Мост Невинных (СИ) - Торн Александра - Страница 1

Байола, 1778

28 ноября

Над улицами метался свет фонарей, отражался в мокрых, блестящих камнях оград, стен и мостовой, трепетал, как флаги, под порывами сырого ветра. Потоки людей текли из квартала в квартал, наполняя ночь гомоном, криками, топотом тысяч ног. Горожане собирались в толпы на площадях, и там свет сливался в огненные озера. Кто-то выкрикивал какие-то призывы, откуда-то доносились обрывки речей, слышался цокот копыт и стук колес. Но набат и церковные колокола молчали, дома знати, богачей и церковников были погружены во тьму.

Ги де Солерн тоже не зажигал света. Он стоял у окна, пил остывающий шоколад и следил, как толпы запруживают улицы, площади и переулки, слушал топот и крики — звуки, которыми сопровождается всякое народное волнение. Словно все горожане, забыв о сне и покое, ринулись на улицы… чтобы что?

"Как будто что-то изменится… разве что они возьмут дворец штурмом".

В доме было темно. Сегодня все не любили слуг короны еще сильней, чем обычно, и Солерн не хотел провоцировать толпу. Он не стал возвращаться домой — соседи знали, кто он, и вполне могли перейти к решительным действиям, забыв о страхе. Да и на улицах было небезопасно еще со вчерашнего дня.

"Интересно, рискнут ли они вломиться сюда?" — подумал Солерн и хмыкнул. Если толпа достаточно разогреется, то почему бы и нет? Устроить славный маленький погром в логове упырей, кровососов, врагов народа, слуг богатеющих паразитов, угнетателей и как там еще?

Ги взял сложенную листовку, которую использовал вместо подставки под кружку, и развернул. Дешевая краска уже поплыла от тепла, но он разобрал нечто рифмованное и оскорбительное про псов, жрущих дерьмо господ. Памфлеты распространялись в Байоле тоннами и уже вполне могли заменить национальную валюту.

Старший королевский дознаватель присел на подоконник. К его краю была прислонена длинная тяжелая шпага, которой мог успешно орудовать только такой длинноногий и длиннорукий человек, как Солерн. Шпагу он в свое время конфисковал у племянника, который волочил ее за собой, как каторжник — гирю, уверенный, что выглядит грозно и мужественно. Рядом лежали два пистолета и патронташ. За голенище каждого сапога Ги спрятал по ножу, еще один — "змеиный язычок" — пристегнул к левой руке.

В дверь дважды коротко стукнули. Солерн поставил кружку на памфлет, опоясался шпагой, пристегнул набедренные кобуры и под конец, поколебавшись, повесил на ремень несколько ведьминых игрушек. Себя бы не подорвать в пылу драки — а драка будет, куда ж без нее… От воплей и топота ног уже звенели стекла.

Не то, что бы Солерн был против. В конце концов, люди имеют право на скромные развлечения, особенно когда хлеб дорожает, соль может позволить себе не каждый, а мясо стало предметом роскоши. Но все же Ги не хотелось опять брести домой, спотыкаясь о трупы, и раздумывать, кого из соседей он недосчитается сегодня.

— Мастер здесь, — басом шепнул ему Жерар Греналь. И он, и сам Солерн, и дюжина агентов были закутаны в длинные непромокаемые плащи с капюшонами. Не отличить от лодочников Сен-Сезар, если бы не кончики шпаг, приподнимающие полы плащей.

— Где он?

— Ждет внизу.

— Скажите ему, что иностранцам сегодня лучше не бродить по столице в одиночку. Если он опять вздумает от нас отбиться…

— Старик всегда делает, что хочет. Вы же знаете.

— Хочет делает, хочет — не делает, — пробормотал Солерн, спускаясь по лестнице. Мастерам никто не указ… счастливые люди.

"А я мог бы спать в своей постели, в доме с виноградником, на юге, в тепле, — кисло подумал Ги. — И ни сном, ни духом про всю эту дрянь!"

Бунты вспыхивали то тут, то там, как торфяные пожары. Полиция и агенты Секрета Короля тушили один, другой, третий, но в глубине по-прежнему тлел огонь и вскоре вновь прорывался наружу. Недавно гвардия разогнала толпу шелкопрядильщиков в предместьях, Солерн взял зачинщиков, но чуял, что это еще далеко не конец.

