СССР: вернуться в детство 4 (СИ) - Войлошникова Ольга - Страница 2

*Если вы слишком молоды,

чтобы помнить, что это,

то объясню.

Пятнадцать плашечек с числами

нужно было хаотически

сложить в родной поддончик,

а потом расставить

в правильном порядке,

не вынимая,

а просто двигая туда-сюда.

**«4 по 4» — игра на расстановкуцветных кружочков

чётырёх цветов

в четыре угловых бокса

разными способами

(с усложнением в виде палочки,

которая могла перекрыть

один из проходов).

***«Мишень» –маленький прозрачный бокс

с картонной вставкой на дне,

на которой была нарисована,

собственно, мишень

и прорезаны в ряд несколько дырочек,

в которые полагалось

закатывать металлические шарики

общим числом пять штук

и разного размера;

самая крутизна была,

когда шарики удавалось

выстроить строго

по убыванию величины

от центра к периферии.

Ну а про лабиринты и объяснять нечего.

— Ни фига себе! — дружно выдохнули девчонки. По меркам советского ребёнка, груда этого богатства была сравнима с пещерой Али-бабы.

— И вот ещё, — Вовка пошарил на дне рюкзака и начал доставать…

— Шарики! — запищали Ирка с Наташкой.

Тут надо сделать лирическое отступление. Я, кажется, жаловалась уже, что с резинками для волос была проблема? Нет? Так вот, она была. Резинки были только какие-то аптечные, чёрные — грубые и постоянно зажёвывающие волосы. Я шила себе из белой резинки для трусов, иногда обшивала чехольчиками из ткани для пущей красоты. Были какие-то невидимки, даже с приделанными к ним ягодками, цветочками и прочей красотой. Но невидимки очень плохо держатся у меня на волосах.

Потом появились пластмассовые бананы. Мода была — умереть не встать! Гонялись за этими бананами, особо продвинутые модницы их «улучшали» — лаком для ногтей раскрашивали.

Но бананы я не любила по той же причине, что и невидимки.

И вот, если вы помните, народу потихоньку разрешили кустарщину. И нынешней весной появилось такое вот чудо! Шарики для волос. Проще говоря, это были два куска всё той же резинки для трусов (только волшебным образом разноцветной), вделанных в два шарика по краям. Самые первые по виду вообще напоминали погремушки, но я уже была рада — и хвостики они держали неплохо, и какая-никакая красота. Потом пошли кирпично-красные, и были они у всех. А таких, как Вова привёз, я в этом варианте событий ещё не видела — из яркой, переливающейся перламутром пластмассы и с резинкой круглой, типа шляпной. Шарики шли двух размеров, большие и маленькие. Вова наделил всех (кроме бабушки, понятное дело): две пары таких и две таких. Мне достались маленькие ярко-красные, похожие на вишни, и большие небесно-голубые. Всё, буду хвосты менять, форсить.

— Ну, девки, у вас сегодня праздник! — хлопнула в ладоши бабушка.

— И это ещё не всё, — Вова принял торжественный вид. — За добросовестный труд в юннатском хозяйстве «Шаман-камень» Таня и Ира премируются велосипедами «Кама» и «Ласточка».

Наташка с Иркой разинули рты, а Таня посмотрела на бабушку, а потом на нас:

— Что — насовсем?

— Конечно! — Вова прямо вошёл в роль председателя: — Разрешите поздравить и пожать вам руку, товарищ Таня.

Не хватало только горнов и барабанов. Зато Ирка с Наташкой азартно хлопали.

— Ну, всё, пошли испытывать! — не выдержала я. И мы побежали к калитке. Бабушка тоже заторопилась за нами.

Я хлопнула ласточку* по сиденью:

— Держи, Ирка! Это теперь твой.

*Всё, надоели мне

эти кавычки!

Буду писать так.

— Чур, далеко не уезжать! — сразу запереживала баба Рая. — Только по даче! На дорогу не ездить!

