2133: Путь (СИ) - Извольский Сергей - Страница 37

— Да.

— Мы сами теперь можем изменять свои организмы, менять референсные значения тела и разума. Табула раса, я же говорила. Как предполагают ученые культа Пути — это путь к созданию übermensch, сверхчеловека. Увеличивая инъекциями количество умного геля и при этом временно блокируя наниты, ты можешь в связке с действиями развить самые разные способности — физические, интеллектуальные. Прыгать выше, бежать дальше, бить сильнее, перемножать шестизначные числа в уме, быстро учить другие языки, изменять антропометрические параметры организма.

— Вот так просто?

— С учетом того что путь неведом, а каждое изменение на свой страх и риск, потому что любая неудача превратит тебя или в ксеноса, или в бесформенный кусок плоти, тогда да, вот так просто. Есть записи о результатах удачных экспериментов, но те, о которых я знаю — находятся в культе Пути, нам вряд ли дадут с ними ознакомиться. Кроме того, есть еще немаловажный вопрос: где находится тот порог развития, перешагнув который ты перестанешь быть человеком?

— Твой дед, Дитрих Брандербергер. Может быть его…

— Нет, он не измененный, а просто конченый психопат, как я и говорила. Одно из условий для перемещения душ — это наличие чистого организма. По крайней мере так говорят жрецы Бесконечного Пути, не вижу оснований им не верить.

— Ты недавно сказала: референсные значения.

— Да.

— Это, как я понимаю, подразумевает какой-то диапазон?

— Верно.

— Твои шрамы. Теоретически, они…

— Да, можно сделать так, чтобы они исчезли. Просто нужен хороший специалист, сама я не рискну играть с вероятностями.

— А вернуть наши организмы в изначальное, нормальное состояние можно?

— Да.

У Никласа едва дыхание не перехватило.

— Как?

— Я уже говорила тебе, что культ Пути собирает карты генома, так называемые генетические паспорта по программе «Лебенсборн». Но карты генома делают не только у новорожденных, они в обязательном порядке обновляются перед тем, как организм инфицируется смартмассой. Так называемая нулевая отсечка, или точка старта. Если мы сможем найти свои генетические паспорта в базах данных Пути, найти подходящую лабораторию и необходимых компетентных специалистов, желательно на уровне белых мантий, тогда у нас есть шансы вернуться в прежний облик обычных людей, вернуться к той самой нулевой отсечке.

— Звучит конечно сложновато… Но ведь шансы ненулевые, почему ты так быстро сдалась?

— Ты сам не догадался?

— Догадался, но жду от тебя ответа.

— Вечного двигателя не существует, ресурсы конечны, — вздохнула Катрин. — Смартмасса в нашем организме работает как блокада для репликации, наниты мешают смартмассе захватить и подчинить наш организм. И раз в неделю, зависит от индивидуальных особенностей, нам нужно обновлять содержание умного геля и нанитов. Двойная инъекция, так называемая «блокада». Единственное известное мне место где ее можно взять не у жрецов культа, это кайзеровская бригада «Йозеф». Здесь, — показала Катрин на так и лежащий на полу серебристый кейс с ампулами, — примерно полугодовой запас на одного человека. Нам с тобой на двоих хватит на три, максимум на четыре месяца, если доводить свое состояние до появления признаков начинающихся дегенеративных процессов.

Катрин глубоко вздохнула, потом снова показала взглядом на свой кейс:

— Дитрих Брандербергер держал меня на коротком поводке в две недели, но я смогла найти возможности собрать полугодовой запас. Теперь ты понимаешь, что моя надежда состояла в том, что мы с тобой заберем в свои руки влияние фамилии и восстановим мои связи с источниками поставок препаратов? Сейчас… если мы расскажем московитам о себе, нам конечно могут помочь. Но с гораздо большей долей вероятности мы окажемся в камерах как лабораторные крысы. Я не захотела это проверять, выбрала самое легкое и оптимальное решение. Устала. Не смогла. Струсила, если хочешь.

Никлас зажмурился, активно потер лицо руками. Подумал, потом еще подумал. Потом, выпрямившись в кресле, внимательно посмотрел на Катрин.

