Волшебство по наследству - Лубенец Светлана - Страница 23
- Предыдущая
- 23/26
- Следующая
– Терпи, Колька, ты все-таки не так уж кристально чист: и Настьку обманывал, и в чужой сейф лазил, и серьги изуродовал. Не целоваться же им с тобой после этого.
– Кстати, об этом... Если меня все-таки в колонию упекут, ты-то хоть про меня будешь вспоминать? – Колька остановился, повернулся к Яне лицом и в упор уставился на нее своими зеленоватыми крапчатыми глазами.
– Буду, – вполне искренне ответила она. – Мы ведь с тобой друзья! Я не забуду, как ты самоотверженно мне Витину фотографию подарил, как цирковую диадему склеил и... вообще...
– А если так, то ты... – замялся Колька, – может быть, ты... поцелуешь меня? Один только разочек! – повысил голос Колька, стараясь не дать Яниным возражениям вылиться наружу.
– Совсем обалдел? – возмутилась Кузнецова и собралась следовать по знакомому маршруту дальше. Но Брыкун задержал ее и за плечи развернул к себе. Она вырвалась, но он опять загородил ей путь.
– Ну что тебе стоит? Один только раз! Я же больше не прошу! Ты вспомни, кто тебя отговорил, когда ты травиться хотела? Где бы ты сейчас была, если бы не я? Вспомнила?
– Ну... вспомнила...
– Так вот! Совесть-то надо иметь! Теперь, когда я всеми брошен, ты почему-то совершенно не хочешь мне помочь. Разве это по-дружески? Я могу с ума сойти от одиночества и тоже отравиться каким-нибудь ядом!
– Как тебе, Брыкун, не стыдно! – еще больше возмутилась Яна. – Выходит, что ты меня тогда из корыстных соображений от смерти отговаривал?
– Ничего не выходит! Просто я сейчас оказался в сходной ситуации.
– Я тебя, между прочим, в своей ситуации о поцелуях не просила!
– Хм, так естественно...
– Почему это естественно?
– Потому что ты – девушка. Девушкам так поступать не принято, а мужчины как раз и должны брать на себя инициативу.
– Колька! Пойди к Насте и возьми инициативу в свои руки: помирись с ней!
– Да за ней, если ты хочешь знать, теперь мамаша все время следит. Я не удивлюсь, если она частного детектива наняла, чтобы он ей все про меня доносил. И если я к Настьке приближусь хотя бы на метр, то мне точно крышка! Может быть, шереметьевская мамаша даже этого ждет не дождется, чтобы меня, что называется, с поличным за руку схватить и в колонию упечь. А потому как я еще на свободе, то и прошу тебя всего об одном поцелуе. Ну что тебе стоит!
– Отстань лучше, Колька, по-хорошему! – возмутилась Яна.
– Значит, не хочешь... Брезгуешь, значит. – Покрасневший Колька постукивал по тротуару носком своей нефирменной кроссовки.
– Ты прекрасно знаешь, что я люблю другого человека, а потому ни с кем, кроме него, даже из самых дружеских чувств, целоваться не собираюсь! – Скороговоркой выпалив это, Яна хотела уйти, но Колька вдруг совершенно неожиданно сменил гневное выражение лица на просительное.
– А можно тогда... я тебя поцелую? Один только раз! На память! – Брыкун приблизился к Яне и провел рукой по ее пышным волосам.
Она мотнула головой в знак несогласия, но Колька быстро наклонил к ней свое лицо. Яна почувствовала на своих губах Колькины, и... рядом раздался знакомый голос Юльки Широковой:
– Я же тебе говорила! А ты не верил!
Яна оттолкнула от себя Брыкуна и увидела перекошенное лицо Шереметьева, который каким-то непостижимым образом оказался вдруг подле нее.
– Витя? – удивилась Кузнецова и глупо спросила: – Что ты здесь делаешь?
– На тебя смотрю. И поражаюсь тому, что вижу, – хрипло ответил он и пошел по направлению к своему дому.
– Витя! – бросилась за ним Яна.
Он жестом остановил ее и процедил сквозь зубы:
– Больше никогда – слышишь? – никогда не хочу тебя видеть!
Шереметьев уходил прочь, а пораженная происшедшим Яна не могла даже сдвинуться с места. Она видела, как, злорадно улыбаясь, вслед за Витей побежала Юлька. Кузнецова растерянно посмотрела на Брыкуна, который тоже выглядел весьма нелепо и, кажется, тоже мало что понимал.
– Зачем ты это сделал? – наконец спросила у Кольки Яна каким-то не своим, ватным голосом.
– Что именно? – Растерянный Брыкун зябко пожимал плечами.