Ну, правильно, раньше одна мелкая пешком бежала, а теперь обе на колёсах — надо сразу границы установить. Тут же пошла обычная настройка: как сиденье, да как руль? Тане даже ничего менять не пришлось, она ж на три года нас старше — как раз они с Вовкой примерно одного роста.

В общем, натурные испытания прошли отлично.

Девки сразу поехали вниз по улице. Трещали опять, как три сороки, громче всех, как всегда, Ирка. За ней маленькой вообще можно было не приглядывать, всегда слышно было, где кричит.

Мы стояли у ворот и смотрели им вслед.

— Чё там у нас по денежкам? — спросила я.

— Да рублей двадцать пять осталось.

— Н-нормально, — впечатлилась я.

— Шарики эти ваши дороговато встали. Зато девчонкам понравилось.

— Да и мне понравилось! Спасибо, — я приобняла его за руку и привалилась к плечу. — Пошли уж чай пить? Я сегодня нагулялась просто до опупения…

Бессмысленное занятие — деньги в нашем случае жалеть. Вон, сколько радости! А завтра приедет наш молочник, сразу рублей двадцать пять-тридцать мне отвалит. Живы будем, не помрём.

Юла тоже вызвала ажитацию в рядах. Проснувшись аристократически глубоко пополудни и откушав молока с печеньем «Сливочное», три карапуза были удостоены просмотра. Боже ж мой, зрелище почище конных бегов! Лёнька с Димкой кричали: «Асядка!!!» — что долженствовало обозначать «лошадка», а Федька, будучи изрядно младше, тыкал пальцем и оповещал нас, что «дядя чок-чок-чок». Не могу подобрать лучше букв, но Федька недавно научился щёлкать языком, показывая на лошадь. Натурально такой звук, как копытами по твёрдому.

Бабушка полчаса крутила им юлу, и все трое хохотали, хлопали в ладоши, приплясывали вокруг своего детского столика и всячески демонстрировали восторг от процесса. Одним словом — полный аншлаг.

ДЕНЕЖНО-ТОВАРНОЕ…

Вечером на дойку пришла тётя Валя, услыхала новости велосипеды и шарики — и сразу прилетела ко мне:

— Оля!

— Здрассьте.

— Ага… Это что за премия, скажи мне? Правда премия? Доплачивать не надо?

— Да вы что, тёть Валь! У нас оставалось немного денег, и мы решили вот. Девчонки — молодцы, стараются, — я закрыла тетрадку, в которой старательно царапала новости по курицам, и посмотрела на тётушку: — А что?

Она вздохнула и плюхнулась на стул по другую сторону стола:

— Дорогой какой подарок вышел, неудобно…

— Так, погодите! Это — не подарок. Это их честно заработанное поощрение.

Тётя Валя помялась:

— А, может, лучше бы деньгами?

— Насколько я знаю, по закону это никак невозможно. Самая минимальная планка для трудоустройства — с четырнадцати лет. И то, официально мы должны на комиссию выходить. А у нас с вами и не трудоустройство вовсе, а юннатское хозяйство, продукцию которого мы можем сами использовать и излишки реализовывать для развития, собственно, хозяйства и прилегающей инфраструктуры. Я, если честно, не очень представляю, что будет, если нас придут проверять. Закон говорит… странное. Так что все мы, — я описала пальцем круг, обозначая нашу юннатскую общность, — официально, получаем часть продукта за своё трудовое участие. То есть у вас выходит не два-три литра молока в день, а, скажем, семь. Ну, или восемь — как по сезону. А дальше вы должны сами решить: выпить, творог сделать, кашу сварить… Так что вы тоже особо не афишируйте, что какие-то деньги получаете. Для всех — молоком. Ну, или мясом там, другими какими-то продуктами. М-гм?

— М-м! Вон как…

— Да. Видите ли, когда мы начали строиться, исполком подписал все разрешительные документы, мы тут на слуху, на особом счету… Но если вдруг найдётся кто-то, кто решит до нас докопаться — а рано или поздно завидущие-загребущие обязательно найдутся…