Переворот.ru (СИ) - Маркеев Олег Георгиевич - Страница 83

Чернокнижник

Сергей Николаевич Коркин водил маятником над картой Москвы, расстеленной на полу. Маятник замирал, словно притянутый магнитом над районом Большой Ордынки. При этом от нитки по пальцам проходил слабый удар тока, на который нервной щекоткой отзывалась нервный узел на затылке. Для Сергея Николаевича это было знаком, что полученная информация является точной и истинной.

— Итого, три, — пробормотал он, поставив третий кружок на карте. — Три излучателя в городе. Много это или мало?

Он задумался, подперев рукой подбородок. Спохватился.

— А мне уже наплевать! Пусть выкручиваются, как хотят.

Он вскочил с табурета, нервной походкой прошёлся по комнате.

Домик принадлежал давней знакомой и одно время — пациентке Сергея Николаевича. Елена делала карьеру в госаппарате, что её творческой натуре с тонкой психической организацией было категорически противопоказано. Видно, попутал бес, вселяющийся в дам раннего бальзаковского возраста.

Как психотерапевт и психиатр высшей категории Коркин считал, что счастье — это удачно сойти с ума и сделать из своего психического отклонения профессию. Стать художником-авангардистом, учёным, изучающим нечто, доступное только его уму, садоводом-любителем, выращивающим на шести сотках невиданные гибриды, филателистом, на худой конец. Мир полон тихими сумасшедшими, не осознающих своего безумия и не досаждающих им окружающим. Проблемы начинаются, когда человек идёт во власть, чтобы реализовать свои комплексы.

Елена, чисто по-женски купившись на авантажность «мужчин при чинах и деньгах», попала в сущий дурдом, который только люди несведущие и в тайне завидующие властям предержащим, с пиететом называют «кулуары власти».

Коркин на протяжении пяти лет пользовал Елену от нарастающей неврастении, усугублённой близостью к власти и приближением переломного женского возраста. Как врач он понимал, что Елена нуждается не в лекарствах и психоаналитических сеансах, а в единственном и любимом нормальном мужике и крепкой семье, обязательно, как минимум, с парой детей. Попытки внедрить в сознание и подсознание Елены очевидную истину, что нормальные мужики и здоровые семьи в «цитаделях власти» не живут, просто не выживают, а если и прижились, то живут, как пауки в банке, к сожалению, успехом не увенчались. Елену уже торкнуло властью, как наркомана дозой. Другой жизни она уже себе не представляла.

Коркин скептическим взором осмотрел интерьер дома и обронил:

— Безнадёжна.

Сборно-щитовой домик на окраине не очень престижного посёлка был единственной загородной недвижимостью, которую Елена смогла себе позволить. Правда, домишко в разговорах так и называла «мой загородный дом». Без тени самоиронии и юмора.

Коркину было недосуг выпытывать, у кого из свихнувшихся на дизайне новорусских дам, знакомством с которыми она страшно дорожила, Елена украли идею внутренней отделки помещений. Возможно, кто-то и мог в своем поместье прихоти ради и выпендрежа для позволить себе испоганить не нужную постройку интерьером в стиле арт-хаус. Елена подвергла изощрённому дизайнерскому надругательству единственное, что у неё было для отдыха на природе.

Сени домика были выкрашены серебрянкой. Большая комната на первом этаже, служившая «каминным залом» и гостиной, поражала глаз ультрамариновыми разводами. На фоне стен самосборная мебель из «ИКЕА», выкрашенная в канареечные тона смотрелась особым шизофреническим изыском.

Спальня и кабинетик на втором этаже были выкрашены в кремово-оранжевый и яично-жёлтый соответственно. В контраст испанской мебели из «Трёх китов». В пристроечке помещалась кухонька и санузел. Интерьер кухни был скопирован с чешского журнала шестидесятых годов, зато санузел… Когда Коркин первый раз зашёл туда по нужде, ему показалось, что оказался в нужнике каюты первого класса на «Титанике». Больше всего поразила медная ванна на гнутых львиных ножках.

