Путь отчаянных - Зверев Сергей Иванович - Страница 30

Заглушая выстрелы с той стороны, где была стоянка самолетов, неожиданно прогремел мощный взрыв, за ним последовал второй. Над аэродромом полыхнуло ярко-рыжее зарево, в разные стороны полетели какие-то обломки.

«Неужели «Руслана» подорвали?! – мысленно ахнул Купец. – Тогда нам полный трындец». Он делал основную ставку именно на транспортник, рассчитывая улететь на нем с базы боевиков. Словно в ответ на его немой вопрос, послышался ровный, чуть свистящий гул запускаемых мощных двигателей.

– Парни! – закричал Демидов. – Уходим на стоянку! Летчики там.

Он выкатился из-под машины и распрямился в полный рост, рискуя, что его могут подстрелить. Однако ему повезло, даже шальные пули его не задели. Пригибаясь, Демидов побежал туда, откуда продолжал нарастать гул авиационных турбин. Краем глаза он видел, что по одному из склонов, тому, на котором должны были работать Локис и Круглов, медленно расползаясь в стороны, ползет густой шлейф белесого дыма. Оттуда тоже слышалась беспорядочная стрельба из автоматов и крупнокалиберного пулемета. Полуобернувшись на ходу, Демидов увидел, что его догоняет только Ефимов.

«А где же Семен, – мелькнула в голове тревожная мысль. – Неужели подстрелили?»

Мощный взрыв за его спиной опроверг это предположение. Прикрывая отход товарищей, Чижиков успел подорвать джип и теперь нагонял их, отстреливаясь на ходу.

«Ан» уже вырулил на взлетную полосу. Турбины надрывно гудели, увеличивая обороты, но скорости он еще не набрал. Путаясь в полах длинного бурнуса и выкладывая последние силы, Демидов нагнал транспортник и буквально ввалился в салон. Следом за ним в самолет запрыгнул Ефимов, а спустя несколько секунд, задыхаясь от бега, на пол рухнул Чижиков. Тяжелая дверь с лязгом закрылась за разведчиками, и самолет, разгоняясь, побежал по взлетке. Демидов перекатился в сторону, упирая приклад автомата в живот и готовясь стрелять в любого, кто осмелится оказать ему сопротивление.

– Спокойно, Купа, – услышал он из полумрака голос Локиса. – Все свои, война временно окончена.

Купец обвел взглядом салон «Руслана». Возле левого борта, прижав колени к груди, сидели трое боевиков со связанными за спиной руками. У двоих на лицах читались недоумение и страх, третий был спокоен, но бледность выдавала его волнение.

– Вы как тут оказались? – спросил Купец, поднимаясь с пола.

– Стреляли... – хихикнул Круглов.

– Командир, скорость триста сорок, – раздался из кабины голос одного из пилотов. – Горизонт чистый, полоса свободна.

– Через тридцать секунд отрыв, – проговорил невидимый Демидову командир экипажа.

Самолет чуть задрал нос, по всему фюзеляжу пробежала легкая дрожь, двигатели перестали присвистывать и заработали ровно.

– Отрыв произведен, – продублировал второй пилот, – начинаем набор высоты.

За бортом послышались частые хлопки, и Демидов выглянул в иллюминатор. Параллельно с самолетом неслись несколько мини-грузовиков. Сидевшие в них боевики почему-то не решались стрелять в самолет, зато остервенело палили в воздух.

– Командир! – раздался чей-то тревожный крик. – Прямо по курсу машина, можем зацепить ее шасси!

– Верхний тангаж довести до критической отметки. – Голос Менца был спокоен, хотя в нем и чувствовалось некоторое напряжение. – Включить полный форсаж. Убрать шасси. Закрылки вниз под максимальный градус...

– Командир! – прокричал все тот же голос. – Для убирания шасси высота недостаточная, по инструкции...

– Выполняйте приказ! – сердито повторил Менц. – Потом будете рассуждать, что положено по инструкции, а что нет! Если живы останемся.

«Ан» вывернулся вверх так, что и разведчики, и их пленники попадали на пол. Турбины уже не гудели, а буквально рычали, заглушая все остальные звуки. Поднявшись на ноги, Володя выглянул в иллюминатор – земля стремительно удалялась, на бетонке бесновались боевики, только теперь, когда это было, в общем-то, совершенно бесполезно, они открыли огонь по самолету.

Транспортник, сделав широкий разворот над аэродромом и взяв курс на северо-восток, улетал все дальше и дальше, оставляя в небе черноватый след отработанного керосина.

