Как выглядит будущее? - Урри Джон - Страница 15

Без особых проблем приобрести через интернет можно множество прочих марок винтовок, пистолетов, ракет, дронов и бомб. Монополии на средства физического насилия не существует. Рост числа недорогих орудий физического насилия, приведший к распространению «новых войн», представляет собой серьезнейшую угрозу для традиционных государств (Hardt and Negri 2006; Хардт и Негри 2006; Kaldor 1999; Калдор 2015). Новые войны, ставшие одним из предметов изучения в работах, посвященных проблематике грядущих катастроф, подрывают традиционные различия между внутренним и внешним, агрессией и репрессиями, локальным и глобальным. В основе новых войн лежит принадлежность к определенной группе людей, а не к территории проживания: в настоящее время мы наблюдаем затянувшиеся партизанские и/или террористические кампании; кампании эти подпитываются людьми, прибывающими из других стран и с других континентов; финансирование вооруженных формирований может осуществляться международными преступными синдикатами; эти формирования используют более дешевое и легкое вооружение, но зачастую оно бывает столь же сложным, как и то, что используется регулярной армией; в рядах формирований состоит множество непрофессиональных солдат, включая детей; при этом официальное объявление войны и мира отходит в прошлое. Одновременно с этим происходит передача официальными «государствами» своих функций по ведению боевых действий и обеспечению безопасности частным военным компаниям, услуги которых обходятся дешевле. К тому же эти компании не связаны такими же жесткими правилами, касающимися применения силы, что и регулярные армия и силы правопорядка. В настоящий момент новые войны идут на значительной территории Ближнего Востока и Северной Африки.

Новые войны вызвали в большинстве обществ усугубление ситуации с насилием и небезопасностью. Дело даже не в том, что сейчас гибнет и получает ранения больше людей, чем в масштабных войнах между государствами, имевших место в первой половине прошлого века (прежде всего, в Первой мировой войне), а в том, что, как отмечают Антонио Негри и Майкл Хардт, войны и насилие могут идти во многих местах и по несколько раз (Hardt and Negri 2006; Хардт и Негри 2006). Сама война стала менее конкретным и определенным понятием, сливаясь с преступностью, терроризмом, торговлей наркотиками, изнасилованиями и прочими формами насилия одних людей над другими. Некоторые общества узаконивают войны и насилие, происходящие в течение неопределенно долгого времени. Иногда вероятность того, что то или иное государство покончит с насилием, невелика, особенно когда государства пронизаны коррупцией и, по сути, ничуть не лучше вооруженных формирований, преследующих частные интересы, или же зависят от других коррумпированных государств.

Именно поэтому в фокусе внимания оказались средства физического насилия и вероятное отсутствие у них должной легитимности. Государства зачастую оказываются не в состоянии разрешить системные противоречия, порождаемые пересекающимися системами. Государства могут быть слабыми или нелегитимными, особенно когда они оказываются неспособны к гибкому решению системных, непредсказуемых и лавинообразно нарастающих проблем, с которыми им часто приходится теперь иметь дело.

Десятилетия катастроф

Исследователи выделили целый ряд условий, которые вследствие своей каскадной взаимозависимости способны породить катастрофические изменения (Walby 2015). К катастрофам ведет взаимодействие систем, прежде всего тех из них, что регулируются рыночными механизмами. Рассуждая о потенциальном «уничтожении» общества, Карл Поланьи в 1940-е гг. прозорливо писал: «Позволить рыночному механизму быть единственным вершителем судеб людей и их природного окружения <…> значило бы в конечном счете уничтожить человеческое общество <…> Природа распадется на составляющие ее стихии; реки, поля и леса подвергнутся страшному загрязнению; военная безопасность государства окажется под угрозой; страна уже не сможет обеспечивать себя продовольствием и сырьем» (Polanyi 1954 [1944]: 73; Поланьи 2002: 87–88). Поланьи удалось уловить взаимозависимый характер систем и тех аспектов, в которых доминирование рынков может иметь катастрофические последствия.

