Помереть не трудно (СИ) - Зимина Татьяна - Страница 23

Сидел я, привалившись к стволу берёзы — брюки усыпаны золотисто-коричневой пыльцой с серёжек. Трава вокруг густая, высокая, над нею качаются желтые зонтики зверобоя и сиреневые — душицы.

Рядом, прямо на дороге, стоит Чайка. Корпус сизый и серебряный от росы. Передняя дверца с водительской стороны приоткрыта, и видно, что салон пуст.

Справа мелькнуло что-то яркое, охристо-красное, и повернув голову, я увидел черепичную крышу. За ней — ещё одну и ещё.

Чайка стояла в начале деревенской улицы. Оглушительно, как на параде, орали петухи, откуда-то доносилось мычание коровы и ржание лошадей…

«Розенкрейцеровка» — чёрными яркими буквами было написано на придорожном указателе, в паре метров от меня.

Ни избушки, ни кота, ни чёрной недоброй тени в помине не было.

Поднявшись — тело так затекло, что скрипели суставы — я влез коленом на переднее сиденье Чайки и открыл бардачок. Вот они, родимые.

Пачка «Медного Всадника» была новой, с неснятой целлофановой обёрткой. Содрав её, я дрожащими пальцами вытащил сигарету, вставил фильтр между губ… И чертыхаясь, вновь полез в бардачок.

Зажигалки не было.

Я перерыл всё, всю машину, даже под сиденья заглянул. Ноль эффекта.

С ненавистью посмотрев на пачку, бросил её на сиденье. В отчаянии — что может в новом костюме быть? — хлопнул себя по бокам… В кармане пиджака что-то было. Что-то твёрдое.

Вытащил — и верно. Жестяная коробочка. Тусклая, в царапинах от долгого употребления, с небольшим замочком-защелкой. Как она ко мне попала?

В коробочке что-то негромко погромыхивало… Открыть? Крышка откинулась, и я вытаращил глаза. Спички. В коробочке лежали спички. Крупные, с толстыми желтыми головками. Кажется, такие выпускали лет сто назад, их ещё называли серными. Было их штук десять.

Достав одну, я осмотрел изделие со всех сторон. Древко было неровным, словно сработанным вручную. Капля серы покрыта прозрачным воском — от головки исходил еле заметный запах мёда.

Крепко взяв спичку двумя пальцами, я с силой провёл головкой по дверце Чайки, с внутренней стороны… Пламя вспыхнуло сразу, ослепляюще яркое, желтое, как солнце. Поспешно схватив сигарету, я прикурил — огонёк сопровождал запах серы.

Выпустил дым и от облегчения прикрыл глаза…

— Нет, ты только посмотри на него, — голос звучал совсем рядом, и был до боли знаком. — Мы, значит, трудимся не покладая рук, не зная усталости, света белого не взвидев, а он тут курит. Как не стыдно, кадет!

…Они стояли на дороге, позади Чайки. Усталые, замотанные — это было заметно по бледным лицам и мокрым по колено ногам. На щеке Алекса пламенела свежая царапина. Владимир был без пиджака, в порванном жилете. Воротничок белой рубашки его был вымазан зелёным травяным соком, пуговиц на ней не хватало.

К молоту, небрежно зажатому в костистой ладони, пристали какие-то неаппетитного вида клочки.

— Где вы были, шеф? — я подавился дымом и закашлялся. — Я проснулся ночью. Вас нет, пошел искать, заблудился…

На меня смотрели скептически.

Честно говоря, я и сам уже сомневался: а были ли мои ночные приключения наяву? И если бы не погибший костюм, не испачканные в чёрной угольной копоти пальцы и не подарок в виде коробка спичек — я бы смело диагностировал сон. Чёткий, реалистичный, но всё ж таки — сон.

— Сашхен, прости пожалуйста, но что ты несёшь? — спросил Алекс, подходя ближе. — Какая ночь? Куда ты мог ходить? Нас и не было-то всего минут десять…

— Десять? — меня накрыло. Будто я вновь сижу у очага, в тесной избушке, на стене висит медвежья шкура, а за спиной корчится лохматая тень… — Десять? Да вас половину ночи не было! Я проснулся, вокруг — темнотища. Машина пустая. Вылез — стоит мужик в камуфляже…

— Какой мужик? — быстро спросил Владимир. Молот свой он аккуратно прислонил к колесу машины, а сам вытирал лицо и руки синим носовым платком.

