Ольга-чаровница и змиев сын (СИ) - Кузнецова Светлана Алексеевна - Страница 7

Чаровница не походила на дородных девиц, слывших средь русов первыми красавицами, после замужества неминуемо превращавшихся в оплывшие колоды. Не отличалась худобой кочевниц. Ничем не напоминала болезненно-чувственных бесцветных заморских принцесс и жеманных восточных царевен. Ее образ будто отпечатался на внутренней стороне век. Тонкая в поясе, с сильными руками, привычными к тяжести посоха точно так же, как к луку и кинжалу. Скупая на движения. Впрочем, могла ли дочь воеводы оказаться иной? Особенно если воевода не дурак и не собирался прятать дочь в высоком тереме под замком. Обращению с оружием он учил ее точно. А чаровничество? Кто мог наставлять в нем? Средь людей, пожалуй, ни один. Неужто родная кровь нашептывала?

В следующий миг чаровница словно услышала его мысли и решила удовлетворить любопытство. Легкое движение плеч — и одежа сползла с тела подобно воде. Хороша! Плечи несколько шире, чем у людских женщин, гордая посадка головы, высокая грудь и… распростершая крылья птица в полукружье рогатого месяца, обращенного ввысь, на правой ключице. Владычица мороков, да еще и пленительница душ — весьма страшное сочетание. Подобное ведьмакам и шаманам впору, но не на Руси, а в стране моря лесного. Древние писали о чаровниках, способных создавать видимость целых армий. Возможно, его человечку столь ненавидели из-за неумения сотворить чего-либо подобного? Горан решил непременно спросить при встрече, но тотчас забыл об этом, поскольку судорожно сглотнул.

Подумалось, испугав на краткий миг, как бы водяной не прельстился красой такой, и тотчас рябь прошла по прочерченной чаровницей границе, как ветерок по траве. Никто не увидит, не прельстится. Только лишь он.

Горан тихо зарычал и замотал головой, постаравшись выбросить из головы неуместные мысли. Морок! На ум приходил именно он. Мысль о том, что на него объявлена охота, зудела над ухом проклятой мошкой-ящеркой — препротивным созданием, просыпавшимся в конце весны на болотах и питавшимся кровью. Были они размером не больше монетки, но их крылья издавали громкий свистящий звук, от которого у Горана сжимали голову невидимые тиски. Оставалось лишь радоваться тому, что врата стояли далеко от мест обитания этих тварей. Макоши в этом отношении повезло меньше, впрочем, возможно, кусать ее не смели.

Стоило собраться, избавиться от неуместных картин перед глазами, вспомнить о своем истинном отношении к людям. Однако кто-то настойчиво и упорно шептал на ухо об отличии чаровников от всех прочих. Да, в их жилах текла горячая кровь, да, они выходили из людей, но были ли ими? Или, подобно гусеницам, становящимся бабочками, претерпевали изменения? Их силы питала Навь, могло ли быть иначе?

Тем временем она вошла в воду по колено и наклонилась, зачерпывая ее сложенными лодочкой ладонями, умылась, выверенными движениями обтерла водой шею и плечи, словно красуясь. Взбиравшаяся по небосводу луна искрилась в каплях воды на ее коже. Некоторое время Горану казалось, будто чаровница исполняла некий ритуал или догадалась о наблюдателе, почувствовала слежку и решила поиграть в соблазнение. Однако думал он так лишь до того момента, пока не вспомнил о людской теплокровности и, соответственно, неприятных ощущениях, которыми неминуемо и немилосердно награждала холодная вода реки, вбиравшей сотни ручьев и потоков, несущихся вниз по склонам гор. Их источниками являлись снеговые шапки и нетающие ледники — неудивительно, что чаровница входила в реку медленно, ей требовалось время привыкнуть.

Вот она выпрямилась, вдохнула полной грудью и продолжила погружение. Когда вода достигла середины груди, тщательно выполоскала волосы цвета самой мглы, улыбнулась луне, подняла руку и ласково погладила воздух напротив серебристого бока, а затем смежила веки и откинулась на спину, ложась навзничь.

Вода мягко держала ее в объятиях, а Горан мечтал оказаться рядом и нести на руках. Нет-нет, он конечно же не полетит туда немедленно, сколь бы ни хотелось. Подобное поведение никак не достойно хранителя врат. К тому же вряд ли сейчас его ожидал теплый прием.

