Маша без медведя (СИ) - Войлошникова Ольга - Страница 49

— А там какой-то распорядитель ходит! — принесла ещё одну новость очередная подглядывательница. — Такой важный дядька!

Тут мне тоже стало интересно, и я пошла за кулисы, благо поток желающих иссяк. Распорядитель, действительно, был. Высокий, худощавый, очень серьёзный мужчина в чёрном фраке с белой подколотой к лацкану розой. Подтянутых гардемаринов в белых кителях с золотыми поясами и золотыми же пуговицами он уже рассадил, и теперь занимался последними прибывающими гостями, размещая их в одном ему известном порядке.

Внезапно все в гостиной встали, и в раскрытые двустворчатые двери потекла процессия, среди которой выделялась статная дама в бордовом, умеренно открытом платье. Процессия прошествовала на возвышение, и дама в бордовом, приветственно кивнув всем присутствующим, опустилась в императорское кресло.

И теперь я точно знала, что в империи есть маги, потому что на шее императрицы висело нечто небольшое, плохо различимое с моей позиции, но сияющее энергией как маяк в ночи. Это точно не был крест или иная реликвия — невозможно перепутать церковный предмет и артефакт магического назначения, также как невозможно не различить сладкое и солёное.

Первым моим побуждением было включить приближение, чтобы рассмотреть интересующий меня объект, но я немедленно себя одёрнула. А если он фиксирует любую магию? А если в ответ производит тревожный сигнал? Готова ли я противостоять бригаде имперских магов?

Вряд ли.

А вот, что направленную на артефакт попытку прощупывания расценят как недружественную — это более чем вероятно. Поэтому я выпендриваться не стала и порадовалась, что все свои манонакопительные штуки заранее сняла и укутала в максимальную тень. Это только рыбак рыбака видит издалека, а маг, пока он не активен, выглядит как совершенно обычный, ничем не примечательный человек. И никто его в толпе не различит. Только что теперь с песней делать? Раскусят меня, как пить дать.

Я вернулась в репетиционную комнату, плотно затворив за собой дверь.

— Маша, иди скорее! — замахала мне староста шестнашек, Ника. — Давайте с Аней «акацию», для поднятия духа! — и, поскольку всё четвёртое отделение посмотрело на неё с выражением крайнего скепсиса, пояснила: — Девочки так поют — сразу душа взлетает!

Господи, спасибо! Сейчас мы проведём нашу обработку тут, а зал спустим на тормозах!

— Не услышат? — усомнилась Аня. — Да и рояля тут нет.

Я встала спиной к стене, выходящей на сцену:

— Анечка, иди сюда. Споём с тобой а капелла*, туда, — я показала перед собой, — негромко, но с чувством, хорошо?

*без музыки

— Давай, моя хорошая, — Аня встала рядом со мной, пошевеливая плечами и как будто расправляясь, — чтоб душа развернулась…

На последнем куплете дверь из коридора открылась, и на пороге показалась наша Агриппина. Она замерла, прижав ко рту ладонь, да так и простояла до конца:

— Девочки, милые! Вот так и спойте!

— Да нас из-за рояля и не услышат, — сложила руки под грудью Анечка.

Но Маруся выступила на стороне классной:

— Нет, всё верно. Спойте вот именно так, это очень… очень проникновенно. Сыграю вам пиано*.

*тихо

Агриппина заторопилась:

— Всё, сейчас на общее приветствие, и начинаем! — открыла дверь на сцену, и оттуда донеслось:

—…питанницы четвёртого отделения!

Старшие бодро прошествовали, чтобы совершить свой реверанс, все в белых лёгких платьях, с пышными шишками волос вместо кос.

— Выходим, выходим! — зашипела староста Шурочка, и мы на цыпочках прокрались за правую кулису, чтобы прошествовать на сцену, как только старшие уйдут в левую дверь.

Третье отделение, как вы помните, выступало в белых романтических блузках, но в изумрудно-зелёных юбках, и запрет на сложные причёски никто не отменил, так что все мы были с косами. Я всё размышляла: для чего это было сделано? Чтобы чётко показать градацию? Условности, везде свои условности…

Мы совершили свой реверанс, и концерт начался.

НУ, ВОТ И НАЧАЛОСЬ

Что меня поразило с первых номеров — это медички. Выражение их лиц, суровое или даже недовольное, менялось как по волшебству, когда наступал момент выходить на сцену. Создавалось впечатление, что нет для них большего наслаждения, нежели петь или играть для собравшейся публики.

Я поделилась наблюдением с Марусей.

— Естественно, — согласилась она. — Этот вечер — светское мероприятие, почти бал. А нет более дурного тона, чем показать на балу, что ты тяготишься обществом, — тут она посмотрела на меня, и глаза её раскрылись от ужаса: — Тебе никто не напомнил правила этикета на балу?

Я пожала плечами.

— Значит, так! Спокойно! — Маруся схватила меня за руку.

— Да я спокойна.

— Это я себе. Первое. Перчатки можно снимать только на время ужина. Если вдруг — маловероятно, но! — если кавалер подходит без перчаток, ты имеешь право отказаться танцевать. Только в этом случае.

— То есть, сесть на лавочку и сказать, что голова болит?..

— Ни в коем разе! — от моего хитрого предложения её едва ли не затрясло. — Сегодня не получится никак вообще, все посчитаны! Если подошли сразу два кавалера — выбираешь.

— Приглашают только кавалеры?

— Конечно! Маша! — Маруся всплеснула руками.

— Да я не помню ничего!

— Прости, прости… Иногда, на больших балах, бывает белый танец — тогда приглашают дамы. Но об этом объявляют: белый танец.

— Поняла, не нервничай. А как вообще происходит приглашение?

— Кавалер подходит. Говорит что-нибудь галантное, к примеру: «Позвольте вас пригласить». Если ты с кем-то беседуешь, может извиниться за прерывание разговора.

— И я иду?

— Нет, он протягивает правую руку, ты сверху кладёшь левую. И тогда идёшь, всегда справа. На вступление музыки он кивает, а ты делаешь лёгкий реверанс. А после танца — также идёте на место, где он тебя пригласил.

Я подумала, что вроде всё понятно и даже логично, но столько мелочей, что уже в голове шуршит.

— А этот мужик зачем? Который всех садил?

— Распорядитель — главный. Если он просит встать с кем-то или куда-то — не спорь, делай, как он говорит.

— Хорошо.

— Ой-й-й… что ещё⁉

— Ходим мягко, — подсказала из-за моего плеча Шурочка, — не топаем, не шаркаем. Говорим не громко, но и не мямлим. Шуткам смеёмся, но тоже негромко. Не злословим и уж тем более ни с кем не ссоримся. Спокойно.

— В общем, ведём себя мило и грациозно? — предложила вариант я.

— В целом — да. Размеренно.

— В пол не смотри! — вспомнила Маруся.

— А, да! — закивала Шура. — Смотреть следует на кавалера. Желательно во время танца не молчать, а обменяться парой умных фраз. Хотя бы о театре, о книгах. Но трещать тоже плохо, пусть больше он говорит.

— Больше трёх танцев за вечер с одним кавалером не танцуй, может быть расценено как согласие на развитие отношений, — предупредила Маруся. — И два раза подряд тоже.

— А что делать, если он пригласит? — вытаращила глаза я. — Если отказывать нельзя?

Шурочка пожала плечами:

— А ты не отказывай. Просто напомни, мол, мы в этот вечер уже танцевали с вами трижды. Или «только что танцевали». Возможно, в следующий раз. Ну, или что-то подобное.

Я хотела уже запаниковать, и тут наша староста сказала:

— Держись спокойно и делай как все — и всё будет нормально. Ладно, дамы, я пошла наряжаться в ворону.

Эти наставления немного сбили меня с тревожных мыслей о магах, но, выйдя на сцену, я вспомнила их снова. Отсюда было видно чуть лучше, чем через штору. На шее императрицы висела камея, и была она артефактом, как минимум — защитным, как максимум — ещё и сигнальным. Второй пункт становился наиболее вероятен, если носящий артефакт сам являлся магом. Магичка ли императрица? Хотя, если подумать, сигнал ведь мог пересылаться кому-то ещё. Кто-то в её свите — маг? Кто? Кого мне опасаться? Мысли метались в моей голове, но на таком расстоянии я больше ничего не могла разобрать.