Сиротка для дракона. Боевой факультет (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка" - Страница 48

— Не совсем настоящий, — заметил тот. — Намного проще и свободнее, чем в лучших домах, мне понравилось больше. Скорее похоже на семейные приемы, чем на светские рауты.

— Тебе виднее. Но я, помнится, весь вечер надиралась с расстройства. От кавалеров отбоя нет, а приходится отказываться. Хорошо, что Алек и Селия за мной присмотрели. — Она улыбнулась Алеку, и тот расцвел.

— Надо же, я думал, мою самоотверженность не оценили.

Она рассмеялась.

— Еще как оценили! Правда, еще выше я оценила твое умение выражаться. Даже странно, что Селия тебе не высказала тогда.

— Она высказала. Потом.

Значит, настоящий бал. Нет, я, пожалуй, надираться не стану, как ни грустно будет стоять у стенки. Просто улучу момент и исчезну. В конце концов, до сих пор жила без балов и дальше проживу, лучше позанимаюсь в это время.

Правда, настроение у меня испортилось уже сейчас, сколько бы я ни пыталась убедить себя, что, стоя у стеночки, когда другие танцуют, еще никто не умер.

Нет, танцам нас тоже учили — господин барон полагал, что они полезны для осанки и всестороннего развития. Но он прекрасно понимал, что в каждом кругу свои обычаи и едва ли кто-то из нас окажется на дворянском балу. Поэтому танцы нам преподавал выпускник приюта. Я знала кадриль — в «уличной» ее разновидности, ручеек, еще несколько танцев — тех, что отплясывают на свадьбе, где гуляет вся улица, или на другом празднике, где собираются простые люди.

— Кажется, я знаю, чем мы займемся долгими осенними вечерами, — шепнул Родерик мне в ухо, пока Алек с Дейзи наперебой вспоминали, кто и как отчудил на их посвящении.

Я вскинула на него взгляд.

— Ты серьезно?

Он широко улыбнулся и кивнул.

— Если ты не против.

Еще бы я была против!

— Спасибо, — шепнула я.

— Эй, больше двух — говори вслух! — воскликнул Алек, вспомнив о нас.

— Перестань, — отмахнулась Дейзи. Улыбнулась, покосившись в мою сторону. — Пусть себе воркуют.

Я залилась краской, но прежде, чем сообразила, что ответить, кто-то хлопнул меня по плечу. Я обернулась. Это был Феликс.

— Пойдем? — спросил он. — Я разузнал: больше трех часов в день отработку не дают, чтобы осталось время учиться. Значит, раньше начнем, раньше закончим.

Я вздохнула и принялась вылезать из-за стола.

— Давай сумку, — сказала Дейзи. — Закину в твою комнату, а если соседка еще не вернулась, оставлю у вахтерши.

— Да я и сама… — начала было я, но она перебила:

— Холли — тетка суровая, тяжелой работы на кухне хватает, а ты еще, поди, после утрешнего не отошла. У меня, помню, первые дни из-за физухи все болело.

Зря она это сказала. До сих пор я чувствовала себя неплохо, но сейчас разом вспомнилось все случившееся сегодня и заныла, кажется, каждая косточка. Я тряхнула головой, повела плечами, проверяя, как отзовутся мышцы. Ничего, жить можно. В конце концов, я не изнеженная барышня, ничего тяжелее веера в руках не державшая.

— Я приду встретить тебя, — сказал Родерик мне вслед.

Я обернулась и кивнула ему в ответ. Заметила, как насупился Алек, и на миг почувствовала себя неловко. Но, с другой стороны, я не строила ему глазки, значит, и не виновата ни в чем. И вообще, не о парнях сейчас стоит думать.

Раздатчица, услышав про отработку, поджала губы и исчезла за дверью в задней стене, чтобы вскоре появиться из другой двери, рядом со стойкой. Мы прошли по узкому коридору и оказались на кухне.

— Явились, дебоширы? — Дородная женщина средних лет уперла кулаки в бока. — Начнем с посуды, а потом и другая работа для вас найдется.

Она вручила нам два фартука, на удивление чистых. Нас провели в еще одну комнатушку. Феликс скривился, разглядывая ведро с помоями и стол, на котором кривобокими башнями высились стопки мисок с остатками пищи.

— Чем тут так воняет, вроде не едой?