– Мужики, – неожиданно проговорил на чисто русском языке один из пленников. – Может, все-таки развяжете меня? Вы же видели, я даже не сопротивлялся...

Десантники обалдело уставились на говорившего.

– Ты кто такой? – первым опомнился Локис.

– Офицер «Моссада» Борух Шейхель, – чуть приподнявшись со скамейки, представился пленник. – Впрочем, вы можете называть меня тем именем, которым меня звали двадцать лет назад, когда еще я жил в Советском Союзе. Друзья и родители называли меня Борей. Боря Шульцман к вашим услугам, господа диверсанты.

– О как! – только и смог выговорить Локис. – Чудны дела твои, господи. А в банду ты как угодил?

Махамат, всегда скрупулезно следивший за настроениями среди боевиков, чувствовал, что наступает критический момент. От безделья они начинали ругаться между собой и нередко хватались за оружие. До убийств еще не дошло, но, похоже, и это было не за горами. Но все же не это больше всего беспокоило Махамата. Была в его теперешней жизни одна проблема. Русские летчики, которым он собирался помочь, ему не доверяли. Он это понимал и не злился на них.

«Бойтесь данайцев, дары приносящих», – мысленно процитировал Махамат строчку из Библии. И тут же поймал себя на том, что произнес ее на русском языке. На том самом языке, на котором разговаривал с самого детства, по которому когда-то имел твердую пятерку. На том самом, который он несколько раз сдавал как основной экзаменационный предмет и который часто слышал уже после своей эмиграции на историческую родину – в Израиль.

Там он, как бывший выпускник МГИМО, изучавший помимо общеобязательных учебных дисциплин первоначальные навыки агентурного разведчика, сразу оказался востребованным. Но не по своей основной дипломатической специальности, а по той, которой его дед, Семен Борисович Шульцман, отставной полковник госбезопасности, почетный чекист, начальник отдела контрразведки областного управлении КГБ, посвятил всю свою жизнь и которой очень гордился. Старик умел не высовываться. Наверное, потому-то он и ухитрился сделать карьеру с такой кричащей и далеко не популярной фамилией. Наверное, часть каких-то качеств передалась и внуку. Во всяком случае, агент-вербовщик «Моссада» вышел на Бориса уже через полгода.

Он говорил по-русски, не скрывал, от кого прислан, но самое главное, агент просто и обыденно, как само собой разумеющееся, выложил на столик ксерокопии всего, что «Моссад» знал о Борисе Шульцмане. Всего! И плохого, и хорошего. А потом вопросительно посмотрел на собеседника, потягивая остывший кофе.

Шульцман-младший быстро сообразил, какую работу ему предлагают, и не стал отказываться. Главной причиной его согласия было то, что все эти полгода он оставался безработным. Самой высокооплачиваемой должностью, которую ему предлагали на бирже труда Хайфы, была должность упаковщика восковых свечей на местной фабрике. За двенадцать часов монотонного труда ему обещали чуть больше восьмидесяти долларов за четырнадцать дней. Его супруге, выпускнице журфака МГУ, не доверяли даже этого. Место продавца в мини-маркете за семьдесят шекелей в неделю – это был потолок. Их семья жила на государственное пособие. Это позволяло не голодать, во всяком случае, самым необходимым они были обеспечены, но не давало определенного общественного статуса.

А «Моссад» предлагал новому сотруднику очень многое – высокую зарплату, казенную квартиру, соцпакет, пенсию, льготы. Но самое главное, те, кто сотрудничал с «Моссадом», пользовались в обществе Израиля особым уважением.

Правда, для вновь поступающего на службу существовало и несколько обязательных условий. Прежде всего надо было официально принять иудаизм и совершить обряд обрезания. Почти в приказном порядке заставляли употреблять кошерную пищу и посещать синагогу. И наконец, кроме английского и иврита, он должен был в совершенстве владеть несколькими наречиями арабского языка. Борух Шульцман решил, что это не самые трудновыполнимые условия по сравнению с теми, которые ему предлагали до этого. Около года он проходил стажировку. За это время Борис Леонидович овладел тремя из пяти существующих диалектов арабского языка. Совершенное знание египетско-суданского наречия решило его дальнейшую карьеру. По заданию руководства «Моссада» он был внедрен в террористическую организацию Николсона, которая с некоторых пор действовала как самостоятельная, никому не подчинявшаяся группа.