Кружева лжи (СИ) - Дока Анастасия Константиновна - Страница 66

И всё равно Александра страшилась идти на мост. В сумке лежал пистолет, но и он покоя не приносил.

Опасения выматывали.

На мосту, несмотря на поздний час, были люди: влюблённая парочка, какой-то подвыпивший мужик и собачница. Александра надела перчатки, поправила идеально сидящую шапку — условный знак — шагнула на мост. Она подумала, что с начала кошмарной истории двух сестёр прошёл ровно месяц. А потом увидела знакомый силуэт, галстук цвета индиго. И собственную маму с куклой в руках.

Смятение, растерянность. Потеря контроля.

Александра неуверенно шагнула навстречу.

Мама раскрыла объятья, вызвав ещё большее удивление, и звонко произнесла:

— Оказывается, ты замуж выходишь! А от нас с отцом таишься. Саша, ну, наконец-то ты взялась за ум! Правильно, хватит за убийцами бегать, пора дома осесть, детей рожать. — Посмотрела на Диму. — Простите за прямоту, Димочка, но года-то у моей дочери идут.

Александра готова была провалиться сквозь землю. Растерянность сменилась недовольством, переходящим в гнев. Похоже, она дура, повелась на россказни Виталины, а на самом деле самым страшным за сегодняшний вечер станет унижение перед Димой. Перед всеми! Наглец провернул такое, познакомился с её мамой и ещё не поднимает глаз!

— Стыдно? — обратилась к нему Александра. Увидела, как губы изогнулись в улыбке. — Димочка… — Мамина интонация не вышла, но Селивёрстова надеялась, прозвучало с достаточной издёвкой.

— Саша, ну как ты с женихом разговариваешь?

Александра не ответила маме, потянулась — ещё один условный знак. Он означал не о чем беспокоиться, и «прохожие» начали расходиться. Остались только Бриз и Гольцев.

— Соколов, дьявольская муть, ничего не хочешь объяснить? Что глаза прячешь? Зачем маму привёл? Ты, вообще, обалдел? Ты…

Начинался скандал. Эмоции взяли верх, напряжение пустилось в пляс: безумный и неукротимый. А Дима всё не поднимал головы, будто действительно стыдился.

Гольцев стоял на месте. Бриз почувствовал его напряжение.

— Там не твой брат. — Не спросил, утвердил.

— Не знаю. Понимаешь. Я давно его не видел, а Димка он… странный человек. Но… Это не Димина поза. Куртка похожа, галстук его, любимый, но… Чёрт, галстук поверх куртки? И почему он выставил правую ногу вперёд?

Те же вопросы посетили и Александру, но они просвечивались где-то там, в закоулках сознания, за пеленой радости и других бушующих эмоций. Её мать сказала про свадьбу. Что?!

У Ивана не было времени думать, он боялся лишь за жизнь своей Пули. Рванул к ней, крича:

— Девушка! Вы обещали мне фотографию!

Он надеялся, она сообразит, отойдёт в сторону, ведь загораживает убийцу! Но Александра застыла, как вкопанная.

А Соколов поднял голову.

«Чужие глаза! — пролетела ужасающая мысль в голове Селивёрстовой — Чужое лицо. Грим».

А потом она беспомощно смотрела на нож в руке убийцы, на то, как падает сначала кукла в синем платьице, а затем и мама.

Крики, выстрелы. Тот человек, которого она приняла за Диму, перевалился через ограду и полетел вниз.

Саша беззвучно опустилась на колени, прижалась губами к лицу мамы. А затем начала в отчаянье бить советскую куклу. Слёзы застилали глаза, и она не видела, как маму грузили на носилки, как один из медиков сказал: жива.

Бриз что-то говорил снова и снова. О чём-то спрашивал.

Последняя мысль Александры касалась Димы. В произошедшем она винила его.

Боль пронзила тело.

— Саша!

Бриз развернул её к себе.

— Чёрт! Да ты же ранена! Скорую! Сюда!

— Ваня, отойди. Носилки!

— Она теряет сознание! Саша! Сделайте что-нибудь!

— Ваня, не мешай!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— В машину её, срочно!

— Саша… ты слышишь?

Она не слышала. В сознании ворочалась фраза из дневника: «Все умрут. Тетя Нина, Ангел, Лилька, Юла. И ты…» А под этими именами алым светились рисунки ненавистных Витой рыб.

Рыб, уплывающих навсегда.

Когда умерла мама, Ваня не плакал, ведь он должен был держаться ради отца — он нужен был ему. А сейчас отец нужен был Ване.