Ключи от домика у Сергея Николаевича остались с тех пор, как приходилось минимум раз в месяц «приезжать на вызов» к Елене, прятавшейся от всех в очередном приступе ипохондрии. Было это два года назад. Острый кризис, вызванный неудавшимся «служебным романом», сменился очередным приступом активности на государственной службе и в личной жизни. К услугам Сергея Николаевича как психотерапевта Елена стала прибегать все реже и реже, для нерегулярных сеансов их вполне устраивал кабинет в «КОРПСИ», отношения перешли в знакомство без всяких перспектив на возможную близость. Как-то само собой получилось, что связка с запасными ключами осталась у Коркина, а Елена о ней не напоминала.

После встречи с незнакомцем, так мастерски пробившим психологическую броню, которую годами создавал Сергей Николаевич, он бросился в бега. Причём бежал не сломя голову, а по всем правилам конспирации.

Сергей Николаевич по долгу службы и квалификации в течение многих лет лечил и консультировал офицеров спецслужб и невольно стал эрудитом в оперативном ремесле. Он не мог не знать, что его пациенты, в каком бы расхристанном психофизиологическом состоянии они бы ни находились, как низко бы ни пал их моральный дух и интеллектуальный уровень, в нужный момент способны стиснуть зубы, сжать волю в кулак, напрячь мозги и дать результат. Он знал, что если ребятам надерут холку, пнут под зад, да ещё пообещают содрать живьём шкуру и повесить медальку, то по следу они побегут вперёд собственного лая. Найдут и затравят обязательно.

И это свои, люди в большинстве своему недалёкие. А о тех, от имени кого приходил странный посетитель, Сергей Николаевич старался даже не думать. Эти не то, что из-под земли, из самого ада достанут, если потребуется. Не тело, так душу.

Именно из-за них, Невидимых и Могущественных, Сергей Николаевич и решил порвать со своими коллегами и единомышленниками. По его глубокому убеждению, вся сила «силовиков» состояла в том, что они имели дело с людьми несвободными, находящимися в тотальной зависимости от власти. И что самое важно, «спецконтингент» и «электорат» привычно терпели ярмо. Спорадические вспышки неповиновения входил в правила игры, по умолчанию признаваемые всеми участниками. Сергей Николаевич как никто другой знал, что бунтовщик подсознательно готов к батогам, дыбе и плахе. Бунт в условиях тотальной, всеми одобряемой власти, есть форма суицида и не более того. Ну что в таких условиях не покомандовать? Только такая романтическая дура, как Елена, могла увидеть божественный ореол над серостью и скудоумием «сильных мира сего».

То ли дело Невидимые властители…

Коркин, работая с тайнами человеческой психофизиологии и тем специфическим нечто, что зовётся «резервными возможностями организма», имел возможность увидеть, какая мощь даётся свободному. И какая воля даётся наделённому волей к жизни. Даже одного свободного не могли перемолоть жернова государства. А если свободные объединились в тайную общину? Об этом даже страшно было подумать. Игнорировать предупреждение общины мог только полный самоубийца.

На самом закате жизни и карьеры Сергей Николаевич пришёл к неутешительному для себя выводу: накопленных знаний оказалось плачевно мало, чтобы стяжать посвящение, не хватило мужества, чтобы обрести личную свободу, а доить дальше нуждающихся в его услугах «силовиков» стало бессмысленно. И даже опасно

Судя по всему, у его пациентов начался финальный припадок властолюбия, после которого человек либо становится монстром, либо просто умирает.

А спасительное послание от Невидимых — вот оно, нагрудном кармане. Крохотная флэш-карта со звуковым файлом. Билет в индивидуальный рай.

«А разве бывает другой? — вдруг пришло на ум Сергею Николаевичу. — Действительно, если каждому воздаётся по вере… Получается, что и ад, и рай явление сугубо индивидуальные. Правильно! Не мог же Господь создать Рублево-Успенское шоссе на Небесах. Это людское, человеческое, слишком, до убожества — человеческое. А там… Я уверен… Там на берегу моря стоит крохотный домик, в нем пылает очаг, и умный большой пёс ждёт своего хозяина, спустившегося в погреб за молодым вином».