Радужная пони для Сома (СИ) - Зайцева Мария - Страница 10

Метровыми! Розами! Колючими! Прямо по губам!

Я настолько охереваю, что первые мгновения даже не понимаю произошедшего. Такое просто не укладывается в моей голове!

Она. Меня. Ударила, что ли? Реально? Опять???

Последняя мысль, словно откровение.

Я опять пришел к ней с самыми хорошими намерениями, а она опять меня отпиздила! В этот раз не ногами, для разнообразия, а цветами!

Да что это за блядство творится?

Трогаю губу, кривлюсь, ощущая боль, смотрю на кровь на пальцах…

Потом на злобную Радужку, правда, еще отступившую на шаг, сохраняя небольшие зачатки инстинкта выживания.

Но не поможет.

Не поможет, блядь!

Я ее убью!

Я ее выебу и убью!

От накатившей ярости вообще ничего не соображаю, Радужка по моим глазам понимает, что с ней сейчас будут делать, а потому пытается свалить. Но я ловлю ее за руку, резко дергаю на себя и, без гребанных прелюдий и всего прочего, грубо впиваюсь в раскрытые губы, щедро делясь своей кровью и яростью.

Она пытается брыкаться, дергает ногами, но на ней сейчас домашние тапки, они сваливаются, и голые ступни жалко пинают, пытаясь причинить вред.

Бесполезно!

Я лишь рычу от злобы, бешенства, несправедливости и обиды, сжимаю крепче, уже никак себя не контролируя, и жадно изучаю горячий рот, врываясь языком, жестко вылизывая, заставляя задыхаться и жалко трепетать от напора.

Мне все дико нравится, все приносит невероятное, особенно на контрасте со случившимся, удовольствие, я не могу остановиться, пытаюсь длить этот невозможный кайф.

Она вкусная, очень вкусная, с этой ее слабостью, неумением и нежеланием со мной целоваться, и какой-то внутренней правильной податливостью, которая нереально заводит. Ощущается, что, если усилить напор, то она позволит все.

И я усиливаю.

Глажу, трогаю, тискаю, вообще без тормозов, без памяти и соображения.

Она уже давно не сопротивляется, только попискивает мне в рот еле слышно, жалобно так, словно молит то ли отпустить, то ли быть понежнее. И я подчиняюсь. Сбавляю напор, уже не наказывая, а показывая, как это может быть, если по любви. Если по согласию. И убеждая без слов, что ей понравится. Обязательно. И нечего брыкаться. Это же смешно, в конце концов.

От поцелуя, ее податливости, беззащитности, голову сносит.

Жадно тискаю ее везде, где удается достать, тяну на себя, заставляя беспомощно болтать голыми ступнями в воздухе. Она такая маленькая, дюймовочка просто. Ощущаю себя ловким пауком, поймавшим маленькую мушку и опутавшим ее своими длинными лапами… Сожрать хочу. И сожру, обязательно. И мушка согласна. Вон, как дрожит уже завлекательно, сладко…

Сейчас, пару шагов назад, к машине, пристегнуть ее и увезти… Она не будет сопротивляться… Она сама хочет…

А уж я-то как хочу!

Я все еще выстраиваю в голове эти сладкие конструкции нашего с Радужкой непременного секса, горячего и дикого, судя по поцелую, когда реальность внезапно врывается в мой карамельный мирок.

Рядом с нами появляется ее брат и с воплем: “Какого хуя!” — вырывает у меня из лап мой маленький радужный приз!

Девчонка отлетает в сторону, еле устояв на подрагивающих ногах, таращит на меня испуганные, ошеломленные глаза, вытирает мою кровь с губ…

И выглядит поразительно горячо.

Но я не могу позволить себе даже краткого восторга на эту тему, потому что ее брат, жутко матерясь, без прелюдий заряжает по роже!

Это было, конечно, ожидаемо, но все равно больно!

Чего меня все сегодня пиздят?

И, главное, вообще ни за что!

Обида, ушедшая за время сладкого наказующего поцелуя с Радужкой, возвращается в десятикратном размере, и я рад, что мне есть, с кем ею поделиться.

Усмехаюсь, трясу головой, восстанавиваясь после звона в ушах, потому что удар у придурка неплох… И с рычанием бросаюсь навстречу гостеприимно приглашающему длинному уроду!

Потанцуем сейчас!

