Колыбель для ласточки (СИ) - Дока Анастасия Константиновна - Страница 29

«Возможно, идея Раисы Павловны не так уж плоха, и нам действительно стоит уехать из города. Хотя бы на пару дней».

Но едва он приблизился к мысленному согласию с тёщей, как вспомнил её слова, сказанные громко и властно у самой двери. Она обращалась к дочери.

«Нашу семью просто преследуют несчастья. А что, если Лара была ошибкой? Вдруг убить хотели тебя, а не её? Вы ведь так похожи. Доченька, нам надо уехать, пока всё не образумится. Слышишь? Подумай об этом».

Конечно, он не сдержался, закричал. Ника плохо спала, всё звала Лару. Проснулась грустная, с поникшим взглядом. Говорила о подруге, отказалась от ласк. Не захотела есть гренки. Закрылась. А Раиса Павловна такое сказала.

Максим принял слова на свой счёт, поэтому супруги расстались без привычного поцелуя. Он вновь сомневался. Тёща, сама того не зная, разбудила зверя, и тот принялся грызть Макса.

«В своих несчастьях она винит тебя, и ты знаешь почему», — доносились слова из жуткой пасти. Они звучали снова и снова.

Раиса Павловна чувствовала себя ужасно. Физически она оставалась бодра и весело месила тесто на пирог — дорога-то неблизкая, а в пути на её детей всегда нападал жор. А внутренне дрожала, тряслась. Боялась. Чувство вины и неправильности хватало за горло, лишало воздуха. Трепало нервы.

Зачем она это сказала Нике? Почему не сдержалась? Кто за язык тянул? Город действительно покинуть надо. На время. Сменить обстановку, подышать свежим воздухом. Только кому это больше нужно: ей или Нике с Максимом?

Ей.

Раиса Павловна мучалась снами: её одолевали кошмары, один другого хуже. То к ней приходил покойный муж и пьяный болтал о каких-то соседях и о том, что те убьют всех, если понадобится, рассказывал о лотах, о договоре на игру. То она видела, как муж стоит у окна, спиной к ней и скалится. Отражение в стекле показывает не Давида — какого-то монстра. А потом супруг оборачивается, но на месте его лица не родные глаза и губы, а расплывающиеся черты. Будто перед ней не человек вовсе и не монстр — пятно, клякса.

Проснувшись посреди ночи, Раиса долго не могла прийти в себя. Она лежала, глядя в потолок, но всё ещё видела остатки от того, что когда-то было её мужем. И это было страшно. Бережно хранимый в сердце образ любимого мужчины, всегда заботливого с дочерью и некогда внимательного к ней самой рассеивался быстро и неизбежно. Портрет обретал всё более шокирующие черты, какие изо всех сил Раиса старалась не замечать все эти годы. Черты, которые тщательно прятал сам муж. Но стоило ему окунуться в привычное пиво и немного расслабиться, как маска слетала, и тогда обнажались клыки кровожадности, увеличивалась опухоль эгоцентризма. Жадность и похоть, похоть и жадность овладевали рассудком, и Давид становился другим.

Обнаруженная переписка живо предстала перед глазами, доказывая то, как много секретов было у мужа. Молчаливый вопрос, застывший на губах, улетел в приоткрытое окно, когда, борясь со страхом и бессонницей, Раиса поднялась с кровати.

«Кем ты был Давидушка? Кем?»

Теперь на этот вопрос некому было ответить.

Раиса не сдержала слёз. Она тихо оплакивала молодость, своё влюблённое сердце и светлые дни, проведённые с тем, кто никогда собой, наверное, и не был.

Утром Раиса Павловна начала обдумывать план побега. Она должна была покинуть город вместе с семьёй. Всё просто. Максим с Никой поедут на работу, а она в это время соберёт их вещи, приготовит еду в дорогу, съездит домой за ключами.

Всё просто.

Она предложила поездку дочери, но та неожиданно воспротивилась. Сказала, что не хочет покидать город, в котором жила подруга. Ника вела себя неразумно, вела себя, как глупый ребёнок, и Раиса рассердилась. Напуганная собственными фантазиями — сны не прошли бесследно — наговорила ей лишнего. Напугала.

Максим взбесился, начал кричать.

В итоге все разошлись в дурном настроении, так ничего и не решив.

Пирог с картошкой и грибами уже давно румянился в духовке, а Раиса Павловна всё продолжала вспоминать обрывки снов, ту переписку и лицо дочери у двери.

