Карфаген 2020. Полигон (СИ) - Ратманов Денис - Страница 28

Наверху возятся гемоды, бормочут, но голосов не разобрать.

— Надо уходить, — предлагает Лекс. — На их месте я бы взорвал выход.

Взявшись за руки, они вслепую движутся вперед. Чернота. Зябкая прохлада. Заполошное дыхание и гулкое эхо шагов. Если есть эхо, значит, тут просторно, значит…

Земля вздрагивает. Грохот бьет по ушам. Лекс и Надана падают, прикрыв голову руками, и по их спинам прокатывается горячая волна взрыва, сыплется каменная крошка, пыль набивается в нос.

Взрыв давно отгремел, но они, так и не расцепив ладоней, еще с минуту лежат ничком, прислушиваясь к звенящей тишине.

А когда поднимаются и оглядываются, обоим хочется выть, потому что тьма тут абсолютна, и непонятно, куда идти, а единственный выход завален. Да и не найти его теперь при всем желании.

«Смерть от пули была бы правильным выбором», — проскальзывает малодушная мысль, и Надана гонит ее прочь, говорит:

— Идем.

— Куда?

— Куда-нибудь. Это не единственный выход.

На языке вертится «надеюсь», но Надана не договаривает, уверенно шагает вперед, выставив перед собой руки, но через несколько шагов упирает в стену, держится за нее, продолжая двигаться «куда-нибудь». Лекс плетется следом, а потом останавливается:

— Стой! — Голос его эхом прокатывается по подземелью и долго не стихает.

Надана упирается в стену и только сейчас осознает, в какой они черной и бездонной заднице, и тыкаться им теперь, как слепым щенкам, пока они не свалятся от голода и жажды.

Ночевать мы остаемся в круглом доме, где был схрон. Место если не идеальное, то близкое к тому: на случай отступления напротив входа имеется узкий лаз в разрушенной стене. Дроны остаются снаружи, их жужжание едва пробивается сквозь стрекот насекомых.

Эристан садится на пол и со стоном наслаждения вытягивает ноги.

— Костер бы, — шепчет он. — Что-то зябко. И темно, глаз выколи… Хотя нет, костер нельзя, нас обнаружат.

Света звезд мне хватает, чтобы рассмотреть даже веснушки на его вздернутом носе, а вот для обычного человека уже темень непроглядная.

— Покажи коленку, — еле слышно шепчу я и придвигаюсь к парню.

Его брови взлетают на лоб, придавая лицу несчастно-виноватое выражение. Я и так знаю, что там все плохо, но если поставлю диагноз не глядя, это будет более чем странно и может его отпугнуть.

— Да что ты там увидишь?

— У меня хорошо развито ночное зрение.

Как я и думал, он порвал майку на лоскуты и сделал фиксирующую повязку, причем ногу перемотал так туго, что она посинела и отекла. Колено же распухло и представляет собой сплошной синяк. Делаю вид, что изучаю травму, ощупываю отек, который увеличивается на глазах.

— Завтра ты вряд ли сможешь наступать на эту ногу, — резюмирую я, выглядываю из дома, не обнаруживаю дронов в зоне слышимости и шепчу: — Могу сделать так, что все пройдет за несколько дней.

Отчаянье на лице Эристана сменяется агрессивным недоумением.

— Как? Ногу мне отрежешь? Прикончишь меня?

— Твоя целостность не будет нарушена, — говорю я все так же шепотом. — Это кажется странным, но я действительно могу тебя вылечить.

Он смотрит в глаза так, словно пытается найти там ответ. Почти слышу, как в его голове борются две мысли: «да он псих» и «ну а вдруг». Еще раз просматриваю состояние его здоровья, делаю запрос, сколько времени уйдет на восстановление организма с применением способности: четыре дня.

— Решай, надо оно тебе или нет.

— Глупый вопрос. Конечно, я хочу быть здоровым, но…

Спрашиваю то же, что и у Наданы:

— На что ты готов пойти ради этого?

Похоже, он принимает правила игры.

— На все.

Придвигаюсь еще ближе и шепчу ему на ухо, что нужно сделать, предупреждаю, что будут происходить странные вещи, он кивает, а затем тихо, одними губами повторяет за мной слова отречения. Едва закончив, Эристан замирает, глаза его стекленеют, он падает и бьется в конвульсиях, его выгибает дугой и швыряет из стороны в сторону. Судороги прекращаются внезапно, как и начались, он переворачивается набок, и из его рта вытекает струйка черноты, мерцающая багрянцем. Упершись руками в пол, он таращится на субстанцию и мотает головой.

Сострадание +1 (итоговое 10).

Ты можешь конвертировать 10 ЕД сострадания в одно свободное очко характеристик.

Начать процесс?

Да! А вот распределять его повременю: без еды я рискую не перестроиться и сдохнуть, да и лучше придержать единицу на случай ранения.

Когда багряная чернота, вышедшая из Эристана, рассеивается, он все так же таращится в пол, лепечет что-то невнятное, трет шею, а я заодно разблокирую его дар предвидения.

— Меня кто-то хватал за горло. Хреново было. Твою ж мать. Это вообще что?

— Сейчас ты захочешь спать, а когда проснешься, тебе станет значительно легче.

Он зевает, отчаянно трет глаза, бормочет:

— Ты что со мной сделал? Это гипноз… Что за ерунда из меня…

— Утром поговорим.

Эристан, в отличие от Наданы, падает и сразу выключается. Спит он беспокойно: дергает ногами, кричит, зовет какого-то малыша, а я прислушиваюсь к стрекоту насекомых, далекому лаю гиен. Слух улавливает чужеродный рокот, словно мотор работает. Подозревая дрона, вылезаю из дома и понимаю, что это на самом деле мотор какой-то крупной машины.

У гемодов есть автомобиль? Почему бы и нет. Клонит в сон, не в силах побороть усталость, я на миг выключаюсь, но меня будит грохот выстрела, и сон улетучивается. Затем эхо второго прокатывается по пустоши. Гемоды нашли жертву, и хорошо, что это не мы.

Громыхает взрыв — далеко, но в пустоши слишком тихо, и его наверняка слышно всем участникам кровавого реалити-шоу. Больше ни выстрелы не повторяются, ни взрывы. Выхожу из хижины и брожу, запрокинув голову и разглядывая звездный узор. Если остановиться, кажется, что небо опускается… Или я падаю вверх. Все-таки есть своя прелесть в жизни на поверхности.

Эристан пробуждается перед рассветом. Потирает затекший бок. Замирает, вспомнив вчерашнее, переводит на меня взгляд, где читается вопрос: «Это ведь все мне приснилось, правда?» Торопливо закатывает штанину и роняет челюсть: отек сошел, остался только слегка позеленевший синяк.

— Охренеть… — шепчет он, не веря своим глазам, ощупывает коленку, поднимается, прыгает несколько раз, переводит взгляд на меня. — Как ты…

Прикладываю палец к губам.

— Тема больше не поднимается. Опасно. Если узнают, от кого ты отрекся, тебе не жить.

Парень кивает. Садится возле меня на колени, прикладывает руку к груди.

— Я не знаю, кто ты… И плевать. Клянусь, что ни словом, ни мыслью не причиню тебе вред. То, что ты сделал… уму непостижимо. Как же мне повезло! Я ж уже похоронил себя! Ни шанса не было…

У него урчит в животе, я протягиваю ему бутерброды.

— Ешь, а то будешь медленно регенерировать.

Он проглатывает их мгновенно, я смачиваю водой пересохший рот, и мы выходим в ласковую прохладу утра. Видно, что парня распирает от любопытства, но он сообразительный и молчит, преданно заглядывает в глаза. Трофейный лук Эристан держит так, словно он стеклянный, колчан с десятью стрелами прицепил на бедро.

— Ты не представляешь, что… — он вскидывает голову, провожая взглядом следящий дрон. — У меня жена осталась, Лилия. И сын, ему четыре года, и он болен. Потому я и здесь, так бы ни в жизнь не поперся. Но мне и ста тысяч хватит. А ты зачем здесь?

— На меня охотятся террористы, преступные группировки и еще не пойми кто. Если вернусь, мне не жить. На четвертом уровне они меня точно не достанут, а вот я их — могу, так что выбора особо не было.

— А чего они тебя?

— Я полицейский, влез, куда не следовало, и разворошил осиное гнездо.

— А, тогда понятно, почему так… Идейный. Бывает же.

С появлением солнца начинается пекло. Голый до пояса Эристан спекся еще вчера и чешется, как блохастая крыса. Во рту пересыхает, и остается одно желание — утолить изматывающую жажду.