Синайский мираж - Тамоников Александр Александрович - Страница 41

– Они говорят правду? – взглянув в упор на Ника, спросил Муромцев.

– Не будьте хлюпиком! – поморщился Ник. – Это – война.

– Война – это когда вооруженный мужчина стреляет в меня, а я в ответ стреляю в него! – отчеканил Муромцев. – Все другое – это убийство!

– Да вы идеалист! – насмешливо парировал Ник.

– Ладно… – махнул рукой Василий. – В конце концов, это дела вашей фирмы. У меня другие задачи. А потому, старина, вам придется поехать с нами. И без всяких «хочу или не хочу». А то, чего доброго, станут обвинять нас в том, что это именно мы убили пятого журналиста… Нам такая головная боль ни к чему. Так что доставим вас на место, и там вы объясняйтесь сами. Собирайтесь.

Какое-то время Ник стоял, не двигаясь. Смутные предчувствия не покидали его.

– В чем дело? – скривился Муромцев. – Может, вы обдумываете мысль, как бы вам не поехать с нами? Так это напрасно. Мы – люди настойчивые… Или, может, вы надеетесь, что ваш друг Гюрза поможет вам? Удержит, так сказать, в своих дружеских объятиях? И это – тоже напрасно. Он получил от вас что хотел, и теперь вы ему неинтересны. Более того, он с радостью вас прикончит, если вы только заикнетесь насчет того, чтобы остаться у него. Так что собирайтесь, старина, и поедем. Будете держать ответ.

Ник ничего не сказал, повернулся и пошел. С ним двинулись Максум и Терко. Остальные занялись приготовлением в дорогу. Первым делом спецназовцы осмотрели журналистов – насколько это было возможно.

– В седлах держаться сможете? – спросил Муромцев, взглянув на Анастасию. – Прошу вас, переведите мой вопрос коллегам.

– Мы хотим знать, кто вы и куда вы нас хотите отвезти? – спросила Величко.

– Ничего плохого с вами больше не случится, – сказал Муромцев. – Передайте это коллегам. Подробности узнаете чуть позднее. По пути.

– По пути куда? – спросила Анастасия.

– Можно сказать – по пути к свободе, – ответил Василий. – Я повторяю свой вопрос: вы сможете удержаться в седлах?

Когда Анастасия перевела свой разговор с Муромцевым, журналисты устроили короткое совещание.

– Черт с ними! – вынес всеобщее решение Никита. – Едем! Думаю, что хуже нам уже не будет! Да и к тому же если мы откажемся, то они уволокут нас силой. Не зря же они и коней для нас заранее приготовили…

– Мы – удержимся в седлах, – сказала Анастасия. – Надеюсь, вы будете вести себя не так, как ваш коллега…

– Он нам не коллега, – сказал Муромцев. – Мы из разных ведомств. Так что не беспокойтесь. А пока вам нужно поесть, выпить воды и привести себя в порядок. Разумеется, насколько это возможно…

– Мы хотим вас попросить… – сказала Анастасия. – Конечно, если это возможно…

– Я вас слушаю, – сказал Муромцев.

– Там, – указала Анастасия куда-то вдаль, – осталась наша аппаратура. Мы журналисты, а никакие не шпионы…

– Не беспокойтесь, – учтиво промолвил Муромцев. – Мне понятна ваша просьба.

Вскоре вернулся Ник в сопровождении Терко и Максума. Максум вел в поводу двух лошадей: одну – под седлом и другую – нагруженную всяческими узлами и, кроме того, аппаратурой.

– Вот ваша аппаратура, – сказал Муромцев Анастасии. – Для нас очень важно кроме вас, взять и вашу аппаратуру…

Похоже было, что Величко почувствовала в словах, а скорее, в интонации Муромцева нечто такое, что заставило ее как-то по-особенному взглянуть на Муромцева, затем на Богданова, Рябова и Фариса. На Салима, державшегося особняком, она почему-то не взглянула. Она не сказала ничего ни Муромцеву, ни своим коллегам-журналистам. И Василий был за это ей благодарен. Он понимал, что Анастасия, по сути, поняла, кто он такой. Но она не стала ничего уточнять, лишь еще раз взглянула на Муромцева и затем подошла к лошади, соображая, как половчее на нее взобраться.

– В путь! – по-английски скомандовал Василий.