— Откуда я знаю? — я уже кипел, как чайник. — Сказал, в Розенкрейцеровку идёт… Я — с ним. Шли минут сорок, — бросив недоверчивый взгляд на Чайку, а затем — на указатель у дороги, я понизил голос. — Нет, правда… Мы долго шли. Не менее получаса. Минут двадцать — зуб даю. Потом я услышал крики в лесу, думал, это вы. Пошел искать. Мужик остался, а я спас медведя…

— Сашхен, ты здоров? — шеф потрогал мне лоб, тревожно заглянул в глаза… — Какой мужик? Какой медведь? Мы колесили всю ночь по просёлочным дорогам. Никак не могли найти эту деревню лукавую… Ты уснул, мы решили не будить. И только под утро… Уже светло было… Выехали к этому указателю. Решили, перед тем, как в деревню соваться, освежиться. До ветру сходить…

— С молотом? — невинно спросил я, повернувшись к Владимиру. — А у вас, шеф, револьвер ещё не остыл, я чую запах пороха. Это ж какой должен был ветер, если без молота и ширинку не расстегнуть.

— Уел нас твой напарник, — громко сказал Владимир. — Не в бровь, а в глаз.

— С молотом, или без — это не существенно, — отмахнулся Алекс. — По моим внутренним часам, нас не было около десяти минут. Когда мы уходили — Сашхен сладко посапывал на заднем сиденьи. Было к тому времени уже светло. Мы напоследок решили посмотреть эту дорогу, повернули и почти сразу увидели указатель. Остановились, чтобы разбудить тебя и привести себя в порядок.

— Ну и как, привели? — я скептически оглядел их растерзанные рожи.

— На себя посмотри, — беззлобно фыркнул шеф. — Только новый костюм справили. Кучу денег, между прочим… Специально, чтобы перед Советом не обосра…

И тут зазвонил телефон.

Требовательно так, истерично. Нам всем сразу сделалось не по себе. Попереглядывавшись, выяснили, что телефон звонит из кармана Владимира.

Достав смартфон — плоский прямоугольник утонул в его ладони — и скривившись, словно ел лимон, московский дознаватель поднёс аппарат к уху и некоторое время молча слушал. Затем кивнул, словно бы тот, в трубке, мог его видеть, и посмотрел на Алекса.

— Заседание Совета сегодня. Через час. Мы должны ехать.

— Сегодня? — я впервые видел, как Алекс растерялся. — Но… Почему? Ведь обычно — после бала…

— Спроси чего полегче, — Владимир любовно уложил свой молот в багажник, и теперь озадаченно смотрел на Чайку.

Поясню: колея была довольно глубокая. В середине, на вздыбленном, как грива лошади, взгорке, росли лопухи, крапива, кустики аптечной ромашки… Перевалить, то бишь, развернуться в этой колее на низкопосаженной, как тарантас, Чайке — угробить всю ходовку. И это если повезёт мёртво не сесть на брюхо.

— В деревне должен найтись разворот, — сказал я. — Какая-нибудь центральная площадь, или ещё что…

— Некогда, — отмахнулся Владимир и взялся за передок. — Ну, чего стоите?

Мы с Алексом подхватили машину под багажник, и широко ступая, развернули мордой к Москве. Не скажу, что это было легко. Но и не тяжело. Во всяком случае, я ожидал большего…

— Что за заседание? — выбрались на шоссе мы на удивление быстро. Владимир бодро жал на газ, Чайка летела над дорогой.

— Совет будет принимать решение: выдать тебе лицензию, или… — Алекс замолчал.

— Или пустить в расход? — договорил я за него.

Сделалось муторно. Почему решение о моей судьбе должны принимать какие-то посторонние, совершенно чужие мне люди?

— Ну, не надо так круто, — сказал, не поворачивая головы, Владимир. — В Совете вполне адекватные люди.

— Адекватные? — на этот раз вспылил Алекс. — А кто принял закон о Тройчатке?

— Ну, у всех бывают перегибы, — постарался успокоить его Владимир.

— Из-за этих перегибов любое наше действие автоматически становится уголовно наказуемым, — проворчал шеф. — И вертись теперь, как уж на сковородке. Доказывай, что ты не индюк…

— Оставь в покое фауну, — Владимир прибавил газу и аккуратно обошел фуру, пылившую на всю дорогу песком из-под брезентового тента. — Они всё равно делают много хорошего.