Дорога висельников - Резанова Наталья Владимировна - Страница 11

Вот уж его, по мнению Сигварда, следовало отправить на Север, сражаться с пиратами – барнабиты славились прежде всего своим галерным флотом. Но адмирал Убальдин не желал иметь соперника в лице Великого Магистра, подобно тому как Лига Семи Портов соперничала с орденом святого Барнабы в борьбе за контроль над Южным побережьем. А потому Лига вытесняла барнабитов в глубь материка. Капитану Нитбеку по званию не полагалось быть осведомленным о таких материях, но он же был не слепой и не глухой. И если барнабиты появились в Крук-Мауре, так неспроста. И кавалер Фусбер, возглавлявший местных барнабитов, не иначе как стараниями адмирала оказался подчинен начальнику местного гарнизона, то есть ему, Нитбеку. Хороший удар по рыцарской гордости. Вдобавок за последние сто лет барнабиты привыкли, что они – первые герои и молодцы во всем Южном пограничье. Но и ребята Нитбека тоже были не новобранцы необстрелянные, и наличие двух орлов в одной берлоге постоянно приводило к стычкам наподобие нынешней.

И это еще была наименьшая из проблем.

А наибольшая – та причина, по которой их сюда направили. И по которой Крук-Маур, считавшийся прежде городом, далеко отстоящим от границы, нынче требовал укрепления обороны.

Причина эта в данный момент называлась Абдрахман ибн Хусейн ас-Дандани. Язык сломаешь, пока произнесешь это басурманское имя. Солдаты, не утруждаясь, именовали его просто Рахманом. А его головорезов – рахманами.

Бранзард, когда Сигвард рассказал ему об этом, в ответном письме сообщил, что по-арабски «рахман» вроде бы значит «милосердный».

Смешно.

Хотя вообще-то ничего смешного не было.

Как уже говорилось, формально между империей и эмиратом Зохаль был мир. А вышеназванный Абдрахман не занимал никаких постов ни в армии, ни при дворе эмира, и считалось, что набеги он предпринимает исключительно по собственному своеволию. А в действительности Абдрахман, будучи любимым племянником эмира, сыном его младшей сестры, вряд ли действовал без дядюшкиного одобрения.

Прибрежные города империи были хорошо укреплены. А вот на суше вдоль самой границы заставы были редки. Ибо христианские земли от басурманских отделяла естественная преграда – пустыня. Но Абдрахмана эта преграда не останавливала. Вот уж верно – бешеному псу вода ни к чему.

В отличие от других высокородных воинов Аллаха, в течение столетий точивших – и тупивших – свои сабли о Южную границу империи, Абдрахман приходил не затем, чтоб завоевывать. Для этого ему, прямо скажем, недостало бы людей. И уж конечно, не для того, чтоб насаждать среди неверных ислам. Неверные, по мнению Абдрахмана, годились только на то, чтоб их грабить. И убивать. Для этого у него хватало и сил, и желания.

У Сигварда тоже было свое мнение. Хватит отбрехиваться. Направить полный кавалерийский полк, усиленный артиллерией, да барнабиты с моря поддержат – этого хватит, чтоб дойти если не до аль-Хабрии, главного города эмирата, как это когда-то сделал легендарный предок Брана, то до Дандана, гнездилища рахманов, – и выжечь его.

Эмир открещивается от действий племянника (если слово «открещивается» применимо к мусульманину), так пусть слопает. И это было единственное, в чем взгляды Сигварда полностью совпадали с взглядами кавалера Фусбера.

Увы, приказ, полученный в Тримейне, толкований не допускал. Только обороняться. Впрочем, его величество тоже можно понять. При морских мятежниках, угрожавших Тримейну и Эрду, и усилившихся в последние годы протестантских волнениях в Карнионе он не желал рассеивать силы и вести войну на Юге.

Но если дела и дальше так пойдут, дождутся тримейнские политики того, кто объединит эти ханства, эмираты и княжества – и покатится волна до самой Древней земли…

Отличная мысль. Самое удовольствие для летнего утра. То есть это по-здешнему лето, а у приличных людей – ранняя весна. В лесах вокруг Веллвуда, поди, и снег не везде растаял. А тут настоящей весны и не бывает. Была-была зима – тоже ненастоящая, похожая на осень: гнилая сырость, пронзительный ветер с моря и дожди, а потом оглянуться не успеешь – начинает печь. А если ветер – то из пустыни, от которого голову ломит. Скельского, что ли, выпить? Здесь оно – не бог весть что, но жажду утоляет. Лучше бы пива с ледника, но в Крук-Мауре нет ни ледников, ни пива…

Выпить он не успел. Распахнулась дверь, и, отпихнув Ловела, вошел, шатаясь, лейтенант Бокехирн, командовавший второй полуротой, – долговязый, с лицом, битым оспой. Впрочем, его длинную физиономию это не слишком портило. Он был постарше Менда и повидал побольше. И по всему было ясно, что новости у него поважнее, чем те, что принес Менд.

