Недотрога для Сурового (СИ) - Дибривская Екатерина Александровна - Страница 25

– Юля, продолжай, пожалуйста, работу в моём кабинете, – велит мне. – Лена, устраивайся поудобнее.

Он достаёт листы с заданиями теста и ручку и выкладывает на овальный стол.

Я скрываюсь в его кабинете, возвращаясь к папкам на столе. Практически не вчитываясь в названия работ, сортирую по годам и алфавиту, выкладывая очередную папку в одну из нескольких ровных стопочек. Примерно через сорок минут Ленка сообщает, что закончила. Небольшой шорох – это, должно быть, Суровин взял тест на проверку, – и подруга подходит ко мне.

– Ого! Вот это тут у вас бардак! – смеётся она. – До конца семестра, наверное, придётся разгребать.

– Наверное, – пожимаю плечами. – А возможно, до скончания веков.

– Юль, ты не обижаешься? Я веду себя просто как стерва…

– Ты сказала правду, – перебиваю её. – Как бы горько она не звучала. Но это моя жизнь. Ты знаешь, что я не люблю всё это обсуждать и тем более не люблю, когда это обсуждается при посторонних людях. Это меня обидело, а не сами слова.

– Я больше никогда не буду никому говорить что-то о тебе, договорились?

– Договорились.

– Как ты думаешь… – начинает Лена, но её прерывает тихая мелодия рингтона моего телефона.

Я смотрю на экран, и под ложечкой начинает сосать.

– Да, тёть Валь, – моментально снимаю трубку. – Что-то случилось?

– Ой, дочка! – горестно вздыхает моя пожилая соседка. – Беда-то какая приключилась, Юленька, ох, беда! Квартира-то сгорела ваша!

– Как сгорела? – одеревеневшими губами переспрашиваю я. – А мама?

Ленка смотрит на меня огромными глазами, полными тревоги.

– И мама угорела вся, в больницу свезли! – всхлипывает соседка. – Как бы не померла, бедная, с тобой не попрощавшись…

Я беззвучно оседаю на пол. Безучастно стоявшая пару секунд назад Ленка сейчас развивает бешеную активность. Кричит что-то отцу, отбирает у меня телефон, который я сжимаю пальцами, выспрашивает что-то у старушки тёти Вали… Я же будто погружаюсь в вакуум. Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не понимаю, ничего не говорю.

Сергей Дмитрич пихает мне в руки стакан, но я не могу пошевелиться. Тело сковывает оцепенение, удушающими волнами накатывают страх, паника, боль. Тогда он подносит стакан к моим губам, обхватывает ладонью затылок и буквально заставляет сделать пару глотков.

– Юля, Юлька, Юленька, ты слышишь меня? – его голос звучит ласково и нежно. С заботой. Хочется броситься к нему на шею. Хочется, чтобы он меня обнял. Но исполнение этого желания невозможно, что лишь причиняет ещё больше боли. – Юля, девочка, приходи в себя… Прошу тебя!

Слышу мольбу в его голосе, но испытываю лишь жалость к себе. Видимо, я не заслуживаю счастья. Только бесконечные тоску и боль.

– Юля… – начинает он, но его перебивает Ленка:

– Пап, ты не видишь, что она в ступоре от шока? – Она деловито перегибается через сидящего передо мной отца и отвешивает мне звонкую пощёчину.

Яркая вспышка боли на щеке разбивает мою скорлупку, и я вздрагиваю.

– Ты с ума сошла! – прикрикивает на Ленку Суровин.

– Я в порядке, – тихо говорю, вырываясь из небытия. – В порядке. Мне нужно ехать… Что-то делать… Решать…

Бессвязно бормочу себе под нос, пытаясь подняться. Сергей Дмитрич галантно подставляет мне руку помощи, и я не отказываюсь. Сил нет.

– Пап, мы должны помочь Юльке, – неожиданно говорит подруга. – Мы должны отвезти Юльку и помочь ей.

Суровин с сомнением смотрит на дочку, и мне хочется плакать. Неужели я не заслуживаю помощи, по его мнению? Но в следующую секунду он отвечает:

– Конечно, должны. И никак иначе.

Мне больно смотреть на крошечную Юльку, сжавшуюся от страха и горя, что обрушились на её хрупкие плечи сегодня. Хочется спрятать её в своих объятиях, защитить от целого мира, стать чёртовым спасителем, в котором она нуждается в это мгновение. Но её утешает моя дочь.