— Я пока не устал как ты, а совсем наоборот — свеж, бодр, полон сил и хочу попробовать вылезти из всего этого дерьма. Для того, чтобы снова стать человеком, я готов разнести весь Путь и развалить будку хоть кайзеру, хоть всем его именным бригадам, что путаются с культом. Ну, хотя бы попробовать, — усмехнулся он, видя скептический взгляд Катрин. — Если не получится, то можно попробовать хотя бы прикончить кого-нибудь из тех, кто заварил всю эту кашу.

— Можешь убить меня, — пожала плечами Катрин.

— Посмотрим, как пойдет, — вернул ей жест неопределенности Никлас. — Ну что, ты в деле, или выходишь на этой станции? — взглядом показал он на валяющийся на полу вальтер.

— Попробовать найти свои карты генома с нулевой отсечкой, чтобы снова стать людьми?

— Да.

— Пойти против кайзера, культа и по факту против всего Нового Рейха?

— Ну не перегибай. Как минимум, с той стороны есть два нормальных парня.

— Каких?

— Отто и его брат из рейхсвера, которые нам помогли.

— А, ну это меняет дело, — кивнула Катрин. — Уговорил, я в деле.

— А я? — подала голос Марша.

— А ты, в принципе, можешь помочь и себе и нам, — обернулась внучка рейхсграфа к купеческой дочери.

— Как помочь?

— Вот давайте об этом подумаем и вместе обсудим.

На лицо все более оживающей Катрин постепенно возвращались краски и выражение эмоций. Она уже говорила, размышляя вслух и предлагая, а Никлас смотрел на нее и думал о том, что, шагнув за грань совсем недавно она вернулась немного другой. Изменилась, пусть и почти неуловимо. Как и он изменился, как и Марша изменилась за эти пару дней. Все они изменились.

Возможно, необратимо.

Инспектор Горчаков, как и обещал, коротал время в ресторане гостиницы за чашкой чая. Никлас подсел к жандарму за стол, столкнулся с открытым взглядом. Наивным даже, особенно на фоне простецкого лопоухого лица.

— Доброе утро, — бодрым голосом приветствовал Никлас инспектора.

— Эм… здравствуйте, — кивнул Горчаков, слегка озадаченный жизнерадостным видом собеседника.

— Прошу прощения за сцену, которой вы стали невольным участником, — с фальшивыми нотками сожаления произнес Никлас. — Эмоции после ужасного нападения… сами понимаете, у моей подруги просто не выдержали нервы, что послужило причиной срыва.

— П-понимаю, — медленно протянул Горчаков. — Может быть п-переместимся в номер? — инспектор начал приподниматься с места.

— Нет-нет-нет, — жестом прервал его движение Никлас. — Девушки только успокоились, не хочу их тревожить. Вы же понимаете?

Никлас с трудом удержался, чтобы не произнесли последнее слово с п-придыханием.

— П-понимаю, — снова кивнул Горчаков, присаживаясь обратно.

— Я весь внимание и жду ваших вопросов, — широко развел руками Никлас.

Беседа много времени не заняла. Вопросы оказались дежурными, неудобных почти не оказалось. На те, которые услышал, Никлас просто не стал отвечать — что, впрочем, инспектора совершенно не расстроило. Похоже, версия Катрин о том, что к ним пошлют кого-то незначительного и недалекого, чтобы как можно скорее замять дело, подтверждалась.

Когда Горчаков ушел, обещав к вечеру визит юриста Минских железных дорог для обсуждения компенсации, Никлас со стойки регистрации позвонил в номер. Ключ от джи-вагена, привезенного с вокзала, был уже у портье, так что Никлас даже подниматься не стал, просто позвал Маршу и Катрин вниз.

Девушки спускались по лестнице, двигаясь так же, как делали это в облике эскортниц. Сейчас обе были в гораздо более скромных нарядах, но синхронная грация и одинаковые, закрывающие лица черно-белые платки в клетку, делали их удивительно похожими друг на друга.

Машину, заправленную, подогнали прямо ко входу и вскоре они уже ехали по улицам Белостока. Катрин показывала дорогу, явно неплохо ориентируясь в городе. Никлас вспомнил, что она ведь здесь росла, пока не сбежала из семьи к полоумному деду. И, это было заметно, Катрин сейчас с нескрываемым интересом смотрела по сторонам, явно отмечая что и как изменилось в городе.