Отцеубийца - Александрова Марина - Страница 65
- Предыдущая
- 65/77
- Следующая
ГЛАВА 23
Кабы не была Ксения в таком отчаяньи – сама бы посмеялась над тем переполохом, который учинили в монастыре, прослышав о родинах ее! Забыт был всякий порядок, нарушено привычное течение скучной монастырской жизни – монахини, как потерянные, ходили по коридорам, настоятельница, растеряв свое благообразие, бегала по кельям... Но Ксении было не до смеха – как она и опасалась, никто не позаботился позвать для нее бабку-повитуху. Слава Богу, сестра Софья, у которой обнаружилась капля здравого смысла, привела в келью Ксении старушку-странницу.
– Словно Господь ангела нам послал, – шепнула она Ксении, отдыхавшей после схватки. – Прослышала эта старушка, что у нас женщина рожает, и попросилась помочь. Говорит, умеет она, и из себя такая приветливая...
Нежданная помощница приглянулась и Ксении. Выглядела она дряхлой совсем, но ходила скоро, все поспевала, и глаза у нее были не по-старчески яркие, зоркие, лицо, хоть и морщинистое, но румяное. Вошла она в келью, огляделась, все приметила и, не тратя времени на болтовню праздную, кинулась помогать роженице. С ее помощью произвела на свет Ксения здоровенького, крепкого мальчонку...
Со слезами на глазах приняла мать на руки своего сына – ведь знала Ксения, что придется им разлучиться. Только теперь она поняла это, только теперь горе всколыхнулось в груди ее.
– Ты что ж плачешь, голубушка? – озаботилась бабка Прасковья. – Погляди-ка, какой у тебя ребятенок славный народился, а ты в слезы?
И нежданно для себя Ксения открылась этой незнакомой старухе. Захлебываясь рыданьями, путаясь и сбиваясь, она рассказала ей все – и не ошиблась. В старой Прасковье рассказ женщины вызвал самое горячее сочувствие.
– Да что ж это! – простонала она, схватившись за голову. – Да что ж это за аспид такой, Господи! Живую жену в монастырь заточить! Невинное дитя от нее забрать! Бедная моя, голубушка!
И обнявшись, две женщины – молодая и старая, запричитали. А когда наплакались вдоволь – Прасковья гордо расправила свои сухие плечи.
– Ну, довольно слезы лить. Надо подумать, как беде помочь, как тебя выручить. У тебя родители-то живы?
Ксения быстро закивала.
– И они, верно, не поверят, что ты своей волей в монастырь пошла?
Снова последовал кивок.
– Значит, будут тебя искать. А милый-то твой, знает ли, что с тобой муж учинить задумал?
Этого Ксения не ведала. Не думала она и того, что сойдутся родители ее и Феофан, не знала, что уже ищут ее повсюду. Глухая тоска теснила ее грудь, усталость клонила в сон.
На следующий день, извещенный настоятельницей, Роман послал в монастырь Акима – своего верного слугу, который и отвозил Ксению в монастырь, а с Акимом поехала и Пелагея. Строгий наказ получили они от своего хозяина – взять ребенка тайно, ночью и увезти его куда подальше. Скрипя зубами, Роман выдал им немалую толику денег – чтоб пристроили куда-нибудь незаконное дитя и оставили при нем монеты. Авось подберет его добрый человек, воспитает при себе. А если и не случится такого, значит, на то Божья воля, значит, незачем жить ребенку, в грехе зачатому!
Когда отъехали от города, Аким спросил, поворачиваясь к Пелагее:
– Сколько он тебе денег дал?
Женщина пожала плечами – как получила она от Романа увесистый кошель, так спрятала его за пазушку и не вынимала. Теперь достала, рванула перевязь, и на колени ее хлынул дождь монет. У Акима глаза стали, как две плошки.
– И это все ублюдку? Щедр наш хозяин, нечего сказать. Да только зачем ребенку такие-то деньги?
– Как так зачем? – возразила Пелагея. – Подберет его добрый человек и воспитает на эти деньги.
Аким только засмеялся, грубо, хрипло.
– Эх, девка, девка, не знаешь ты жизни! Где видала добрых-то людей? Да как только кто найдет ребенка несмышленого с таким-то богатством – сразу золото себе в карман положит, и младенца бросит на погибель.
– На все Божья воля, – кротко заметила Пелагея. Она уже поняла, куда клонит Аким, и в душе одобряла его замысел, но не хотела марать рук в таком деле.
– Эх, Пелагеюшка! Недаром сказано – Бог-то Бог, да и сам не будь плох! Что мне, что тебе на такие деньги можно жить-поживать, и горя не знать, а мы их на-кося – в чужие руки отдаем! Да и ребеночку это не поможет, сама понимаешь! Так может, столкуемся промеж собой полюбовно, поделим барыш, а ребенка так положим. Все равно, если и найдется добрая душа, так и без денег его примут, а злого богатством не умягчишь!
– Твоя правда, Аким, – вздохнула Пелагея. – А ну как Роман о сем прознает?
– Да как он прознает-то, дура девка! Он только о том и думает, чтоб дитя с рук сплавить и не знать больше о нем ничего!
– И это верно. Ну что ж, столкуемся...
Деньги поделили поровну, все косились друг на друга, долго пересчитывали – боялись, не обмануться бы. А обогатившись, во весь опор помчались к монастырю. Уже смеркалось.
Приехали за полночь. Настоятельница ожидала их, не спала. Самолично проводила в маленькую комнату, где тихо спала роженица – ей подмешали в питье сонное зелье, чтоб не проснулась и не шелохнулась она, когда придут за ребенком. И об этом упредил ее Роман – мол, от ярости лишится его сестрица рассудка, впадет в буйство, тогда всем не поздоровится. Напуганная настоятельница согласилась и приняла от Романа маленький флакон с темной, горько пахнущей жидкостью.
Тогда еще дрогнуло у Романа в душе – сказал бы матушке Варваре, что не пять, а пятнадцать капель подмешать следует, и заснула бы ненавистная обманщица сном вечным! Но не мог такого греха на душу взять. Нет, пусть живет в убогом монастыре, долго-предолго, чтоб успела замолить свой грех, чтоб тысячу раз пожалела о вольготной жизни в мужнином доме, о детях, что без нее вырастут. И в самом деле – чего не хватало бабенке? Сыта была, одета-обута, ни в чем отказа не знала, дом – полная чаша. А вот не утерпела постной жизни без супруга, спуталась с первым встречным... Пусть сама и расхлебывает, дур учить надо!
Крадучись, подошла Пелагея к ложу Ксении, замерла на минуту, вглядываясь в ненавистное лицо поверженной соперницы. Теперь-то, когда у Пелагея деньги завелись, тоже сможет она красно рядиться, купит себе украшенья самоцветные, и Роман, увидев красу ее, полюбит пуще прежнего, а может, и женится – трудно одному молодому-то мужику!
- Предыдущая
- 65/77
- Следующая
