Острые углы (СИ) - Сергеева Оксана - Страница 39

Отец хотел возмутиться, но Лера подняла руку, останавливая его властным жестом.

— Иначе я сама соберу пресс-конференцию и объявлю, что на тебя было совершено покушение. И тебе больше не придется делать вид, что ты здоров как бык.

— Ты этого не сделаешь, — сказал отец, но без особой веры в собственные слова.

— Еще как сделаю, и ты это прекрасно знаешь. Правда же, Максим Витальевич?

Соломатин глянул на Рыбакова в поисках поддержки, но таковой не получил.

— Это вполне разумно, Альберт Сергеевич, — согласился он с Валерией. — Нет нужды так собой рисковать. Возьмите отпуск. Неделя-две погоды не сделают.

— Что я буду делать дома?

— Выздоравливать! — чуть не рявкнула Лера. — Кино смотреть. В шахматы играть.

— Один?

— Мы с Матвеем будем тебя навещать. Каждый день. Обещаю.

— Выбора у меня нет? — еще раз уточнил отец.

— Я тебе клянусь. Я сделаю, что обещала.

Лера не шутила, и отец это понимал, потому споры прекратились.

Пока ждали обед, занялись делом. Валерия продолжала изучать документы, задавая Рыбакову вопросы, на которые он с удовольствием отвечал. Иногда она требовала точных и однозначных ответов, а Максим Витальевич умел донести сложную информацию простыми словами. Дочь Соломатина покорила его своей хваткой и умом, а поскольку сам Рыбаков был трудоголиком и в работе большим занудой, они быстро нашли общий язык.

Во время обеда у него не замолкал телефон. Беременная жена Максима Витальевича никак не могла решить, какой цвет стен будет в спальне их третьего ребенка.

Ответив на очередное сообщение, Максим громко вздохнул.

— А как вы хотели, Максим Витальевич, — улыбнулась Лера. — Спальня малыша — это очень важно. Это не ползунки купить.

— Так мы уже в четвертый раз стены перекрашиваем! Сначала был… не помню, какой цвет… потом серо-голубой, потом молочный, сейчас жемчужный, — и он показал ей картинки в телефоне.

— Ну, — кивнула она. — Жемчужный лучше, чем молочный.

— Они одинаковые! — возразил Рыбаков.

— Нет. Разные, — уверенно сказала Лера. — Мужчины обычно не различают таких оттенков. Белое — это белое. Красное — просто красное. Но у белого тысячи оттенков, а у красного миллион, — засмеялась она.

— Боже, вот вы женщины… — Рыбаков беспомощно откинулся в кресле.

— Рыбаков, — сказала Лера, неожиданно перейдя на «ты», — это всё не про цвет. Это про любовь. Просто скажи своей жене, что ты ее любишь, и готов перекрасить стены хоть десять раз в любой цвет, который она выберет. Даже если это будет цвет детской неожиданности. Поверь, больше дискуссий на эту тему у вас не будет.

— Сейчас проверим, — сказал он и отправил жене голосовое сообщение, пересказав в точности Леркины слова.

В ответ ему посыпались смайлики с сердечками и поцелуями, а чуть позже пришло сообщение, что все-таки жемчужный цвет самый лучший.

— Магия, — улыбнулся Максим Витальевич.

— Она самая, — улыбнулась Лера, чувствуя, как остро саднит в самой середине груди.

— Позвони мне сам, хорошо? — попросила Валерия. — Я не буду, вдруг ты отдыхаешь.

— Хорошо, — пообещал отец, садясь в машину.

Лера покачала головой, снова поражаясь то ли его упорству, то ли глупости.

Ну, какая работа может быть в таком состоянии?!

Беспалов захлопнул дверцу, и машина медленно выехала с парковки.

— Надеюсь, не произойдет никаких эксцессов, — сказала Валерия, провожая автомобиль взглядом.

«Мерседес» уже скрылся из виду, влившись в трафик, а она всё стояла. Не двигаясь с места и глядя в какую-то неопределенную точку впереди себя.

— Лера, с тобой всё в порядке? — спросил Беспалов, внимательно посмотрев ей в лицо.

— Моего отца вчера чуть не убили, а ты спрашиваешь, в порядке ли я? — она глянула на Беспалова, потом стала рыться в сумке, ища ключи от машины. — Всё нормально. Только у меня кофемашина сломалась. Надо новую покупать.

— Давай я посмотрю, может, покупать не придется, — предложил он.

Поразмыслив пару секунд, она отдала ему ключи.