– Рахманы?

– Да, – ответил Бокехирн, – и даже хуже.

– Что может быть хуже? Садись, выпей и докладывай.

Скельское, что так хорошо утоляло жажду, отправилось в глотку лейтенанта.

– Раньше как было? Набежали они, что смогли – разграбили и свалили. А теперь они взяли себе манер людишек в плен угонять. А кто идти не может, тех режут.

– Разведчики сообщили?

– Да не совсем…

– Что значит «не совсем»?

– То и значит. Часть народу, которых они через пустыню повели, сбежала. А они, рахманы, сволочь такая, обнаглели совсем, развернулись – и снова на наши земли. Догнали их и принялись рубить. Тут мы и подоспели. Кое-кого спасти удалось…

– А из рахманов кто уцелел?

– Прости, капитан. Я и сам понимаю, что нужно было кого-то оставить. Но не удержались мы. Там ведь дети были, среди беглых-то…

– Ладно. Прощу. А рахманы и впрямь обнаглели. Поднимай людей. Или… погоди, останешься здесь. Я сам поведу наших. Ловел! – крикнул он. – Зови вестового. Я напишу записку Фусберу. Посмотрим, так ли хороши барнабиты в открытом бою…

Все делалось быстро и привычно. Заполошный Менд орал во дворе, отдавая приказы. Трубили сбор. Седлали коней. В капитанстве барнабитов ударил колокол. Только бы не вздумали мессу служить, монахи чертовы…

Уже на выходе Сигвард спросил лейтенанта:

– Ты их с собой привез… тех, что уцелели?

– Нет. Торопились мы. Оставили их в Трех Тутовниках – это деревня такая.

– Знаю. По пути надо будет заглянуть туда, может, скажут твои спасенные что полезное.

– Это вряд ли. Они ж там от страха ошалели совсем.

Но Нитбек уже не слышал его.

Конечно, это могло быть ловушкой. Выманить глупых кафиров из города и захватить его, брошенный без защиты. Только капитан Нитбек оставлять Крук-Маур без защиты не собирался. В крепости после его ухода оставалось достаточно людей для обороны. Да и барнабиты не все бросились в погоню за неприятелем.

Бокехирн ошибся. Время, потраченное на то, чтобы заехать в Три Тутовника, не было потеряно зря. Нитбек узнал о том, сколько рахманов перешло границу и сколько их находится в пустыне (в погоню за беглецами бросилась лишь небольшая их часть), и главное – что набег возглавлял сам Абдрахман ибн Хусейн. Странное дело – сведения эти он получил не от кого-либо из выживших мужчин, а от девчонки дай боже десяти лет.

Сигвард понимал, что многие дети склонны врать, не сознавая собственной лжи, но что-то убеждало его – соплячка говорит правду. Она не плакала и не впадала в оцепенение, как бывает с людьми, перенесшими страшное потрясение, а четко рассказывала, что видела. Завершив свое повествование, она спросила:

– Вы возьмете меня с собой, капитан?

И прежде чем он успел ответить, малявка вытащила из-под покрытой лоскутным одеялом лавки, на которой сидела, рахманскую саблю.

Сигвард чуть не поперхнулся.

– Да ты и саблю-то не удержишь!

– Трудно, – согласилась она. – Я убила рахмана, потому что он упал. Иначе бы не вышло. Но я могу подрубать ноги их лошадям. Это я уже делала.

– Это правда, капитан, – подтвердил один из раненых, находившихся в той же лачуге.

Странные дети растут нынче в Южном пограничье. (Ему назвали имя девчонки – Грейне Тезан, однако Сигвард его тут же позабыл.) Но это еще не причина, чтоб перекладывать на них свои прямые обязанности. А то скоро здесь младенцы с саблями расхаживать начнут. Эх, где наше детство и детские глупости? Как там – «Мы не магометане, чтоб саблями махать… шпага – оружие благородного человека…». Впрочем, и тогда, не догадываясь, что попадет в Южное пограничье, Сигвард знал, что и по эту сторону границы освоены сабли. А шпагами, по местным понятиям, дерутся городские франты, сыновья несских патрициев и фораннанских купцов.