Рассказы - Фицджеральд Фрэнсис Скотт - Страница 61
- Предыдущая
- 61/120
- Следующая
Детский Праздник
Когда Джона Эндроса одолевали мысли о старости, он утешался тем, что его жизнь будет продолжаться в ребенке. Мрачные фанфары вечного забвенья звучали не так громко, стоило ему услышать топот маленьких ног или голосок, лепечущий в телефонную трубку детские несуразицы. Разговаривал же он с дочкой по телефону ежедневно в три, когда жена звонила ему из пригорода в контору, и постепенно эти звонки стали для него одним из самых ярких событий дня.
До старости ему было еще далеко, но всю свою жизнь он карабкался вверх по обрывистым кручам и, одержав нелегкую победу над бедностью и слабым здоровьем, остался в свои тридцать восемь лет с весьма скромным запасом иллюзий. Даже дочь принесла ему не одни радости. Из-за нее наступил перерыв в их пылкой близости с женой, из-за нее им приходилось жить за городом, расплачиваясь за свежий воздух нескончаемыми трудностями с прислугой и выматывающей каруселью поездов.
Маленькая Эди привлекала его в основном как воплощение начинающейся жизни. Он любил сажать ее к себе на колени и, поглаживая мягкую душистую головку, разглядывал синие, как утреннее небо, глаза. Но, отдав эту дань, он без сожаления отсылал ребенка к няне. Сама живость девочки уже через десять минут казалась ему несносной; Джон выходил из себя, когда в доме что-нибудь разбивали, а однажды в воскресенье, когда Эди куда-то запрятала пикового туза и сорвала партию в бридж, он устроил такой скандал, что жена расплакалась.
Он понимал, что ведет себя глупо, и ему было стыдно. Ведь такие инциденты в порядке вещей: не держать же девочку все время наверху, в детской, когда она, по словам жены, день ото дня становится все более «самостоятельным человеком».
Эди было два с половиной года, и сегодня, например, ее пригласили на детский праздник. Эту новость Джон узнал по телефону от жены, Эдит-старшей, а дочка в подтверждение неожиданно громко крикнула ему в левое ухо: «Я пойду на праздник».
— Милый, как вернешься, загляни к Марки, ладно? — продолжала жена. — Тебе будет интересно. Я наряжу Эди в новое розовое платье…
В трубке послышался треск, и все смолкло: очевидно, телефон сдернули на пол. Джон рассмеялся и решил уехать с работы пораньше: мысль о детском празднике, к тому же не у себя дома, показалась ему забавной.
«Вот будет светопреставление! — весело думал он. — Десяток мамаш, и каждая только и видит, что своего ребенка. Малыши бьют посуду, набрасываются на торт, а мамы возвращаются домой в полной уверенности, что остальным детям все-таки далеко до их собственных».
У него сегодня было прекрасное настроение — никогда еще все в жизни так хорошо не складывалось. Он сошел на своей станции, отмахнулся от навязчивого таксиста и в холодных декабрьских сумерках зашагал по дороге, отлого поднимавшейся к его дому. Было только шесть, но луна уже горделиво сияла в небе, серебря сахаристый снежок на газонах.
Он шел, полной грудью вдыхая морозный воздух, его радость с каждым шагом ширилась, а детский праздник все больше занимал воображение. Джон пытался представить себе Эди среди ее сверстников, да и это взрослое розовое платье, думал он, видимо, преобразит ее. Он прибавил шагу, прошел мимо своего дома, в окне которого все еще цвела мерцающими шарами осыпавшаяся рождественская елка, и свернул на соседнюю дорожку. Марки жили в доме рядом.
Когда он уже поднялся по кирпичным ступенькам и позвонил, он услышал голоса и обрадовался, что не опоздал. Затем вскинул голову и прислушался: голоса были не детские — в доме говорили по меньшей мере трое, говорили громко, сердито, и один из голосов, сорвавшийся сейчас в истерическом всхлипе, явно принадлежал его жене.
«Что-то стряслось», — мелькнуло у него в голове. Джон толкнул дверь, она оказалась незапертой, и он вошел.
Гостей пригласили на половину пятого, но Эдит Эндрос, мудро рассудив, что впечатление от нового платья будет сильнее, когда наряды других детей уже помнутся, решила прийти с дочерью в пять. Они застали праздник в самом разгаре. Четыре маленькие девочки и девять мальчиков, вымытые, завитые и разодетые со всем старанием, на какое способно гордое и ревнивое материнское сердце, танцевали под патефон. Правда, одновременно танцевали всего два-три малыша, но поскольку остальные сновали взад и вперед, бегая к мамам за одобрением, казалось, что танцуют сразу все.
При появлении Эдит и ее дочери музыку на время заглушил хор восклицаний, среди которых чаще всего слышалось «прелесть», а виновница этих восторгов, маленькая Эди, застенчиво озиралась по сторонам и теребила подол розового платья. Девочку не целовали — в наш гигиенический век это не принято, — ее просто пустили по комнате от мамаши к мамаше, и каждая подержалась за розовую ручку и проворковала: «Какая прелесть». Потом ее ободрили, легонько подтолкнули, и она тут же включилась в общее веселье.
Эдит-старшая задержалась у дверей поговорить с миссис Марки, но одним глазом следила за фигуркой в розовом. Миссис Марки она недолюбливала — особа явно вульгарная, да еще задирает нос, но так как ее Джон и Джо Марки были в приятельских отношениях и по утрам вместе ездили в город, женщины старательно создавали видимость сердечной симпатии. При встречах они осыпали друг друга ласковыми упреками: «Что же вы к нам не заходите?» — и строили планы «как-нибудь вместе пообедать и выбраться в театр», однако дальше разговоров дело не шло.
— Крошка Эди очень мила, — сказала миссис Марки, улыбаясь и облизывая губы. Эту привычку Эдит находила в ней особенно отвратительной. — Такая большая, просто не верится.
У Эдит мелькнула мысль, нет ли в слове «крошка» намека на то, что Билли Марки весит на пять фунтов больше Эди, хотя он на несколько месяцев и моложе. Она взяла предложенную ей чашку чая, подсела на диван к двум другим гостьям и с жаром принялась рассказывать о последних успехах и проделках своего ребенка, в чем, само собой, и заключалась для нее основная цель сегодняшнего вечера.
Прошел час. Танцы успели наскучить, и детишки перешли к более серьезным развлечениям. Они всей гурьбой ворвались в столовую и, обогнув большой стол, повисли на кухонной двери, откуда были сняты экспедиционным корпусом мамаш. Но едва их увели, как они снова бросились в столовую, к той же двери. Тут со всех сторон послышалось: «Вспотели», — и над белыми лобиками замелькали белые платочки. Мамы пытались утихомирить детей, но с криком «Туда!», «Хочу туда!» они упрямо выдирались с колен и вновь бежали в так полюбившуюся им столовую.
- Предыдущая
- 61/120
- Следующая
