Машина мышления. Заставь себя думать - Курпатов Андрей Владимирович - Страница 100

Будущее же — это неизвестное, в котором «Я» присутствует «как проект». Но проект, написанный не из «сейчас», которое, в свою очередь, определяется прошлым, а из самого этого будущего, то есть из неизвестности.

Звучит, вероятно, парадоксально, но давайте подумаем об этом как о своеобразном экзистенциальном вызове: будущее неизвестно, но каким-то оно будет — каким?

Представим себе сцену, на которой находимся мы в окружении не случившихся ещё событий будущего.

Мы не знаем, какими будут эти события, но они точно будут какими-то другими, нежели то, что мы имеем сейчас, а соответственно, и мы будем другими — какими?

Представим себя на этой сцене принципиально другими — может быть, внутренне свободными, раскрепощёнными или изнурёнными и опустошёнными.

Какие события могли быть причиной того, что мы стали такими, что побудило нас измениться? Что должно случиться, чтобы мы преобразились тем или иным образом (в зависимости от того, как вы понимаете себя «как проект»)?

Иными словами, вопрос в том, какими мы должны стать, в чём состоит наше ожидание от самих себя. Именно ответ на этот вопрос определит то, какие события мы должны привлекать в свою жизнь.

Эти события и есть наше будущее — выдуманное, абстрактное, гипотетическое, но реальное, поскольку отношение нас нынешних, нашего «быть» — к нам, ставшим другими, к нашему «стать», вполне, так сказать, осязаемо, хотя это и контринтуитивно.

В этом легко убедиться, если взглянуть на самого себя и события «настоящего» (прошлого) из этого гипотетического будущего — они будут восприняты вами совершенно по-другому, иначе.

Таким образом, мы можем влиять своим не существующим ещё будущим на наше уже не существующее прошлое, создавая тем самым возможности для другого, искомого настоящего.

Ось фактов: между понятиями и неосознанным

Все люди говорят об уме без колебаний,

но растеряны,

когда просят дать его определение. Оливер Сакс

Наконец, третья пара зеркал — «правый» и «левый» мозг, — располагается по оси X, которая, как я уже сказал, является, по сути, «осью фактов» (рис. 51).

Рис. 51.  Схематичное изображение «оси времени» — «правого» и «левого» зеркал.

Начнём по традиции с короткого резюме. В процессе предыдущего анализа отношений между «правым» и «левым» мозгом мы определили несколько фундаментальных отличий, характеризующих так называемую межполушарную асимметрию.

Во-первых, межполушарная асимметрия характеризуется специфической латерализацией в мозге функций языка и речи.

• Левое полушарие нашего мозга является, по сути, языковым — содержит в себе центры речи Брока и Вернике, а также «речевой интерпретатор», работу которого подробно описал в своих работах Майкл Газзанига, изучая пациентов с расщеплённым мозгом,

• правое полушарие мозга, напротив, является неязыковым. Даже будучи способным как-то понимать язык, правое полушарие делает это, как мы выяснили, существенно иначе, нежели левое — неким специфическим образом.

Однако какую именно версию событий, так сказать, создаёт правое полушарие, мы точно не знаем, поскольку вне языковой матрицы мы не можем её осознать.

Правое полушарие буквально не может представить на суд нашего сознания те интеллектуальные объекты, которые оно создаёт. Когда же соответствующий правополушарный нейронный комплекс отражается в «левом» зеркале и облекается в слова, он уже оказывается преобразован влиянием языка (тютчевское «мысль изречённая есть ложь»).

То есть действительные, подлинные интеллектуальные объекты правого полушария скрыты от нашего сознания, образуя таким образом пространство нашего «неосознанного» — сферу, непроницаемую для сознания.

Во-вторых, межполушарная асимметрия влияет на формирование семантического поля как такового.

• Левое полушарие специализируется, если так можно выразиться, на словах и организует их соответствующим образом — с одной стороны, как графы знаний, в рамках которых одни слова обретают толкование через другие, с другой стороны — в рамках формальных закономерностей, причинно-следственных связей.

• Правое полушарие специализируется на пространственных отношениях и, судя по всему, именно поэтому вовлекается в создание структур предложений. Можно предположить, что грамматика языка основывается на способности правого полушария обнаруживать «пространственные» отношения между объектами.

• Кроме того, известно, что если левое полушарие склонно к обобщениям, создаёт категории более высокого порядка — классы и классы классов, то правое полушарие, напротив, более предметно-конкретно, фиксирует детали объектов, отличающие их друг от друга (ориентировано, так сказать, на фактические денотаты) ^[52].

В-третьих, межполушарная асимметрия обуславливает внутренние отношения наших «эмоциональных состояний», а также восприятие «привычного» и «нового».

• Очень упрощая, можно сказать, что левое полушарие ведёт себя более «рационально», а правое полушарие — более «эмоционально». То есть в каком-то смысле левое полушарие создаёт понятийную матрицу нашего мира, а правое — чувственную.

• При этом если левое полушарие — с изрядной долей условности, конечно — можно назвать «оптимистичным» (оно направляет нас к объектам внешнего мира, толкает как бы вовне, наружу), то правое полушарие, напротив, более «пессимистично» (отвечает за стратегии избегания — скрыться, устраниться, дистанцироваться и т. и.).

• Последнее обстоятельство, судя по всему, связано с диспозицией «привычное — новизна», где левое полушарие отвечает за привычное, стандартное, рутинное, а правое, напротив, за новизну, её идентификацию и оценку (новизна же, требующая от нас адаптивности, является стрессогенным фактором).

Рассмотренные нами данные, касающиеся латерализации психических функций в головном мозге, свидетельствуют о том, что правое и левое полушария, по сути, представляют нам две разные картины реальности:

«левое отражение» — сознательное, языковое, склонное к обобщениям (формированию общих закономерностей, правил), рационализации и стандартизации (привычное, рутинное), интенциональное (направленное во вне);

«правое отражение» — сфера неосознанного, неязыковое пространство, интеллектуальные объекты которого специфичны (фиксация на отличиях, деталях, на изменениях и новизне), предметно-конкретны и «чувственны», с внутренней, так сказать, направленностью.

С одной стороны, эти «отражения» выглядят взаимодополняющими, поэтому такое распределение функций кажется вполне логичным. Однако, с другой стороны, не очень понятно, в чём, так сказать, суть, смысл — хитрость, если хотите — этого разделения функционала?

Да, когда уже что-то случилось, мы смотрим на результат и говорим себе — да, это выглядит логичным. Но какой была изначальная интенция, почему какие-то функции стали отходить к одному полушарию, а какие-то к другому? В чём изначально состояла внутренняя логика этого размежевания?

В конце концов, мы ощущаем в себе некий единый мыслительный процесс, и не вполне понятно, зачем вообще было делить его на две части, одна из которых теперь ещё и не осознаётся нами в достаточной степени?

Тем более что изначально, как мы теперь знаем, оба полушария были, так сказать, чувствительны к языку. Зачем же тогда было скрывать деятельность одного из них? Зачем было лишать правое полушарие прямого доступа к сознанию, то есть делать его неязыковым?

При такой постановке вопроса, согласитесь, разделение функционала между полушариями уже не кажется столь логичным, как при взгляде на финальный результат этой стратегии.

Так какая же логика изначально определяла именно такую латерализацию? Какая задача решалась столь странным — если не сказать абсурдным — образом?