Николай I. Освободитель. Книга 4 (СИ) - Савинков Андрей Николаевич - Страница 8

Не смотря на все вышеперечисленное Даву сходу атаковал австрияков, желая разгромить противника в одном генеральном сражении, как это не раз делал покойный французский император. Тут, однако, произошел натуральный конфуз. Окопавшиеся на возвышенности австрийские части, вооруженные капсюльными штуцерами, ружейным огнем наносили атакующим в плотных батальонных колоннах французам просто ужасающий урон. Обстрел начинался с шестисот шагов и за пять-семь минут, что атакующей пехоте требовалось на сближение, защищающиеся успевали дать порядка пятнадцати-двадцати залпов. Очевидно было, что с изменившимся оружием, нужно менять и тактику, и первыми это прочувствовали именно австрийцы.

Результатом полного хаоса сражения стали большие — примерно шесть тысяч человек убитыми и раненными — потери французов, которые добиться хоть какого-то успеха тут не смогли. Стало понятно, что быстро войну закончить не удастся.

В это время Англичане, не став выдумывать велосипед и не желая рисковать сверх необходимого, начали переброску восьмидесятитысячного экспедиционного корпуса на Пиренеи, на соединение с испанскими союзниками. Все прошлые недопонимания между двумя великими — Испания уже в прошлом, а Англия прямо сейчас — империями были быстро забыты, время как будто повернулось вспять и откатилось на восемь лет куда-нибудь в 1814.

В Каталонии южные рубежи французской империи вновь прикрывал знающий этот театр военных действий лучше всех Сульт. После заключения мира в 1815 году Наполеон понимая, что как минимум еще одна война, неизбежна назначил Сульта генерал-губернатором Каталонии с задачей подготовить провинцию к обороне.

На самом деле этот Наполеоновский маршал никогда не скрывал своих политических амбиций. По примеру покойного Мюрата — хотя тому это и не принесло счастья, но тут уж что поделать, военная Фортуна, она дама ветреная — Сульт отчаянно желал обрести кусок «своей» земли, собственно на этом честолюбии и сыграл Наполеон. Маршал, которому на выполнение основной оборонительной задачи был, по сути, дан карт-бланш, развернулся по полной. Он провел в ускоренном темпе социальные и экономические реформы по французскому образцу, что дало определённую долю лояльности местного населения, которое вздохнуло чуть посвободнее. Опять же на контрасте с остальной Испанией, где Фердинанд выжимал из подданных последние соки, дабы наскрести деньги одновременно на подготовку новой армии и на войну в колониях, ситуация в этой оторванной северной провинции виделась относительно приемлемой.

После этого Сульт развернул призыв в имперскую армию каталонцев — последние испанцев традиционно недолюбливали, — а также строительство нескольких мощных крепостей на самых важных с точки зрения возможной войны направлениях. Лерида, прикрывающая Барселону с запада была превращена неприступную твердыню, одних только орудий в этой крепости насчитывалось больше двухсот.

Впрочем, с началом войны Сутьт не стал отсиживаться в обороне, а оставив в Барселоне небольшой гарнизон с пятидесятитысячной армией ударил на запад в вдоль Пиренеев в сторону Бискайского залива, обеспечивая себе более надежную связь с метрополией и за одно прикрывая Байону с юга.

В первом же столкновении с испанцами, которое случилось 3 мая близ селения Барбастро французы наголову разгромили не успевший убраться с из дороги восьмитысячный испанский заслон. Хотя, если быть совсем честным, то как таковой битвы не получилось: испанцы, которым на несколько месяцев задерживали жалование, вооруженные старыми еще кремниевыми ружьями, принялись разбегаться едва только попали под обстрел. Генерал Мурильо, командовавший этим корпусом также не проявил чудеса храбрости и предпочел «отступить».

В целом начало войны, пришедшееся на весну и первую половину лета 1822 года, больших сражений не явило. Стороны предпочитали больше маневрировать чем бросаться в оголтелые атаки, подстраивали тактику под новое оружие, а также заканчивали мобилизационные мероприятия, формируя в тылу войска второго эшелона. Основные события сами собой перенеслись на вторую половину года.