В ожидании доктора в захудалой провинциальной больнице Лена отводит Юлю в сторону и усаживает на диванчик из потрескавшегося дерматина, а я нахожу в холле вендинговый автомат и беру всем нам по стаканчику кофе. Взбодриться не помешает.

Мчался сюда на предельно допустимой скорости, даже и не заметил, как проскочили по М-4, а теперь шея и плечи ноют от напряжения, а в висках зарождается тупая боль. Но это всё ничто, по сравнению с тем, как болит моя душа за растерянную девочку, которая, по всей видимости, даже до конца не осознала, что случилось в её жизни. Она не плачет, не бьётся в истерике, лишь молчит и иногда вздрагивает, пребывая в каком-то замкнутом состоянии, чем пугает меня до потери пульса. Слёзы помогают избавиться от негативных последствий стресса, а подавление этого естественного процесса может привести к затяжной депрессии.

Судьба или стечение обстоятельств, но я корю себя за то, что задержал Лену после пар, что моя дочка оказалась рядом, вызвалась поехать с Юлей… и поддерживает её вместо меня.

От этих мыслей самому от себя противно. Разве можно быть ревнивцем и эгоистом в такой ситуации? Разве это нормально? Нет. Чистое безумство. Оно и есть, точно. Мне непросто принять охватившие меня новые эмоции и чувства. Возможно, никогда прежде мне не приходилось испытывать нечто подобное по глубине и силе. Я не испытывал такого даже к собственной жене и матери моего ребёнка в лучшие наши годы. Ни к кому, если хорошенько поразмыслить. Просто не мог. Потому что Юлька тогда ещё не родилась.

Закончив размышлять о личном, я возвращаюсь к девушкам, навесив на лицо маску невозмутимости. Чего сейчас точно стоит избегать, так это любого намёка на скандалы и выяснения отношений с моей дочерью.

– Новостей пока нет? – тихо спрашиваю у Лены. Она отрицательно качает головой. – Я раздобыл кофе. Не бог весть что, конечно, но куда лучше, чем ничего.

– Спасибо, – шелестит Юля, принимая картонный стаканчик из моих рук, но не делает ни глотка.

Я не могу оторвать от неё взгляда. Сейчас она кажется мне ещё более трогательной и ранимой, словно изящная фарфоровая куколка.

Лена допивает кофе и отходит в уборную, и я занимаю место дочери.

– Как ты, Юль? – спрашиваю у неё, и девушка поднимает на меня потухший взгляд. В огромных глазах плещется страх и разливается тоска. На короткое мгновение я приобнимаю её плечи и целую макушку.

Тонкие пальцы цепляются за лацканы моего пиджака, будто крошечная Юлька пытается таким образом удержать меня рядом с собой. Видит бог, это единственное место, где я хочу быть – сейчас или в будущем, но Лена может вернуться в любой момент.

Мне неудобно обрывать момент нашей нежности, но каким-то непостижимым образом Юля делает это сама. Прижимается чуть сильнее на краткий миг, несчастно вздыхает и нехотя отстраняется.

– Спасибо, что поехал со мной, – еле слышно шепчет мне. Юля накрывает ладошкой мою руку, чуть сжимая, и повторяет: – Спасибо, Сергей, что сейчас ты рядом.

Её глаза кричат, буквально умоляют, и моё сердце учащает ритм. Я однозначно близок к тому, чтобы пообещать ей всё, что угодно, лишь бы хоть немного скрасить этот паршивый вечер. Но пускаться во все тяжкие – плохая идея.

– Ты всегда можешь рассчитывать на меня, Юль. По любому поводу. – напоминаю вместо этого. – В любое время. У тебя есть мой номер.

Хочу добавить ещё много чего, но из-за угла появляется Лена. Она смотрит на меня, на подругу, чуть хмурится. Неужто то, что я сижу рядом с Юлей, выглядит подозрительно?

Но я быстро понимаю ошибочность своих предположений. Подойдя к нам, Лена говорит:

– Там за мной по коридору доктор шёл. Кажется, сюда.

И действительно, с отрывом в несколько секунд с той же стороны коридора выходит врач.

– Недотрожкина Вера Николаевна ваша родственница? – спрашивает он.

– Да, это моя мама. – отвечает Юля, поднимаясь с дивана. Я встаю тоже, прямо за её спиной.

– Мне очень жаль, – говорит мужчина. – Пациентка скончалась в результате остановки сердца. Не выдержала болевого шока от полученных в результате пожара глубоких ожогов.