Наплававшись, она вышла на берег, взмахом ресниц зажгла огонь — зеленый, колдовской, не требующий подкормки ветками — оделась, водрузила на макушку шапку, легла на бок, прижав колени к груди, и закрыла глаза. Вероятно, ей сделалось очень зябко. Горан, который обычно не чувствовал холода — тот лишь мог замедлить его движения, но ненамного, он ведь являлся существом Нави — с сочувствием взирал на напрягшиеся плечи и спину. Однако очень скоро жар пламени согрел ее, чаровница перестала дрожать, повернулась на спину, разбросав руки и ноги, задышала легко и свободно.

— Скоро… уже скоро, — сказал Горан и ей, и самому себе, отвернувшись от тотчас потемневшего зеркала. Стоило приготовиться к встрече.

Глава 2. Горан

Она догнала их после полудня. Встретили ее неласково. Кузнец ударил наотмашь, сбив с ног, красавица разродилась бранью, как базарная баба, пойманная на попытке продать скисшее молоко под видом парного.

Чаровница вскочила, впервые выказав гнев. На кончиках пальцев заклубились крохотные тучи, меж ними принялись вспыхивать фиолетовые молнии. Однако в тот момент, когда она подняла руку, готовясь обрушить на обидчиков град колких разрядов, богатырь схватил ее сзади, а сказитель ударил в солнечное сплетение. Он умел бить. Чаровница тотчас обмякла и упала на колени, согнувшись и открывая рот в тщетных попытках отдышаться.

Ее оставили в покое, позволив прийти в себя. Когда же она сумела подняться на ноги, продолжили путь в полной тишине.

Горан, снова всматривался в волшебное зеркало, а потому видел все, скрипел зубами и если чего и хотел, то убивать. Его не смущало то, что люди считали чаровницу мужчиной. Трое на одного — подло.

К вечеру они, наконец достигли его стана. Должно быть, странен тот казался. Не походил ни на княжий, разбиваемый во времена походов, ни на кочевничий. Не имелось здесь шатров, костров, отдыхавших или заступивших в дозор воинов. Только висел пеленой зыбкий туман, в котором людям мерещилось всякое: великаны и карлики, кривые сучья самочинно перемещавшихся деревьев, огромные птицы и звери. Никак иначе врата сокрыть не вышло.

«Пусть побоятся немного. Полезно», — решил Горан.

Случись все, как он задумал, приказал бы людей сразу в Навь вести. Там заставил бы их стоять на главной площади в окружении своих подданных. Коли выдержали бы испытание, взял к себе в услужение.

Однажды забрел к нему заморский королевич: сошел с ума после трехчасовой пытки стоянием в окружении, как он думал, чудищ. Все ждал нападения, а того не происходило. Пытался уйти, но не выпускал никто. Наконец сам напасть решил, да снова не вышло. Так и свихнулся, навыдумывав всяких ужасов и поверив в них.

Как Горан выяснил, в своей заморской стране, что на острове располагалась, занимался королевич всяческими изысканиями. Это по-тамошнему, если называть, а по-здешнему — колдовством черным. Многих извел за ради способности дверь в мир фей отворить (он почему-то так называл Навь, ну да чего взять с дурака?). Кто ищет, тот найдет — так говорится. Вот и он выискал правильные слова. Еще брешь обнаружил и загубленным младенцем расширил. Ну а как протиснулся в Навь, пожалел тотчас. Очень Горан не любил душегубов, а особенно тех, кто убивал из прихоти и своего личного интереса. Разбойничий люд еще мог оправдать: припрет, так и за дубину схватишься, и на большую дорогу выйдешь, чтобы с голоду не помереть и родных не лишиться. Но ради какой-то блажи… Пожалуй, королевич еще просто отделался, разума лишившись. Впрочем, с пришлыми Горан решил тоже долго не возиться и вышел к ним в полном блеске своего величия с небольшой свитой.

В людском обличие походил он на человека и вряд ли мог внушить должный трепет, в змиевом был огромен и отличался слишком разительно, а вот переходная форма вполне подошла. К тому же по своим владениям Горан любил расхаживать именно в таком виде. Вопреки россказням о родителе и взятом от того «наследстве», у него имелась одна голова, две руки и две ноги. Спину прикрывали могучие крылья с серебряным оперением. Сзади по плитам бил подвижный длинный хвост, оканчивавшийся на конце длинным острым шипом. По остроте с ним не сравнилось бы ни одно копье, не говоря уж о мечах, которые люди делали отвратительно. Их предки умели избавлять железо от бросовых примесей и привносить полезные, от которых клинки не тупились столетиями. А эти измельчали, вместе с заветами позабыли и секреты древних мастеров. Неудивительно, что выкованное ими оружие постоянно приходилось точить и чистить от ржавчины.