Мастер Николетти ждал их на первом этаже — Солерн, как всегда, ощутил его присутствие раньше, чем увидел. Мастера окружал давящий ореол — словно невидимая рука, которая выжимала душу из каждого, кто подходил слишком близко. Правда, пару раз в год у старика случалось хорошее настроение, и тогда Ги не хотелось немедленно повеситься после нескольких минут рядом с ним. Но сейчас, судя по тому, что леденящее отчаяние накатило на Солерна еще на лестнице, Николетти был особенно не в духе.

— Как их земля носит, — пробормотал Греналь и тишком перекрестился. Помощник старшего дознавателя был крепко сбит, трепетностью натуры не отличался, а за свои пятьдесят с небольшим повидал всякого, но мастер действовал угнетающе даже на него.

Мастер из Ренолы был высоким, чуть ниже Солерна, и не то что бы худым, а узким, точно его вырезали из бумаги. У него даже лицо было длинным и узким, заостряющимся к подбородку, с высоким лбом и тяжелым горбатым носом. Из-под кустистых бровей блестели, как у хищной птицы, большие, светло-голубые глаза. Он носил только черное, и потому густая грива седых кудрей казалась серебристым нимбом вокруг лица.

— Час ночи! — каркнул мастер. — Нет, второй! Какого черта меня сюда притащили?! На улицах полный ад…

— Поэтому вы здесь, — оборвал его Солерн. — Нам нужно допросить подозреваемого.

Старик уставился на него из-под нахмуренных бровей, и на Ги накатила черная тоска. Если б он мог, то бросил бы шпагу и с рыданиями убежал в ночь, чтобы утопиться в Байе.

— Прекратите… это, — процедил старший дознаватель. — Держите себя в руках.

— Сколько? — спросил Николетти.

— Пятьдесят.

Мастер потянул руку, и Солерн опустил на его узкую ладонь кошелек, который мигом исчез в недрах черного плаща. Греналь открыл дверь, и они вышли на улицу. Она уже опустела: народ запрудил площади и главные улицы, а скромный дом, где располагался Секрет Короля, прятался в переулке между банком и кафе-шоколадницей. К этому времени пошел мелкий слабый дождь.

— Нам к Байе, — сказал Греналь. — Мост Невинноубиенных.

Николетти скривился и набросил на голову капюшон. Ги загнал старика в центр группы, и они двинулись к реке. Байя делила столицу на две неравные части — север, где жила аристократия, церковники, богачи, и юг, где чем южнее, тем беднее становились городские кварталы. Агенты направлялись в Сен-Сезар — квартал лодочников и рыбаков. Солерн выбирал самые темные и глухие улочки, чтобы не пересечься с толпой, которая, не обращая внимания на дождь и сырость, вопила что-то оскорбительное в адрес властей и короля Далары.

— Не могу сказать, что они совсем уже неправы, — пробормотал Греналь.

— Тихо, — цыкнул старший дознаватель. Кто бы мог подумать, что королевским агентам будет опасно выходить на улицы по ночам и в одиночку. Солерн упустил тот момент, когда подданные короля перешли от страха и почтения к презрению и злобе.

"Или просто раньше страх был сильнее", — устало подумал Ги. Позавчера, когда он входил в свой дом, кто-то швырнул в него куском кирпича. А утром Солерн обнаружил, что дверь измазана дерьмом и дегтем. Раньше никто бы не посмел… они боялись, даже когда дознаватель спрашивал, сколько стоит морковь.

"Зачем я вообще все это делаю?" — Солерн вздохнул. Как будто его жалование позволяет ему кататься, как сыр в масле. Оно почти целиком уходило на содержание семьи, весьма немалой, как принято на Юге. А у короны осталось очень мало денег, и она хотела приберечь их для себя.

— Когда люди голодны, они злы, — вдруг сказал Николетти. — И голод всегда пересиливает страх… в конце концов.

— Тогда почему бы вам не присоединиться к ним?

— Они мне не платят, — с насмешкой ответил старик, но Солерн прекрасно понял, что мастер насмехался не над людьми на улицах.

Впереди показались мосты, потянуло тяжелым речным запахом — ил, рыба, нечистоты. Агенты выбрались на набережную. Солерн остановился и приподнял край капюшона. Отсюда был виден Эксветен — королевский дворец, черный вверху, с янтарно светящимися окнами внизу. Вокруг него, на Площади Роз, колыхался призрачный свет от фонарей, но Ги не мог различить, кто их нес — толпы байольцев или королевская гвардия.