Есть ли будущее у капитализма? - Калхун Крэйг - Страница 27

Описанный эффект каскада может произойти в действительности, хотя странам еврозоны, возможно, удастся найти решение своих финансовых проблем, поскольку ЕС управляют элиты, а не массы, и к настоящему времени элиты уже осознали, что заинтересованы в поиске решения практически любой ценой. Проблема здесь (как и везде) состоит в том, что финансовые ресурсы, доступные теперь для бэйлаута[8] или стимулирования экономики, уже не столь велики, как в 2008 году. Однако должен подчеркнуть, что большое значение имеют действия людей и политическая воля, а это значит, что на самом деле мы не можем предсказать результат. И тем не менее берусь спрогнозировать, что если в ходе этого спада еще большее число стран будет применять неолиберальные меры жесткой экономии, как это предлагают американские республиканцы и делает британское правительство консерваторов, если страх перед инфляцией у немцев укрепит эту тенденцию, то вслед за этим наступит еще одна Великая депрессия, которая, вполне вероятно, будет более глобальной и системной. Если же европейцы осознают свои общие интересы и будут действовать в соответствии с ними, если страны будут в большей степени руководствоваться кейнсианскими рецептами, которых придерживается французское правительство, предлагая меры стимулирования экономики (включая более высокие налоги для тех, кто в состоянии заплатить), это, возможно, поможет предотвратить дальнейшее ухудшение ситуации. При любом сценарии экономика, скорее всего, когда-то пойдет вверх, хотя в первом случае восстановление будет более медленным, и на этот раз уже без чрезвычайных преимуществ, некогда предоставленных мировой войной. Сможет ли выход из кризиса восстановить полную занятость — вопрос, к которому я еще вернусь.

Капитализм подвержен циклам. Но насколько регулярны их фазы по времени? Иногда циклическая фаза рецессии делается глубже в силу «внутренних» экономических причин либо вследствие дорогостоящих войн, разброда и тупика в политике или идеологии, подсказывающей политические меры, неверные для данного кризиса. В наших примерах депрессии и рецессии это было важной причиной ухудшения динамики, в первом случае потому, что еще не появилось никакой другой приемлемой макроэкономической идеологии, во втором случае потому, что спад произошел после длительного периода рыночного роста, завершившегося очевидным провалом кейнсианской альтернативы, за которым последовало сокращение регулирования, особенно в финансовом секторе. Политические и геополитические отношения также играют свою роль и кажутся еще менее предсказуемыми. Вероятно, из этих кризисов можно извлечь экономические уроки, которые в принципе могли бы уменьшить саму вероятность и остроту будущих кризисов. Хотя вовсе не ясно, извлекли ли властвующие элиты свои соответствующие уроки. Неолиберальные программы жесткой экономии, навязанные экономическим системам во время рецессии, к сожалению, заставляют вспомнить о вредной роли, которую сыграл ликвидационизм в начале 1930-х годов. Заметим также, что две чудовищные войны XX века привели к абсолютно противоположным результатам, и это еще больше осложняет проблему предсказания. Первая мировая война способствовала тому, что экономический спад перерос в Великую депрессию. Однако Вторая мировая заложила основы не только величайшего в истории экономического подъема, но и гегемонии Соединенных Штатов.

И потому есть возможность, что Америку поджидает величайший хозяйственный упадок в ближайшем будущем. Согласно Валлерстайну, периодом наибольшего американского могущества были 1945–1970 годы, после чего началось непрерывное ослабление. Я в этом не столь уверен. На протяжении 1950-1970-х годов доля Америки в мировом ВВП постепенно сокращалась из-за восстановления Японии и Европы. Затем с 1970 по 2005 год эта доля оставалась практически неизменной, поскольку Соединенные Штаты успешно пользовались преимуществами доллара как мировой резервной валюты. После чего наметился относительный спад, в основном из-за высоких темпов роста Индии и Китая. Однако доллар сохраняет свое могущество, Америка все еще может заимствовать наличность практически неограниченно по ставкам ниже 2 % и по итогам большинства недавних лет по-прежнему опережает Европу и Японию по экономической производительности и темпам роста. И МВФ, и Барри Эйхенгрин едины во мнении, что доллар сохранит положение мировой резервной валюты до начала 2020-х годов. На Соединенные Штаты также приходится 48 % всех мировых военных расходов (самый высокий показатель в истории), они удерживают лидерство в области патентов, Нобелевских премий, элитных университетов и массовой культуры. Как бы то ни было, Америка сохраняет свое преобладание.