Томас Гомер-Диксон развивает этот вопрос следующим образом: «Думаю, тот вид кризиса, с которым мы можем столкнуться, стал бы результатом функционирования систем, которые уже и так работают на пределе <…> общества погружаются в кризис, когда на них одновременно обрушивается целая серия ударов или когда им приходится иметь дело одновременно с целым рядом „перегрузок“» (Homer-Dixon 2006: 1). Люди и физические системы существуют в состоянии динамического напряжения. Системы могут резонировать друг с другом, что приводит к последствиям каскадного типа. И синхронность сдвигов конвергирующих систем порождает серьезные изменения. Подобные процессы могут перегрузить хрупкий мировой порядок, создав условия для краха каскадного типа.

Ряд специалистов связывает потенциальный крах с массированным и ускоряющимся ростом международных коммерческих операций, начавшимся в конце 1970-х гг. (см. информацию по исследованиям Принстонского университета в области глобальных системных рисков: http://www.princeton.edu/piirs/research-communities/global-systemic-risk). Проведение данных операций потребовало создания сложной системы взаимозависимых узловых центров и связей. Однако подобная взаимозависимость привела к экспоненциальному росту системных рисков. Осязаемые риски в таких системах, как разведка и добыча энергоресурсов, передача электроэнергии, компьютерные сети, здравоохранение, обеспечение продовольственными товарами и водой, транспортная инфраструктура, коммерция и финансы, угрожают сегодня всемирным политическим, экономическим и финансовым системам. Ниже представлены некоторые из глобальных системных рисков, которые, согласно различным специалистам, опасно накладываются друг на друга, вызывая серьезную «системную нестабильность».

В первую очередь следует отметить экспоненциальный рост населения планеты. Еще каких-то 10 тысяч лет назад на Земле жили около 1 млн человек, к 1800 г. – 1 млрд, к 1900 г. – 2 млрд, а к 2000 г. – 6 млрд человек. Согласно нынешним прогнозам, к 2050 г. численность населения планеты достигнет 9,1 млрд (Emmott 2013). Стремительный рост населения чрезмерно подстегивает общемировое потребление энергии и сырья и усугубляет нагрузку на окружающую среду.

Во-вторых, значительная часть прироста населения приходится на крупные города. Среди мегагородов можно отметить Большой Токио с населением 38 млн человек, Сеул (26 млн), Дели (25 млн), Шанхай (24 млн), Мехико (21 млн) и многие другие (Urry, Birtchnell, Caletrio, and Pollastri 2014). Подобные города – крупнейшие рукотворные структуры из когда-либо создававшихся на Земле. Растущее население этих мегагородов подвержено множеству рисков, включая нехватку продовольствия и энергии, отсутствие чистой питьевой воды и соответствующих санитарно-гигиенических условий, недостаток безопасной и надежной транспортной инфраструктуры и низкое качество воздуха, не соответствующее нормам Всемирной организации здравоохранения (см. пессимистические фотографии из Пекина: http:// www.theguardian.com/cities/2014/dec/16/beijing-airpocalyp-se-city-almost-uninhabitable-pollution-china?CMP=share_btn_tw). Согласно прогнозам, к 2050 г. в городах будут проживать 70 % населения планеты.

В-третьих, производство продуктов питания для быстрорастущего населения городов полагается на углеродное топливо для удобрения и орошения полей, уборки урожая, переработки сырья, транспортировки данных продуктов в города, а в более общем плане – для людей, диета которых предполагает доставку продуктов питания из крайне отдаленных местностей. Нехватка нефти означала бы, что «продукты питания окажутся слишком дорогими для большей части нашего населения. Голод станет привычным явлением во всех уголках света, включая наш собственный» (Pfeiffer 2006: 2). Нас ожидают выступления протеста, которые станут следствием вызванных изменениями климата наводнений и наступления пустынь, роста цен и захвата богатыми обществами земель бедных обществ, которые могли бы послужить для обеспечения питанием членов последних. Марк Харви характеризует данную взаимосвязь как «трилемму продовольствие – энергия – изменения климата» (Harvey 2014).