И посмотрим, как ты умеешь прыгать!

Через мгновение, увернувшись от вполне профессоинального захвата, убеждаюсь, что парнишка умеет прыгать. И, возможно, даже на одном уровне со мной!

Мы делаем обманные движения, дергаемся в разные стороны, двигаемся по кругу, не сводя взгляда друг с друга.

Откуда-то сбоку слышится писк Радужки:

— Гошка, отстань от него! Гошка, дурак!

— Пошла в дом, засранка! — рычит длинный, — я с тобой потом решу!

— Не пойду! Гошка! Прекрати уже! — злится Радужка, и не думая выпонять приказ брата.

Непослушная какая, ух! Наказывать и наказывать…

Тут ее брат бросается в атаку, и веселые картинки с наказанием за непослушание приходится временно отложить.

Мы успеваем неплохо повалять друг друга по твердому асфальту, когда наконец-то прибегает охрана поселка, и нам засчитывают боевую ничью.

— Не подходи к ней больше, сука! — рычит длинный из-за широких спин секьюрити, — закопаю!

— Ага, блять! Посмотрим! Радужка, до встречи в универе! — нарываюсь я, выворачиваясь из жесткого захвата охраны.

— Ах, ты, сука! — рвется ко мне опять Игорь, но парни его не пускают.

— Поговорим еще! Пока, Радужка! Мне понравилось! Завтра повторим!

Оставить последнее слово за собой — это обязательный элемент завершения танца!

Я не пытаюсь прорваться и продолжить, потому что смысла нет.

Охрана тут, конечно, ко всему привычная и вполне лояльная, особенно с учетом того, что я им нехило забашлял, чтоб попасть на территорию, и им сейчас совсем не нужна огласка моих подвигов. Но если пересеку черту, могут и в полицию сдать. А это уже лишнее.

В итоге я, бросив многозначительный взгляд на Радужку, стоящую рядом с хмурым братом, сажусь в машину и уезжаю, показательно проехавшись по рассыпанным на асфальте розам и коробке с эклерами.

Настроение, на удивление, отличное.

Во-первых, поцеловал Радужку и убедился, что не ошибся в своих прогнозах. Она меня хочет. Она сладкая. Нам будет круто в постели.

Во-вторых, втащил длинному придурку, на которого давно чесались кулаки.

Ну, и в-третьих, впервые задолгое время мне интересно.

Радужка не так проста, да и препятствия все время какие-то… Но оно и хорошо. Жить веселее.

Если бы знал, насколько вскоре градус веселья поднимется, вернулся бы и попросил длинного придурка навалять себе плотнее по роже. Превентивно, так сказать, чтоб не радовался трудностям.

— Чего морда скучная? — Лексус, как всегда, в своем вайбе: типа крутой мужик в очках и татухах, лениво отслеживающий таскающихся мимо телок. И все равно лагает, потому что взгляд слишком напряженный. Наверно, потому очки и нацепил. На нерве чего-то… Вот и цепляется ко всем, от себя отвлекает.

До Вилка докопался, что-то насчет его гроба на колесах поржал, потом какую-то телку цепанул, ляпнул ей чего-то не особо приятное про кривые ноги и такие же зубы.

Немого, с каменной рожей торчащего с нами на крыльце универа, не трогал, правда. Ну, так оно и понятно, Лекс — тот еще гондон, но совсем не самоубийца. От здоровенной туши Немого за километр прет дурным настроением, тут под горячую руку сунешься, будешь долго зубы из горла отхаркивать…

Ну а я же отходчивый и легкий. Вот до меня и докопался, урод.

Отвечать чего-то неохота, потому скалюсь предупреждающе и молчу. И да, синяки за меня все говорят.

Длинный урод вчера пару раз достал же, особенно в самом начале, пока я был в ауте от тискания его сестрички.

Немой с утра только глянул внимательно, вопросительно вскинул брови, получил невразумительное: “Хуйня”, и отвалил. Понятливый все же придурок.

А вот от Лекса, чую, так легко не отпинаюсь…

— С кем вчера поиграл? — ну точно, говна кусок, прилепился к подошве… — Давай встретим, поговорим…

Это говорится тоном мафиозо из старого фильма про итальянскую мафию, а, учитывая, что Лекс — вообще ни разу не Брандо, звучит и выглядит предложение смешно и крипово.