Панк-рок. Предыстория. Прогулки по дикой стороне: от Боба Дилана до Капитана Бифхарта - Кузищев Михаил Юрьевич - Страница 36

Осенью 1965 года группа Рида и Кейла, наконец, обрела свое легендарное имя. Это случилось после того, как квартиру на Ладлоу-стрит навестил ее бывший обитатель Тони Конрад. Он принес с собой потрепанную книжку, которую, по его словам, нашел на тротуаре. На ее мягкой обложке были изображены садомазохистские атрибуты: хлыст, маска и угрожающий черный сапог на шнуровке. Книга представляла собой сомнительный бульварный роман, однако важнее было ее название: The Velvet Underground («Бархатное подполье»). Ассоциация с песней "Venus In Furs" была слишком явной, чтобы от нее отмахиваться, но дело было не только в ней. В Нью-Йорке 1965 года слово «андеграунд» ассоциировалось прежде всего с кинематографом. По словам Моррисона, название «было нами присвоено и сочтено подходящим не из-за садомазохистской тематики, а потому что слово «андеграунд» намекало на нашу связь с андеграундными фильмами и арт-кругами»^[66]. Характерно, что свеженазванные The Velvet Underground впервые появились на телеэкранах в ноябре 1965 года в новостном сюжете под названием «Работа над андеграундным фильмом»: Уолтер Кронкайт знакомил потрясенных телезрителей со смелыми методами авангардного кинематографа на примере работы Пьеро Хеличера, снимавшего группу в своем фильме "Venus In Furs".

Было очевидно, что The Velvet Underground начинают привлекать внимание. Вскоре после телепередачи CBS свои услуги менеджера группе предложил Эл Ароновитц, известный музыкальный журналист и весьма активный деятель масскульта. Тот факт, что «Вельветы» получили предложение от человека, который лично познакомил The Beatles с Бобом Диланом, а Брайана Джонса – с Нью-Йорком, который был знаком с Билли Холидей и Джеком Керуаком, а также мог в любой момент позвонить Ахмету Эртегюну, говорил о том, что дела у группы налаживались. Ароновитц был полон решимости обеспечить The Velvet Underground стабильным концертным графиком. К сожалению, одновременно с этим решимость начинала убывать у Энгуса МакЛиза (который, как мы помним, жил по собственному календарю). Лу Рид вспоминал, что перкуссионист «задал интригующий вопрос. Он спросил: "Вы хотите сказать, что нужно будет приходить к определенному времени, затем начинать играть, а затем заканчивать?" Мы сказали: «Да». А он ответил: "Ну, я так не могу"». Засим группа потеряла своего необычного участника^[62] – всего лишь за несколько дней до первого концерта, назначенного Ароновитцем. Нужно было срочно искать нового барабанщика. Однако судьбе было угодно, чтобы The Velvet Underground нашли барабанщицу.

Морин Такер задает ритм

Стерлинг Моррисон вспомнил о своем друге детства Джиме Такере, сестра которого, как он помнил, любила в свободное время играть на ударных. Лу Рид приехал в гости к Такерам, послушал игру сестры, и, поскольку выбирать не приходилось, 21-летняя Морин «Мо» Такер (Maureen Ann Tucker, род. 1945 г.) была принята в состав The Velvet Underground. Классический состав квартета был, таким образом, укомплектован. Мо, по ее собственным воспоминаниям, «всегда хотела играть на ударных»,^[67] однако начала практиковаться как следует только в 19-летнем возрасте, ставя себе после работы пластинки Бо Диддли. Любимым драммером Мо был Чарли Уоттс, однако наибольшее влияние на ее стиль игры оказал нигерийский барабанщик Бабатунде Олатунджи^[63]. Незадолго до приглашения «Вельветов» Морин играла в какой-то группе на Лонг-Айленде, однако решила покинуть свой коллектив после того, как гитарист группы, выступавший с ними на одном концерте, был застрелен прямо на сцене. Не исключено, что это сделал один из тех преступников и садистов, которых, по мнению Лу Рида, в изобилии рождала земля Грейт-Нека. К моменту, когда ее навестил Лу, Морин работала оператором электронно-вычислительных машин, однако от его предложения она не могла оказаться.

