След «Семи Звезд» - Чернецов Андрей - Страница 23

– А зачем они ему понадобились, не знаете? – спросил Вадим.

– Не знаю! – пожала она плечами. – И даже никаких догадок нет. Он что-то говорил, будто я ему напоминаю портрет какой-то знаменитой предсказательницы пушкинских времен. Даже спросил, нет ли у меня в роду чародеев? А я ему еще сказала, что этого быть не может.

– Почему? Мало ли как жизнь могла сложиться. Вот, например, – Савельев показал на картину. – Чем не колдунья? Взгляд у нее, скажу я вам…

– Ну-у, товарищ майор… – лукаво улыбнулась Варвара. – Она жила задолго до рождения Александра Сергеевича. К тому же моя семья приехала в Россию только в семидесятые годы.

И увидев недоуменно поднявшиеся брови Вадима, уточнила:

– Позапрошлого века, девятнадцатого. Откуда-то из Германии.

Следователь недоверчиво прищурился. Не угадывалась в Озерской кровь тевтонов. Скорее венгерская или румынская.

– Да, вот такие дела. Материал я сделала, но он «Новостям» не глянулся: сказали, надо его доработать. Сенсационности подпустить чуток. И тут Монго вдруг позвонил как раз за день до… смерти и пригласил меня утром явиться, чтобы посмотреть на нечто любопытное.

– Что?

– Он не сообщил. Сказал лишь, это связано с моими пращурами.

Вадиму внезапно почудилось, что Варя в этот момент как-то напряглась, словно случайно выдала прежде сокрытое.

– А когда он позвонил? В смысле, в котором часу?

– Часов, может, в девять вечера… или в десять, я уже не вспомню.

То есть за пару часов до убийства, отметил сыщик.

– Это имеет какое-то значение?

– Может да, а может, и нет.

«Мутная история, – подумал Вадим. – Определенно надо бы в ней разобраться».

Хотелось прояснить и еще один вопрос:

– Простите мою некомпетентность. Но что это за «Ода Семи звездам», о которой вы упоминули у Стрельцова?

– Вы знаете, кто такой Барков? – начала нерешительно она.

Майор знал. Как-то в разгар гласности и перестройки, когда стали печатать все и вся, он приобрел небольшую книжицу под названием «Девичья игрушка, сочинения Ивана Баркова». Да еще и притащил ее на работу. А когда раскрыл и пролистал пару страниц, то волосы встали дыбом. Потом целый день следил, чтобы, не дай бог, книжка не попала в руки начальству. Глядишь, уволили бы подчистую за «хранение и распространение порнографии». Таких матерных загибов, какие употреблял поэт просвещенного XVIII века, Савельеву не случалось слышать даже от закоренелых преступников, речь которых отнюдь не отличается изяществом выражений.

Выбрасывать томик не стал, пожалел потраченного червонца. Принес домой и засунул куда-то подальше в книжный шкаф.

– Ну, «Лука Мудищев» там… – проявил свою эрудицию Вадим.

– Ой, что вы! – всплеснула руками Озерская. – Да какой же это Барков?! «Лука» написан гораздо позже, уже в девятнадцатом веке. А Барков скончался в 1768 году. Кстати, тоже при невыясненных, весьма туманных обстоятельствах. Вроде бы покончил жизнь самоубийством. Причем в некоем пикантном месте – то ли в борделе, то ли в нужнике… Однако существует версия, что это было хорошо спланированное политическое убийство…

– Политическое?

– Да. Но не важно. Итак, главным сочинением Баркова является нецензурный сборник «Девичья игрушка», распространявшийся преимущественно в рукописном виде. Печатать такое не решались.

– Понятное дело.

– Тем не менее у многих почтенных отцов семейства в заветном ящике имелась копия сборника, который они читали тайком от домочадцев. Таких копий, дошедших до нас с тех времен, существует более трех десятков. Из них авторитетными, то есть написанными при жизни Баркова, считаются около пятнадцати. Произведение, озаглавленное как «Ода Семи звездам», встречается лишь в одном.