Конечно, это не продлится вечно, и есть подозрения, что у американцев начинает появляться предчувствие упадка. За последнее десятилетие их гигантские вооруженные силы, по сути, потерпели несколько настоящих поражений. Политические и идеологические противоречия приблизились к кризисному порогу. Политики сознательно поощряли рост неравенства, что привело к опасному расслоению общества. Слияние топ-менеджмента и крупных корпоративных инвесторов (особенно руководителей страховых и пенсионных фондов), их баснословные оклады и бонусы (с которых платят 15 %, а не 35 % налогов) также зримо увеличивают неравенство. Сочетание регрессивных налогов, корпоративных хищений и вялого экономического роста привело к экономической рецессии и идеологическому взаимоотчуждению.

Американские внутренние противоречия не приводят к политическим решениям, потому что возникло две совершенно противоположные точки зрения относительно того, что делать. Первой точки зрения придерживается Республиканская партия, которая винит в экономических бедах страны раздутое правительство и для восстановления рыночного процветания предлагает жестко сократить его размер вместе с регулирующими полномочиями и налогами. Требование жесткой экономии для выхода из рецессии навевает неприятные воспоминания о стратегии «ликвидационизма», усугубившей Великую депрессию. Противоположную точку зрения отстаивают либеральные демократы, которые возлагают вину на крупные корпорации и банки, символически именуемые «Уолл-стритом», а в качестве выхода из кризиса предлагают больше государственного регулирования, больше перераспределительных налогов и кейнсианский путь к росту через увеличение государственных расходов. Нынешний политической тупик и особенно крайне реакционная, ориентированная на прошлое позиция Республиканской партии заставляют усомниться в способности Америки справиться с будущими огромными проблемами. Америка страдает от аномии, отсутствия общих для всех норм, а также от отчуждения, как в понимании Маркса, так и Дюркгейма (который утверждал, что аномия снижает социальную солидарность и тем самым способствует упадку).

Предлагаемые республиканцами меры жесткой экономии для широких масс и процветания для богатых преподносятся как средство создания рабочих мест, но богатые ведь потребляют не так уж много. Вместо этого они копят, создавая излишки капитала и снижая процентные ставки, что способствует росту потребительских долгов, которые в первую очередь и привели к рецессии. Это угрожает самим основам экономики массового потребительского спроса, на которой покоилось американское благополучие в послевоенную эпоху. Республиканская идеология также все сильнее обращается против науки, что не сулит ничего хорошего для будущего Америки. А ведь республиканцы имеют более сплоченную позицию в отношении экономической политики, чем демократы, главная проблема которых — внутренние раздоры. Это в последнее время позволяло республиканцам диктовать политическую повестку. Республиканцы былых времен отличались сочетанием звонкой идеологической риторики с прагматизмом политических мер. Однако фундаментализм свободного рынка более созвучен американской массовой культуре, чем государственное вмешательство. В период послевоенного бума реальная экономическая политика вылилась в «коммерческое кейнсианство» направляемых государством рынков и компромисса между частным капиталом и государственными учреждениями. И все равно политическая риторика того времени, особенно со стороны республиканцев, воспевала свободу рынков и свободу предпринимательства. На деле у американцев тогда появилось очень сильное и немалое государство, пусть они и делали вид, будто это вовсе не так. Сегодня призывы к свободе рынка дают политическое преимущество над противниками, поскольку эта идеология давно и глубоко укоренилась среди американцев, в отличие от представлений о пользе государства для общества. В результате американские избиратели и политики вполне могут оказаться невосприимчивы к политическому курсу, более соответствующему проблемам нашего времени.