По всеобщим воспоминаниям, Мо Такер была (и во многом остается) такой же бесхитростной и надежной девушкой, как и ее простой и прямолинейный бит, ставший неотъемлемой чертой звучания The Velvet Underground. Такер принципиально не использовала подвесные тарелки, хай-хэт, а также педали любого рода. По этой причине она всегда играла стоя, положив свою «бочку» на бок. Кроме того, Морин никогда не умела (и не хотела) играть дроби; максимум, что она себе позволяла, чтобы отделить один квадрат от другого, – перейти с восьмых долей на шестнадцатые. Джон Кейл поначалу отреагировал на появление девушки в группе резко отрицательно, однако как ни странно, бесхитростная Мо оказалась с Кейлом на одном музыкальном полюсе: не зная прогрессивных идей Ла Монта Янга о ценности повторений, она, тем не менее, добавила звучанию The Velvet Underground еще больше нерокового, авангардного ощущения. Теперь Лу Рид и Джон Кейл могли со спокойной душой погружаться в любые звуковые дебри – они знали, что где-то на заднем плане их всегда будет поддерживать надежный, как метроном, ровный бит Мо. Для 1965 года девушка-инструменталист в мужской группе была делом крайне редким. Однако непосвященному зрителю было не так-то просто распознать девушку в барабанщице, которая стояла в глубине сцены, стриженная и одетая «под мальчика».

Ингрид Суперстар: «У Мо среднее телосложение. Она никогда не носит юбку, кроме тех случаев, когда идет в церковь. Она очень милая.

Лу Рид: Она не носит бюстгальтер.

Ингрид: Носит.

Лу: Ей не надо.

Ингрид: Я думаю, каждой девушке надо или каждой девушке следует носить. Короче, она очень тихая, спокойная, милая личность. И с ней очень легко» ^[68].

Первый концерт «золотого» состава The Velvet Underground состоялся за тридевять земель от родного Нью-Йорка, в Нью Джерси, в школе одного небольшого городка на разогреве у забытой ныне группы Myddle Class, дела которой также вел Ароновитц. С первыми аккордами "Venus In Furs" помещение актового зала прорезал монотонный, душераздирающий звук альта, от которого у остолбеневших старшеклассников зашевелились волосы на голове. Среди зрителей был Роб Норрис, будущий участник группы The Bongos. Он вспоминал: «Каждый был сражен скрежещущим натиском звука с бухающим битом, который звучал громче всего, что мы слышали раньше… Спустя минуту после начала второй песни, которую вокалист объявил как «Героин», музыка стала еще более напряженной. Она наливалась и разрасталась как гигантская волна, угрожающая накрыть нас всех. К этому моменту большая часть аудитории в ужасе разбежалась…»^[69]. Эл Ароновитц, также присутствовавший в зале, с интересом отметил, что музыка «Вельветов» оказала на юных зрителей «странно стимулирующий и поляризующий»^[70] эффект. Кроме того, он заключил, что группе требуется больше практики, и посему отрядил их играть две недели подряд в туристическом кафе «Bizarre», находившемся в Гринвич-Виллидже. Именно там их и застал Энди Уорхол. Однако прежде чем переходить к подробностям этой исторической встречи, стоит сказать несколько слов об отце поп-арта и о том, в каком состоянии находилась его карьера на момент встречи с «Вельветами».

Энди Уорхол и искусство пиара

Энди Уорхол, начинавший свой путь к славе в рекламной индустрии, в некотором роде никогда из этой индустрии не уходил. Он начал выставлять свои работы еще в 1950-е годы, однако слава пришла к нему в начале 1960-х, когда Энди выставил свои знаменитые «портреты» баночного супа «Campbell» и множественные изображения Мэрилин Монро. Уорхол, с одной стороны, декларировал, что высоким искусством является весь мир, окружающий обывателя (и в этом отчасти приближался к идеям Джона Кейджа), с другой стороны – умело привлекал к себе внимание. Работы Уорхола вызывали как восторженные отзывы, так и праведный гнев поборников «серьезного» искусства, однако для Энди не было «плохого» или «хорУошего» пиара – для него был просто пиар. Довольно скоро его работы вошли в моду и стали вызывать интерес состоятельных покупателей, которых привлекала понятность и доступность этих работ (в отличие от абстрактной «мазни» серьезных авангардистов вроде Джексона Поллока). Уорхол делал «искусство для народа» – то есть популярное искусство или поп-арт. И как всякий «поп», его искусство было конвейерным. Уорхол взял на вооружение технику шелкографии и не покладая рук начал штамповать свои произведения, а заодно ковать личное благосостояние – стоимость одного отпечатка легко могла достигать 25 тысяч долларов^[71]. Свою мастерскую он назвал «Factory». «Фабрика» Уорхола скоро стала светским местом, а сам Уорхол – одним из любимых героев таблоидов. На «Фабрике» царила раскованная сексуальная атмосфера и обитали разного рода богемные личности, которых Уорхол называл своими «суперзвездами».