Мужчины помогли женщинам сесть в седла и уселись сами. Ник на какое-то время замешкался, но все же взобрался на лошадь. То же самое сделал и Салим.

Тронулись. Ни Гюрза, ни кто-либо из его приближенных провожать их не вышли. Лишь несколько пеших мужчин-арабов взглянули вслед кавалькаде, уходящей в пустыню. И долго еще смотрели, пока всадники и лошади не скрылись в пустынном мареве.

Ехали без остановки до самого вечера. Наконец добрались до колодца – того самого, у которого отдыхали накануне перед тем, как въехать в поселение, где в ямах томились пленные журналисты.

Путь был преодолен небольшой, но что было поделать? Галопом не поскачешь – лошади быстро устанут. Но даже не это было самым главным. Главным были журналисты. Они выглядели измученными и еле держались в седлах. Особенно женщины. То и дело или Анастасия, или Марина, а то и обе вместе норовили свалиться с седел, а потому – какие уж тут скачки? Чтобы женщины не свалились, рядом с ними, стремя в стремя, ехали мужчины и поддерживали их, не давая упасть. Рядом с Величко ехал Рябов, а рядом с Прокопьевой – Терко. Максум и Фарис попеременно выдвигались вперед – вели разведку.

Богданов и Муромцев присматривали за Салимом и Ником. Особенно, конечно, за Ником. Нельзя было с уверенностью сказать, что он может сделать в любой момент, как поступить, какой трюк выкинуть. Оружия при нем не было – нож и «браунинг» у него были отобраны еще в поселении. Но все равно Ник был врагом, и потому с него нельзя было спускать глаз.

Все это очень задерживало скорость передвижения. Впрочем, особо торопиться нужды не было. Главное было сделано. Задуманная операция прошла успешно, четверо журналистов были освобождены. Не было пятого, ну да тут-то поделать было нечего.

Погони также не опасались. Никто сейчас не мог пуститься в погоню за кавалькадой. Гюрза? Ему погоня была ни к чему, он получил то, что желал, – золото. К тому же ему не было никакого интереса гнаться за кавалькадой и тем самым портить отношения с американцами, каковыми он считал советских спецназовцев. Зачем ему было портить отношения? Они щедро отблагодарили его золотом.

Никакого гипотетического американского либо израильского отряда также опасаться не приходилось. Откуда ему здесь было взяться? Да и с какой целью? Освободить Ника? Но никто пока не знал, что Ник в руках советского спецназа. Этого не знал пока даже сам Ник.

Ехали молча. Время для откровенных разговоров еще не настало. Правда, Ник несколько раз пытался заговорить то с Муромцевым, то с Салимом, то даже с Богдановым и Терко, но никто ему в ответ не говорил ни слова. На журналистов Ник старался не смотреть вовсе, будто их и не существовало.

У колодца Рябов и Терко помогли женщинам слезть с седел. Нужно было отдохнуть и затем двигаться дальше. А главное, настала пора для откровенных разговоров и, кроме того, кое-каких конкретных действий.

– Вот и закончен спектакль! – громко, на русском языке произнес Муромцев.

– Что, девоньки, не слишком растрясло вас в седлах? – так же громко и тоже по-русски спросил Терко у женщин. – Ничего, это приятная трясучка, поскольку едете домой!

Стоит ли говорить, насколько обе женщины, да и Никита с Алексеем были ошеломлены, неожиданно услышав русскую речь? Какое-то время они, потрясенные, молчали, лишь переводили растерянные взгляды то на одного, то на другого спецназовца. А спецназовцы молча смотрели на них и улыбались. Улыбались и Фарис с Максумом.

– Вы… русские? – наконец, спросила Анастасия. – Но как же… откуда вы здесь взялись… кто вы такие?

– Этого не может быть! – прошептала потрясенная Марина.

– Может, девоньки, может! – сказал Терко. – Свои мы. Вот приехали за вами. Или, может, вы думали, что мы не приедем? Оставим вас в тех поганых ямах?

Слова, сказанные Степаном, оказались тем самым психологическим пределом, который и бывает в подобных случаях. Обе женщины зарыдали – с той лишь разницей, что Анастасия уткнулась лицом в круп лошади, а Марина упала на песок. Алексей и Никита, казалось, тоже готовы были разрыдаться. Спецназовцы ничего не предпринимали и не говорили больше никаких слов. Все слова должны будут сказаны потом, а сейчас пускай они поплачут. Все – и женщины, и мужчины.