– Неужели ты с Широковой договорился? – Яне очень хотелось заплакать, но слезы почему-то не рождались. Рождались ненужные вопросы, ответы на которые все равно не изменят положения. – Что она тебе за это пообещала?
– Ничего она мне не обещала! – возразил Колька. – Да и за что она мне что-то могла обещать? Мне, знаешь ли, до Широковой нет ровным счетом никакого дела! Нужны мне ее обещания!
– Вот интересно, – криво улыбнулась Яна, – ты в самом деле ничего не понимаешь или подлец от природы?
– Почему вдруг подлец? Чего ругаешься? Что я такого сделал? Ты мне всегда нравилась! Я тебе это сто раз говорил! – Для убедительности он хотел было ввернуть свое спасительное «не так ли?», но вовремя сообразил, что не стоит, поскольку вряд ли американцам приходилось бывать в такой сложной ситуации.
– А целоваться зачем полез?
– А потому что душа попросила! Можешь ты это понять?!
– Вспомни-ка, Колька, хорошенько, кто тебя на самом деле попросил, твоя личная душа или Юлия Широкова?
– Ну... если уж ты все хочешь знать, то... да! Мы сегодня... случайно... шли вместе с Широковой из школы и разговорились про тебя. Она сказала, что ей меня жаль, оттого что я по тебе сохну, а ты ничего не замечаешь...
– Ну! И что было дальше?! – угрожающе произнесла Яна.
– А дальше... ну... она, кажется, спросила, пытался ли я тебя поцеловать... а я сказал, что нет...
– А она?
– А она сказала, что неплохо бы попробовать, потому что, может быть, это тебе докажет, как сильно я тебя люблю и... вообще... вполне может тебе понравиться и сблизить нас с тобой...
– Она тебя именно сегодня призывала попробовать?
– Ничего она не призывала, – недовольным голосом отозвался Брыкун. – Я и сам давно хотел... А она только сказала, что не надо откладывать это дело в долгий ящик, потому что... ну, в общем... потому что твой граф может вперед меня успеть, и дело может сразу оказаться для меня тухлым...
– Какой же ты, Колька, идиот! – Яна закрыла лицо руками.
– А что такого?.. – вяло пробубнил Брыкун, и она поняла, что до него наконец начал доходить смысл блестяще проведенной Юлькой операции.
Колька помолчал немного, а потом вдруг сказал:
– Хочешь, я скажу ему, что ты ни в чем не виновата?
– Это не поможет. – Яна отняла от лица руки и посмотрела в зеленые глаза Брыкуна.
– Почему?
– А ты бы при такой ситуации поверил, что я ни при чем?
– Тебе – поверил бы! – убежденно сказал Колька.
– А он не поверит.
– Почему?
– Потому что он гораздо хуже меня знает, чем ты.
– И что же теперь делать?
– Нет! Вы посмотрите на него! – всплеснула руками Яна. – Он мне, можно сказать, сломал жизнь, а теперь еще и спрашивает, что делать.
– Ну... я вообще-то могу тебе предложить, что делать, только ведь ты не согласишься...
– Излагай свое предложение! – усмехнулась Яна.
– Я считаю, что раз уж так вышло, то, может быть, и наплевать на этого... твоего графа, а? Раз уж у него мозгов не хватает разобраться, где ты виновата, а где – нет. Мне кажется, что я ничем его не хуже. Я бы, кстати, сразу понял, в чем дело!
– Колька! Раз ты без конца говоришь мне о любви, значит, знаешь, что она такое?
– А то! – солидно отозвался Брыкун.
– Так вот: мне нужен только Витя и никто больше! Запомни это!
– Яна, он ничего не хочет слушать, – огорченно сказала Таня. – Я уж и так, и эдак... Ничего. Он будто каменный. Юра тоже пытался с ним поговорить. Все бесполезно.
Яна молчала. Что тут скажешь? Витя проходил мимо нее, как мимо стены, или шкафа, или стенда с результатами успеваемости их средней школы. Она несколько раз порывалась остановить Шереметьева и поговорить, но он кривился, как от зубной боли, и даже не замедлял шага.
Яна долго раздумывала, почему же в этой – такой ужасной! – ситуации ей не хочется бежать за цианистым калием или просроченными таблетками, и вдруг поняла. Она должна принести себя в жертву своей любви. Умереть – слишком легкий выход. Она, Яна Кузнецова, должна жить, чтобы страдать. И она будет страдать изо всех сил, и Витя в конце концов все поймет. Не сразу, конечно, но все-таки обязательно прочувствует, что она ни в чем не виновата. И он вернется к ней, и примирение их будет таким счастьем, которого они оба никогда еще не переживали. И ради этого стоит жить.
- Предыдущая
- 23/26
- Следующая
