(Не) его трофей (СИ) - Борзакова Надежда Марковна - Страница 38

Я беззвучно молюсь. Не знаю никаких молитв, потому просто прошу снова и снова, чтоб папа жил. Кого? Кого-то, кто есть там, в неведомом далеке, и кто вершит наши судьбы. Кто-то же есть! Кто-то должен быть, кто-то должен обладать такой властью. Тогда можно его просто очень и очень сильно попросить, и…

— Николай, что вообще случилось? — в погруженный в омут отупляющего отчаяния разум, прорывается голос Яра. — Как…

Яр осекается, а я поднимаю голову с его плеча. Мужчины смотрят друг на друга. Яр непонимающе буравит взглядом застывшее переполненной злобой маской лицо дяди Коли.

— Что вы молчите? — сипло выдавливаю. — От чего папе стало плохо?

В этот момент слепяще белые двери с надписью «Операционная» распахиваются и выходит врач.

Вокзал видел больше искренних поцелуев, чем ЗАГС. А стены больницы, возможно, слышали больше искренних молитв, чем церковь. Ведь по сравнению с жизнью близкого, любимого человека становится ничтожным абсолютно все. Все мелкие проблемы, неприятности отступают на второй план. Пока живы все возможно. Все можно исправить. Заработать денег, выйти из деструктивных отношений, разобраться с законом…

— Операция прошла успешно, состояние стабильное, — говорит врач, а я бросаюсь ему на шею. На секунду прячу лицо в зеленой, пахнущей медикаментами форме. Теплые ладони осторожно похлопывают по плечу. — Все будет в порядке.

— Простите… Спасибо вам! А можно…

— Завтра, — улыбается врач. — А сейчас поезжайте домой, отдохните.

Яр отправляется отблагодарить доктора, а я буквально падаю на кресло. Смеюсь или рыдаю от облегчения — не знаю. Только сейчас замечаю в глубине коридора несколько знакомых лиц. Папины ребята из охраны. Не то чтоб дань старым и уже не нужным привычкам, скорее стабильно имеющаяся мера предосторожности. Чтоб не пригодилось. Дядя Коля как всегда настороже. Они с отцом дружат с армии, вот уже почти сорок лет. Страшно представить — целая жизнь.

Дядя Коля подходит к вернувшемуся Яру. Они с ним о чем-то говорят. Без меня. От этого беспокойно щемит внутри. Папа тоже всегда так — все серьезные разговоры только между мужчинами, не при нас с мамой.

Один из парней приносит на всех кофе и какие-то бургеры. Лично для меня — баточник «Киткат».

— Ешь давай, — улыбается Яр. Дядя Коля выжидающе смотрит. — или я тоже не буду.

И я выдыхаю и принимаюсь за еду. Желудок сводит, я особо не чувствую вкуса батончика и напитка. Но все тело наполняет тепло. Я чувствую его даже в кончиках пальцев. Яр тоже перекусывает, потом обнимает меня. Успокаивающе гладит огромной ладонью по спине.

Какое-то время спустя нам сообщают о стабильном состоянии папы. Потом — снова. Видно об этом договорился с врачами Яр.

— Кать, поехали, — говорит он в одиннадцать часов вечера. — Тебе надо поспать, утром вернемся.

— Я хочу остаться на ночь, Яр.

— Нет. Что ты тут будешь в коридоре сидеть? Смысл какой? Чтоб Олег тебя завтра с синяками под глазами увидел и расстроился? Уверена, что оно тебе надо? Меня б хоть пожалела, как-никак еще руки твоей просить.

Дядя Коля усмехается. С довольным таким предвкушением. Становится как-то легче, спокойнее.

— Дядь Коль, только звоните, если что, пожалуйста! — прошу я.

— Позвоню, Катюш, но давай без драм, ладно? Сказали же, нормально будет все.

Яр меня уводит, сажает в машину. Мне очень не по себе. Хоть умом и понимаю, что действительно лучше поехать домой, а все равно. Тревожно, жутко. И что-то крутится на краю сознания, а что — я не могу понять.

Дома Яр наполняет ванну. Бросает в воду бомбочку с розовой пеной. Берет меня на руки и укладывает в ароматное тепло. Забирается рядом сам и обнимает. Без страсти, просто с нежностью. Окутывает собой, давая чувство защищенности. Мы молчим, но слов и не нужно. То и дело я проверяю телефон, но за исключением короткого сообщения от дяди Коли «все ок», нет ничего. В нашей ситуации это, возможно, и есть хорошая новость.

