал итальянскую газету. Завидев ее, он тут же выпрямился, сунул газету под мышку и потянулся к пакетам с продуктами.

— Ни за что. Вы тут же все съедите, — отказалась она, направляясь к улице, где оставила машину.

— Мне следовало бы выставить вас из дома.

— На каком основании?

— За… как это поточнее… стервозность.

— Исключительно по отношению к вам, — буркнула Изабел и, заметив мужчину, мирно гревшегося на скамейке под солнышком, крикнула: — Синьор! Этот человек не священник! Он…

Лоренцо схватил ее пакеты и сказал что-то по-итальянски. Мужчина сочувственно поцокал языком.

— Что вы ему сказали?

— Что ты либо пироманьяк, либо параноик. Я всегда путаю эти понятия.

— Не смешно.

Честно говоря, смешно было ужасно, и, окажись на его месте кто-то другой, она бы прыснула.

— Почему вы меня преследуете? Уверена, что в городе найдутся десятки страждущих женщин, которые с радостью побыли бы в вашем обществе.

Франтоватый человечек в дверях фотомагазина уставился на них.

— Никого я не преследую. Просто скучаю. А ты — лучшее в городе развлечение. На случай, если еще не заметила: здешние почему-то не слишком тебя любят.

— Заметила.

— Все потому, что у тебя чванливый вид.

— Ничего подобного. Просто они смыкают ряды, не желая допускать в свой круг чужачку.

• Предыдущая
• 16/77
• Следующая