— Поехали. Отвезешь меня и глянешь заодно.

Лера вымоталась за день и не хотела садиться за руль. Устала она не от работы — от притворства перед самой собой и другими.

Притворяться, что всё в порядке, не сложно — сложно быть в порядке.

Беспалов привез ее домой, поднялся вместе с ней в квартиру, вымыл руки и прошел на кухню.

— А инструментов у тебя нет, наверное… — вспомнил он.

— Как это нет. Всё у меня есть. — Лера открыла ящик: — Тут поройся.

Беспалов снял пиджак и среди разной кухонной утвари нашел набор маленьких отверток. Сначала он попробовал сварить кофе, понажимал кнопки на приборной панели. Убедившись, что машина и правда не работает, отсоединил ее от сети и начал раскручивать болты.

Лера села на стул и уставилась на его широкую спину, обтянутую черной футболкой. Смотрела она на него, но видела перед собой другого человека.

Другую спину, другое тело, крепкое, с рельефными мышцами и гладкой кожей.

Такой приятной на вкус и на ощупь. Столько в Полевом было нутряной правды, благородства и мощи, мужского обаяния и мужского тепла. Тоска по нему начала грызть не только сердце и голову, но и впивалась во всё тело.

Дмитрий, повернувшись, что-то сказал ей, и она вскинула на него глаза.

— Что? — Лера сглотнула, чтобы унять подкатившую к горлу боль.

— Надо бойлер менять, — повторил он.

— Не надо ничего менять, я куплю новую машину.

— Это недолго и несложно.

— Оставь всё, как есть.

В дверь позвонили, и Лера пошла открывать, радуясь, что Алька приехала так быстро. Еще в дороге она написала подруге сообщение и попросила приехать.

— Я привезу тебе кофемашину, — сказал Дмитрий, захватив пиджак и выходя с ней в прихожую.

— Не надо, — отказалась Лера, торопясь отправить его за дверь. — Я сама с этим разберусь. Потом.

— Ой, здрасьте… — сказала Аля, столкнувшись с выходящим из квартиры Беспаловым. — Лерочка, что-то случилось?

— Кофемашина у меня сломалась, — пояснила Соломатина.

Они прошли на кухню, и Лера засуетилась, заваривая чай и организовывая перекус, пытаясь за этими энергичными движениями спрятать свои раненые чувства.

— И всё? Больше ничего не произошло? — не поверила Алина, заметив эту нарочитую суетливость. — Я знаю про папу. Прости, что вчера не позвонила. Не знала, можно ли.

— Мы расстались, — сказала Лера.

— Я так и подумала, — тихо ответила Аля. — Юлик сказал, что Лёха рвет и мечет. Я так и подумала… Всё плохо, да?

Лера не ответила. Но ей и не нужно было. Во всем ее облике сквозила какая-то надломленность. И в голосе, и в словах. Хотя ничего такого она не сказала.

— А как сделать, чтобы это прошло побыстрее?

Алина вздохнула:

— Если хочешь, можем напиться и поплакать. У меня завтра выходной.

— У меня тоже, но напиться не вариант. Если напьюсь, то поеду к нему, а мне нельзя. А плакать я не люблю.

Лера знала, что будет тяжело, и дала себе слово выдержать эту моральную пытку. Но прошло две недели, а легче не стало. Наоборот. Каждый день без Полевого был словно нескончаемое издевательство. Она как будто не жила, а боролась. С кем-то или с чем-то. Сопротивлялась какой-то злой силе, которая хотела отнять у нее здоровье, разум и превратить ее в труп.

Вот вам и любовь. Нежное, светлое чувство. Оказывается, у любви бульдожья хватка. Смыкаясь, ее челюсти впиваются намертво, ломают кости, разрывают плоть и душу. Даже если ты ее убьешь, выкорчуешь из сердца, перебьешь хребет и размозжишь голову, как бешеной собаке, она не отпустит. А если отпустит, то не сразу. Еще долго будет держать. Еще долго будут ощущаться ее последствия в виде кровоточащих душевных ран.

Две недели они с Лёхой не виделись и не разговаривали. Целых две недели Лера ничего о нем не слышала. Единственной, кто упомянул его в разговоре, оказалась Майя Рафаиловна. Она привела Снежка на прививку и, разумеется, поинтересовалась, отчего же Валерии так давно не было видно. Лера призналась, что они с Полевым расстались, на что великовозрастная подруга многозначительно сказала всего два слова: «Большая ошибка». Валерия, в свою очередь, не стала спорить и объяснять всю сложность их с Полевым ситуации.