Я не помню, как оказалась в нашей кровати. Последнее воспоминание о вчерашнем дне, это то, что я в ванной с Яром, мне тепло и уютно. А вот от остальных пробирает дрожь. Дергано хватаю телефон с тумбочки — там ничего. Но и Яра рядом в постели нет, а на часах шесть утра. Успокаивая себя тем, что если б что-то случилось, то он бы сразу сказал, торопливо одеваюсь и выхожу из спальни. Спускаюсь вниз, прохожу залу. Слышу, как Яр с кем-то говорит по телефону на кухне. Слов не разобрать, но тон спокойный. Когда захожу, он торопливо прощается.

— А я знал, что ты проснешься ни свет, ни заря, — прижимает к себе, на несколько секунд задерживает в объятиях, зарывшись лицом в волосы. — Говорил с Николаем. Олег всем мозг выносит, чтоб уже переводили в палату. Давай завтракать и поедем спасать персонал.

На глаза наворачиваются слезы радости и облегчения. Хочется поехать прямо сейчас, но меня заставляют поесть и «привести себя в порядок, чтоб не пугать отца».

Ехидные комментарии насчет внешности это не про него. Яр никогда бы такого не сказал, даже в шутку. Отдохнувший мозг цепляется за это. А еще за то, что мелькало в нем вчера. Прокручиваю весь этот жуткий день, все события, поведение Яра… И вопросы, множество один за другим возникающих вопросов, пугают. Что такое он и дядя Коля пытались от меня скрыть.

— Я посуду помою, а ты собирайся, — говорит Яр, когда я заканчиваю завтрак.

Быстро принимаю душ. Хоть мысли о том, что именно надеть не желают появляться в голове, заставляю себя собрать максимально привычный, деловой образ. Как защиту. Как камуфляж, в котором я буду взрослой деловой женщиной, а не маленькой испуганной девочкой, мир которой пошатнулся.

При виде меня Яр мрачнеет. Чувствует? Скорее всего, да. И напрягается в ожидании вопросов. Но я не задаю ни одного. Берем пальто, выходим. Сегодня пасмурно и холодно. Словно по щелчку настала осень.

— Поедем на моей, Яр. Сядь, пожалуйста, на пассажирское, ты еще не поправился, — прошу его, и мужчина нехотя подчиняется.

Едем молча. Честно говоря, я боюсь спрашивать. Потому, что Яр ответит правду. А я не уверена, что готова ее услышать прямо сейчас.

Хмурый дядя Коля встречает нас. Переглядывается с Яром, тот едва заметно качает головой. Мужчина преувеличенно бодро рассказывает, что папа требует смартфон и выносит мозг персоналу, а я подыгрываю, обещая повлиять на разбушевавшегося родителя. Запоздало думаю, что не позвонила маме. Стыдно за то, как расклеилась вчера. Такое поведение не достойно дочки Олега Брика.

Уже возле двери в вип-палату реанимации слышу зычный папин бас и тоненький женский голосок. Не Аринын. Захожу. Папа — ужасно бледный с белой повязкой на груди — держит в руках кислородную маску и требует позвать главврача.

— Привет, пап.

При виде меня его лицо смягчается. Перепуганная медсестра спешно ретируется, и я буквально слышу, как она судорожно хватает ртом воздух за дверью.

— Котенок, иди сюда, — папа раскрывает объятия и морщится от боли.

— Па-ап, ну не маши руками, что ты как маленький, — нагнувшись над койкой, целую в колючую щеку. — Как ты?

— Охуенно просто. Пара часов в отключке, а меня в инвалиды записали.

Его голос срывается. Кардиомонитор предостерегающе пикает.

— Пап, успокойся, пожалуйста! — испуганно прошу, надевая обратно кислородную маску.

С минуту он осторожно дышит, опустив веки и справляясь с болью. Беру его руку в свои. Она теплая. Целую сухую шероховатую ладонь. От мысли, что вчера могла потерять его сжимается сердце.

— Сырость не разводи! Нормально все. Чемпион твой где?

— Ждет в коридоре. Ты меня так сильно напугал, — хнычу.

— Иди сюда! — все же обнимает. Медленно и с трудом гладит по волосам, успокаивая. — Не сдохну я, не дождутся…

Я напрягаюсь, а он осекается. Целует меня в лоб.

— Чемпиона своего зови! А потом домой валите, понятно? Не сиди в этой богадельне днями!