— Отбеливателем. — Я начала закатывать рукава. — Говорят, он убивает заразу.

Дежурить по кухне вместе с другими воспитанниками и мыть посуду мне доводилось не раз. Не знаю, водилось ли такое правило в дворянских домах, но в приюте был заведен обычай пользоваться при мытье посуды вонючим порошком, которым обычно белили холсты. Как мне рассказала некогда Джейн, бессменная начальница кухни, обычай этот ввела госпожа Алекса, когда нанялась целительницей приюта, и вскоре воспитанники стали маяться животами куда реже.

Наверняка и тут кто-то из целителей постарался, рассказав про порошок.

Глядя на меня, и Феликс начал заворачивать рукава.

— Соображаете, — сказала, разогнувшись от здоровенного бака, старуха, и я узнала служанку, которая днем собирала с пола еду. — Значит, смотрите, как оно делается…

На самом деле ничего сложного не было. Соскрести лопаткой с грязной посуды остатки еды, сунуть в бак с горячей мыльной водой. Когда в баке накопится достаточно мисок и чашек, промыть их щеткой и переложить во второй бак, куда загодя бросили горсть отбеливающего порошка, и оставить на четверть часа. За это время сменить воду в первом баке, благо для этого было достаточно вынуть пробку из отверстия в дне, а потом сунуть в бак кожаные шланги, привязанные к водным артефактам. Сменить воду и в третьем баке, куда потом обеззараженная посуда перекочует для полоскания. Вымытые миски-чашки-приборы протереть полотенцем, собрать в стопки и составить в шкафы.

Ничего сложного, монотонная работа позволяла отдохнуть голове и даже немного успокаивала.

Успокаивала меня, но не Феликса.

Сперва его едва не стошнило над баком с помоями, и я молча отодвинула его — мой-то желудок был куда крепче. Но и к возне в баке с водой Феликс приноровился не сразу. Несколько раз тарелки выскальзывали из его рук, благо ни одна не разбилась. Движения его становились все резче, все дерганей, сама собой сошла на нет болтовня между нами, и я решила лишний раз не смотреть в его сторону — человеку, дошедшему до такого состояния, немного надо, чтобы взорваться. Перекипит внутри себя, успокоится…

Я подпрыгнула от яростного крика, а потом зазвенели осколки влетевшей в стену миски.

— Я потомственный дворянин, а не обслуга!

— Посуда-то в чем виновата, — хихикнула посудомойка.

— А ты вообще заткнись! — Последующая тирада была длинной, бессвязной и абсолютно нецензурной.

Я медленно — очень медленно, не хватало еще выронить и тоже разбить — опустила на стол миску и сказала:

— Рот закрой.

Феликс стремительно развернулся ко мне.

— Что?

— Рот закрой, а то я его тебе с мылом вымою. Хорош потомственный дворянин, который не умеет держать себя в руках и грязно ругается при женщинах. Как ты собираешься повелевать другими, когда собственными эмоциями управлять не можешь?

— При боевом товарище, — взвился Феликс. — И не тебе…

Ну да, перед тем как дать ему в морду, я тоже особо выражений не выбирала. Но это не тот поступок, которым я буду потом гордиться.

— Она — не боевой товарищ! — Я ткнула пальцем в судомойку, с веселым любопытством наблюдавшую за нами. На самом деле я была более чем уверена — эта женщина и сама не прочь пропустить соленое словцо к месту и не к месту. Но даже если и так, это не повод обкладывать в три этажа человека вчетверо старше себя только для того, чтобы сорвать дурное настроение.

— Да кто она такая вообще? — взвился Феликс. — И кто ты, чтобы мне указывать?

— Чернь, — усмехнулась я. — Чернь, на которой можно срываться, потому что она не ответит. Ведь нельзя же высказать все то же самое сиятельному графу Рейту, который назначил отработку.

— Ты утверждаешь, что я трус? — медленно произнес он.

— Я утверждаю, что еще ни разу не видела человека, который не смог бы сдержаться при старших и влиятельных. Почему-то пылкий нрав срывают только на тех, кто не может ответить. Так вот, я — могу. Поэтому придержи язык.

— Я не трус. — Феликс рванул тесемки фартука, но узел затянулся, и парень задергался, пытаясь выпутаться из него, с каждым рывком злясь все сильнее. — И я спрошу Рейта, по какому праву он так меня унизил!