Во всех бедах она винила только себя.

Раиса была несчастна.

У Ники не выходили из головы мамины слова. Что она имела ввиду, говоря о несчастьях? Неужели винила Макса? Продолжая теребить шарф, Ника едва не проехала остановку. Она крикнула водителю, вышла из автобуса и начала рассеянно озираться по сторонам. Медленно пошла вперёд. У витрины кофейни остановилась, замерла. Здесь были бешенные цены, а кофе на любой вкус. И Лара не жалела денег водить её сюда, угощать. Баловать.

«Ты не пробовала?! Ника, это надо срочно исправить. Вкуснейшего десерта ты точно не ела».

«Я обойдусь кофе. Тут и так дорого».

«Дорого, дорого. Подруга, жить надо в удовольствие. Всё, я беру. Кофе выбрала?»

В тот раз Ника доверилась вкусу Лары. Не ошиблась. Они отлично посидели, поболтали, а потом отправились по магазинам. Лара подобрала себе юбку. Ника захотела такую же, но не кремовую, а цвета персика.

— Это неправильно… — произнесла еле слышно, отходя от витрины. — Так не должно было случиться. — Слёзы встали комом. Ника едва сдержалась. Начала махать руками перед лицом. Опустила голову, поспешила прочь и от этого места, и от тяжёлых воспоминаний.

Ника так спешила, что врезалась в мужчину.

— Извините… — залепетала, поднимая глаза.

— Ты вернулась… — произнёс незнакомец. Его серый шарф развевался на ветру.

— Простите, вы ошиблись, — Ника сделала шаг в сторону.

— Это действительно ты, — повторил незнакомец. В его глазах плескалось что-то такое… пугающее до чёртиков.

Ника ещё раз извинилась и почти побежала.

Третий стоял, как вкопанный и счастливо улыбался, глядя ей вслед. Он маниакально повторял:

— Ты вернулась. Ты вернулась.

Третий пошёл следом.

Ника добежала до квартиры и тщательно закрыла дверь. Обычно два замка означали, что супруги уехали на дачу и вернутся не скоро, но сегодня, несмотря на полный дом, такой шаг казался жизненно необходимым. Она не могла объяснить причину своего страха, но всё внутри кричало. Хотя вроде бы… Обычный мужчина: глаза, нос, рот. И вроде ничего такого не сделал. Подумаешь, обознался! Чего дрожать?! Но доводы рассудка всё равно чахли перед иррациональным. Вероника испуганно тёрла пальцы.

Матери не оказалось, однако аромат из кухни подтверждал серьёзность намерений: планы уехать никуда не делись. Более того шла тщательная подготовка. Ника заметила остывающий пирог и два термоса на полотенце для сушки: Максим пил только из бутылки и в основном минералку.

Взгляд в поисках успокоения прошёлся по зелёным обоям, дошёл до белой воздушной тюли, выхватил приоткрытое окно. Нике хотелось всего лишь удостовериться, что мужчины внизу нет. А богатое трусливое воображение уже вовсю рисовало незнакомца: тот стоял у подъезда, высоко задрав голову. Его глаза искали Нику.

Сердце ускорило ритм, нервы натянулись струнами. Ругая себя за нелепый страх, Вероника задержала дыхание и посмотрела вниз.

Мужчины не было: ни его, ни серого шарфа. Почему-то казалось, если и не он, странный человек, чья непримечательная, слишком обычная внешность тут же стёрлась из памяти, то его серый шарф точно окажется в поле зрения. Он останется на ветке дерева, указывая хозяину, где искать Нику или будет ждать на скамейке у подъезда.

Пусто. Ника выдохнула с облегчением.

Рассеивая неясную тревогу, взяла в руки любимую тетрадь и какое-то время описывала в ней чувства.

Третий не мог поверить глазам и в тоже время верил в случившееся больше, чем во что бы то ни было на этом свете. Лара. Его Лара была жива. Она была невредимая и всё такая же красивая. Ей так шло каре. Он не мог налюбоваться и поэтому при встрече, долгожданной и желанной вёл себя столь глупо.

«Это действительно ты», — всё, на что хватило фантазии.

Запомнив, в каком подъезде живёт любовь всей жизни, Третий какое-то время ходил вокруг дома. Он как раз встал под окном, когда Ника отвернулась. Он не видел её, но чувствовал. И нисколько не сомневался: поведению Лары есть объяснение. И даже больше Третий ЗНАЛ, в чём причина.