Они сидели вдвоём в приёмном. Отец прижимал сына так, как умел — не слишком нежно, по-приятельски. Ваня хмурил брови, сдерживая слёзы.

Бесполезно.

Те падали и падали, делая из него какого-то нюню, размазню. Разве такого бы хотела увидеть Саша, очнись она в эту минуту?

Минуты… Они уходили так быстро. Врачи ничего не говорили ни о Саше, ни о её маме. Ожидание убивало.

— Она сильная, — утешал отец, — ты же знаешь. Вспомни, скольких она подонков помогла поймать? Скольких мерзавцев раскусила? Да ей ещё пахать и пахать в этой вашей полиции! Так что нет, Ванька, она не умрёт. Ей совесть не позволит.

— И мечта, — улыбнулся Иван. — Она мечтает сразиться интеллектом с выдающимся преступником.

— Мечта — это хорошо. Мечты помогают жить. Принести тебе кофе или ещё чего из автомата?

— Нет. Просто, — тяжело вздохнул, — посиди со мной рядом.

Гольцев стоял у окна, общался с мамой. О брате ничего не сказал. Соврал, будто встретится с другом и теперь выслушивал по телефону недовольство: он солгал, и она это прекрасно знала.

— Мы должны быть честными друг с другом. Слышишь?

— Да, мам. Но моё отсутствие и правда никак не касается нашей семьи. Тут… несчастье с коллегой.

— Он хоть выжил? — забеспокоилась женщина.

— Выживет. Она сильная.

— Андрюша, а это случайно не детективша?

— Она. Да всё будет в порядке! Не волнуйся.

— Детективша очень нашей Машеньке нравилась. Она всем о ней рассказывала. Такая смелая, решительная. Отчаянная. Машенька хотела быть такой же. Не бояться. Она же… всё-всё-всё собирала. Даже сплетни у твоих коллег. Да простит меня, моя доченька за то, что её секреты выдаю. Машенька… — послышались всхлипы.

— Подожди, мам. Ты сейчас о чём? У каких коллег?

— А приходил какой-то. Они у дома встречались. Он на машине приезжал, таксист ваш, вроде. Любезный такой. Помог мне с сумками.

— Мама!

— Что мама? А что я такого сделала?

— У меня нет коллег-таксистов!

— Не кричи. А что случилось-то?

Андрей уже догадался, кем был таксист.

— Всё нормально. Прости. Скоро буду. Не волнуйся. — Повесил трубку и сразу набрал Рукавицу.

— Знаю, — сказал тот, услышав Гольцева, — Содин выведал про мост у Маши, а она, конечно, знала о расставании с Соколовым. Об этом знали и в Управлении, и у нас.

— И я знал.

— Вот-вот. Да тот же Резников рассказывал о расставании на мосту, виня Соколова в страданиях Саши. Содин сказал: план Чириной с самого начала касался её. Всплакнул.

— Совесть? — недоверчиво уточнил Гольцев.

— Какая совесть, Андрей? У таких отморозков её быть не может! Страдалец переломался чуток при падении, пуля в плечо навылет, и грозится теперь нас засудить. Из-за своей судьбы страдает. Он же бедный, Чирина его соблазнила, а потом купила. А он пожить нормально захотел. Бред, короче. И мы у него виноваты. Общество, в смысле.

— Как обычно.

— А таким, как он ничего и не остаётся, — в трубке хмыкнули. — И, кстати, Содин и Римскую собирался убить. Но не сразу, обещал Чириной её помучить.

— Обломались, — хмыкнул Гольцев.

— И слава богу.

— Я только не понимаю одного, Владимир Андреевич, если Чирина всё продумала заранее…

— Не заранее. Запасной план.

— Откуда ей было знать, что Саша займётся делом ВРАЧА?

— Одноклассница, Васильева. Первая жертва. Наша Саша не прошла бы мимо такого дела. А придуманный маньяк ВРАЧ с отвлекающими рунами только подогрел интерес. Кто не знает, как Селивёрстова обожает головоломки?

Гольцев тоже выругался, вынужденно соглашаясь. Подцепить детектива на крючок было, к сожалению, довольно просто.

— И ведь тоже гримировался, гнида… Чирина научила. Талант года, чтоб её… — прошипел Рукавица. — Поэтому и найти его не могли. Ещё и прятался под фамилией матери. Продуманный… тварь. — Замолчал. Было слышно, как закурил. Совсем иным тоном прозвучало: