Машина мышления. Заставь себя думать - Курпатов Андрей Владимирович - Страница 78

• установка — «отношения — это труд, понимание, терпение», реальность — «я хочу, чтобы меня любили просто так, такого, какой я есть»,

• установка — «человека надо уважать», реальность — «это за что это?», «что он мне хорошего сделал?» и т. д. и т. п.

В каком-то смысле наше левое полушарие, оперируя установками, интроецированными из социальной среды, от нашего с вами окружения, всегда знает, «как надо» и «как должно быть».

А вот правое полушарие, как рубашка, ближе к телу, оно знает, что нам нравится, а что не нравится, чего нам хочется, а чего не хочется, к чему нас тянет, а что, напротив, отталкивает.

В результате между ними постоянно возникает дискуссия — своеобразная «борьба мотивов», или, точнее, борьба между «надо» и «хочу».

Это такой хронический «когнитивный диссонанс», ведь и то и другое — и правое, и левое полушарие — это высшие отделы нервной системы.

И хотя правое полушарие не особо разговорчивое, не способно выразить свои чувства словами, но нам-то самим они, эти наши чувства, в каком-то смысле совершенно понятны — на интуитивном, внутреннем, подсознательном уровне.

Очень интересны в этой связи наблюдения, которые были сделаны ещё во времена тех давних исследований Роджера Сперроу и Майкла Газзаниги на пациентах с «расщеплённым мозгом», которых стали ещё называть людьми с «двумя самостоятельными личностями».

Поскольку у пациентов с разделёнными полушариями они не сообщаются друг с другом, тормозные влияния одного не распространяются на другое.

В результате мы видим одновременно как бы две стороны «когнитивного диссонанса» в действии (соответствующий неврологический феномен получил название «синдрома чужой руки», или, как ещё его называют, «синдрома доктора Стрейнджлава» — по мотивам знаменитого фильма Стэнли Кубрика).

Так как наши руки получают команды от разных полушарий, то по их поведению у пациента с расщеплённым мозгом можно видеть, насколько различны «мотивы» наших полушарий.

В литературе описан, например, случай женщины, которая после операции комиссуротомии испытывала трудности с тем, чтобы одеться.

Нет, физически с этим проблем никаких не было, но когда она протягивала правую руку (левое полушарие), чтобы взять какую-то одежду перед выходом на улицу, её левая рука (правое полушарие) самопроизвольно брала другую вещь — причём, как правило, более яркую, нежели женщина выбирала сознательно.

Вцепившись в предмет одежды, левая рука отказывалась разжиматься. И женщине приходилось или соглашаться с выбором правого полушария, или звать кого-то на помощь, чтобы он физически расцепил её пальцы на вещи, которую удерживала левая рука. Убедить её у женщины самой не получалось.

«Чужие руки» были и у представителей мужского пола, переживших ту же операцию по рассечению мозолистого тела.

Так, левая рука одного из пациентов стягивала с него штаны, когда он пытался их надеть, у другого — расстёгивала рубашку с той же скоростью, с которой правая рука застёгивала на ней пуговицы.

Пациентка М.Р.^[31] — клинический случай, который был описан в работах нейропсихолога Алана Паркина, — пережила в конце 80-х годов прошлого века разрыв аневризмы передней соединительной артерии головного мозга43.

В результате кровоизлияния и последующего хирургического лечения, затронувших мозолистое тело, М.Р. также обзавелась «чужой рукой». И существует множество историй, повествующих о том, как «спорили» между собой её руки.

Так, например, М.Р. не давались сборы вещей — левая рука выбрасывала из чемодана всё, что складывала в него правая. Или, например, объятия с мужем часто превращались для М.Р. в своего рода перетягивание каната — одна её рука М.Р. так описывала происходящее: «Кажется, будто бы у меня в голове сидят два шаловливых ребёнка, которые никак не могут друг с другом поладить».

Впрочем, они могли и поладить, но и в этом случае положение М.Р. оказывалось немногим лучше.

Например, если женщина решала приготовить омлет, её левая рука вмешивалась в дело совершенно непредсказуемым образом — она могла бросить на сковородку яйца, предварительно их не разбив, или неочищенную луковицу и солонку вместо соли.

И это только один из множества подобных примеров.

Наконец, можно упомянуть пациента P.S., чью историю описывает Майкл Газзанига44.

У P.S. был разделённый мозг, но особенность его правого полушария состояла в том, что оно, в отличие от правых полушарий большинства людей, обладало пусть и небольшой, но способностью к речи — оно не умело говорить, но могло писать.

Для того чтобы общаться с правым полушарием P.S., Майкл Газзанига придумал хитрую схему — он предлагал его левому полю зрения задания на карточках, a P.S. отвечал ему, собирая левой рукой ответ из букв американского «Эрудита» («Скрэббла»).

В результате множества исследований Газзанига смог выяснить, что ответы правого и левого полушария P.S. неизменно различались там, где дело казалось проявления чувств симпатии или антипатии: правое полушарие было в основном куда более пессимистичнее в своих оценках.

И вот самая, на мой взгляд, примечательная история.

Газзанига спросил P.S.: «Чем вы хотите заниматься, когда окончите колледж?»

Левое полушарие P.S. ответило: «Я хочу стать чертёжником», а правое предательски честно написало буквами «Скрэббла» — «автогонщиком».

В общем, правое полушарие может быть и вполне оптимистичным (а с учётом обстоятельств дела — какой из инвалида с рассечённым мозгом автогонщик? — даже чересчур), потому что в нём есть желаемое.

Но если оно — это желаемое — невозможно, то пессимистичным, конечно, окажется левое.

Таким образом, правое и левое полушария и в самом деле представляли собой два разных способа осмысления реальности: правое — через «хочу», левое — через рациональные установки и соответствующие им «надо».

Думаю, что вы регулярно слышите в голове эту дискуссию, где сначала звучит левополушарное «надо», а затем — озвученное опять-таки левым полушарием, но пришедшее из правого «не хочу».

По сути, это те самые «два шаловливых ребёнка», о которых рассказывала М.Р. своему нейропсихологу.

И очевидно, что их дискуссия может продолжаться бесконечно долго, ведь оппоненты тут вовсе не договариваются друг с другом, они лишь продолжают и продолжают гнуть свою линию — потому что, подобно тем «художникам», они «так видят».

И ничего вы с этим не поделаете: если вы обрабатываете одну и ту же информацию, с одной стороны, с позиции своих желаний, с другой — с позиции своих рациональных установок, усвоенных в процессе взросления, воспитания и последующей жизни, вы будете всегда иметь два разных взгляда на одно и то же.

Эти два взгляда, по крайней мере если мы говорим об этой паре «зеркал», существуют в нашем мозге как две самостоятельные позиции, буквально переругиваясь друг с другом, как двое старых супругов, уже и не ждущих ни понимания от своего партнёра, ни изменения его позиции, ни какого-либо консенсуса, а лишь провозглашающих свою позицию.

Причём оба эти «супруга» нашей «семьи» из двух полушарий — можно сказать, наши субличности — имеют дело с одними и теми же событиями, но воспринимают их совершенно по-разному — хотя бы просто в силу своих особенностей.

Поэтому-то спор между ними неизбежен, более того — он не может закончиться: the show mast go on, как говорится…

Но как принимается итоговое решение?

Кажется, это должно быть важно — по крайней мере, последствия этих решений коснутся обоих партнёров. Но тут мы снова пытаемся приписать этим субличностям какую-то специфическую «разумность», личностность…

На самом деле ситуация, судя по всему, куда тривиальнее.

Всегда ведь что-то происходит — какие-то жизненные события, есть требование времени, когда уже нужно действовать, необходимо принимать решение, есть, наконец, давление обстоятельств…

И все эти факторы — по сути, внешние по отношению к этой, с позволения сказать, «дискуссии», — обусловливают её временную приостановку.