18 июня после долгих приемно-сдаточных испытаний на баланс Балтийского флота был принят первый в мире экспериментальный пароходофрегат — вернее просто пароход — «Генералиссимус Суворов» полностью избавленный от парусного вооружения. Около 900 тонн водоизмещения, 24 орудия, две паровые машины по 150 лошадей каждая, крейсерский ход в районе 10 узлов, максимальный — 14.

Корабль получился, по правде говоря, не слишком красивым, во всяком случае до раскидывающих во все стороны белые крылья парусников ему было далеко. Две торчащие над низкой палубой трубы, источающие черный, пахнущий отнюдь не французскими духами дым, закрывающие чуть ли не треть борта, шлепающие по воде колеса, утилитарный, лишенный всяческой романтики вид. Низкий по сравнению с парусниками борт, отсутствие выраженных надстроек делали корабль похожим на коптящий утюг, какая уж тут красота.

Жители столицы к этому времени уже успели привыкнуть к ползающим по реке пароходам, никто на очередную «коптилку», путь даже она была больше других, особого внимания не обращал. Хотя поначалу люди собирались вдоль набережных, кричали, махали руками, некоторые пытались — от большого ума — святым крестным знамением изгнать в ад чадящих монстров.

— А все ж обычные корабли мне больше нравятся, — покачал головой Александр, которого я позвал прокатиться на боевом пароходе. — В них больше души что ли.

На это заявление я смог только хмыкнуть.

— А вы что скажете, господин капитан первого ранга?

Оказавшийся первый раз в столь высокой компании Лазарев отчаянно робел, но старался держать марку. Вернувшийся год назад из первой антарктической экспедиции Михаил Петрович Лазарев был осыпан наградами с головы до ног. Получил орден Александра Невского третей степени, а также производство в капитаны 2-ого ранга минуя звание капитан-лейтенанта. Почти как Гагарин, впрочем, достижение по значимости были похожего порядка.

Хотя формально главой экспедиции был не он, а князь Меньшиков, вообще попавший на флот случайно — благодаря очередной придворной интриге его спровадили подальше от монаршего тела — всем было очевидно, что основную тяжесть организации экспедиции вынес именно Лазарев, а непосредственно командовал командир 1-ого ранга Лисянский, занявший в этой истории место Беллинсгаузена.

Я с Лазаревым пересекся на награждении — просто было интересно посмотреть на очередную историческую личность — и неожиданно проникся. Михаил Петрович оказался умным, знающим моряком, талантливым военным и отличным организатором, знал толк не только в географических открытиях, но и, например, в кораблестроении. Ну и в общем, такого ценного кадра я быстро сгреб в охапку и зачислил к себе в свиту, сделав штатным консультантом по морским делам. Так что «Генералиссимуса Суворова» Лазерев видел, мягко говоря, не в первый раз, можно сказать, вся достройка корабля проходила под надзором этого специалиста.

— А мне нравится, ваше императорское высочество, — в присутствии императора, капитан не решился называть меня по имени отчеству. — Чувствуется дыхание нового времени.

— Весьма зловонное дыхание, — ехидно откликнулся Александр. Именно в момент диалога ветер изменился и нас обдало частью «выхлопного» шлейфа. А еще из-за несовершенства машин в воздух во множестве попадали мелкие неперегоревшие части сажи, которые потом выпадали на палубу и суетящихся на ней матросов.

— Зато от ветра не зависит, можно плыть в любую сторону по своему желанию.

— Но не далеко, — покачал головой Император.

Его как и большую часть военного ведомства идея строительства пароходного флота совсем не вдохновила. Впрочем, тут их судить сложно, преимущества пара перед ветром были пока еще откровенно неочевидны. Пароходы зависили от угля, как в логистическом плане, так и в денежном, а на флоте у нас традиционно экономили. Плюс большие бортовые колеса, закрывающие треть палубы, сокращали возможность установки пушек. С последним мы собирались бороться установкой гребного винта вместо колес, однако задача эта с технологической точки зрения оказалась весьма непростой, и пока она находилась в стадии, так сказать, отработки.