– Так вот почему Стрельцов утверждал, что эта ода – фальшивка, – догадался следователь.

– Кто знает… – загадочно молвила девушка. – Нужна текстологическая экспертиза. Главная проблема в том, что этот сборник находится в частном собрании. Да еще и за пределами России.

– А в чем там суть? Каким боком это стихотворение соотносится с интересующей нас «Книгой Семизвездья»? Только созвучьем названий?

Озерская задумалась.

И в этот момент, как в плохих фильмах, зазвонил мобильник.

– Да? – бросил майор в трубку. – Да, Стас! Что-о?! Ты там? Жди, выезжаю. И вызывай ребят!

– Что-нибудь случилось? – напряженно привстала с места Варя.

– Случилось – процедил Вадим. – Убийство свидетеля.

Вологда, зима 1758 г.

Этот странный дар появился у него еще с малолетства.

Бывало прищурится да глянет на кого… И словно щелкнет что в голове – и обычные вещи вмиг приобретут сверхъестественные очертания. Например, платяной шкаф становится двуглавым пузатым великаном, готовым слопать всех, кто к нему ни подойдет. Черепаховый гребень оборачивается ратью копейщиков, а колодец – бездонной дырой, из которой вот-вот полезут черти.

Прознав о такой напасти, приключившейся с его чадом, отец Семен вначале переполошился. Посадил на строжайший пост всю семью и стал проводить молебен за молебном, пытаясь искупить грехи тяжкие и отогнать наваждение бесовское.

Когда не помогло, попробовал более действенное средство. Вместе с сыном отправился пешком в Александро-Невскую лавру, чтоб испросить у святого князя милости. Облили слезами гроб с честными мощами. Однако и это осталось втуне.

Тогда иерей решил, что недурно бы сходить к бабке. Вдруг это у Ванятки с головою нелады? Всяко бывает. Сглазил ли кто или надуло ветром.

Бабка попалась сильная да умелая. Напоила дитя каким-то отваром, пошептала над ним (батюшка потом все бил перед иконами поклоны, отмаливая провинность). И словно рукой сняло…

Оно, конечно, ничего никуда не делось. Просто Ваня смекнул, что не следует тятеньку с сестрицей почем зря своими придумками беспокоить. Отмалчивался, и вся недолга.

Только стал разуметь непонятные для всех прочих слова, которые все повторял появившийся в их доме ученый ворон: «Очи береги!»

Да, необычные свойства собственных глаз были для Ивана и радостью, и мукой.

Отрадой – потому, что с этими чудными виденьями жизнь стала ярче, интереснее. Никто вокруг не видел открытое Ивану. Знать тайную суть вещей – кто из людей не отдал бы за такой дар великие богатства мира?

Особенно он оценил сей талант, когда к нему стала являться муза Поэзии. Дивные, феерические образы переполняли воображение и просились на бумагу. Только успевай макать перо в чернила.

Пытка же заключалась в невыносимой боли, терзающей его голову после каждого очередного видения. И чем взрослее становился он сам, а фантомы – сложнее и заковыристее, тем большие муки Иван испытывал.

Прежде утихомиривал он их все больше травяными отварами да медовой настойкой, а как более-менее в возраст вошел, так наипервейшим и незаменимым средством стала водка… Осознавал, что губит себя, что недолжно так вот жить, но поделать ничего не мог.

Сунулся как-то к одному заезжему медицинскому светилу, посетившему Северную Пальмиру с намерением подзаработать на непонятной «русской душе», но француз, осмотрев Ивана, запросил за лечение такую сумму, от которой у бедного копииста навсегда пропала охота впредь связываться с иноземцами да и лекарями вообще…

Обратный путь от Покровской обители лежал как раз по набережной, и Иван решил: лучшей оказии посетить пряничных дел мастера Кандыбина может в ближайшее время не представиться. А потому велел вознице притормозить возле заведения Василия Ивановича.

Сошел и осмотрелся. В этой части Вологды находились купеческие особняки – богатые, основательные и в отличие от большинства городских домов сооруженные из кирпича да камня. Только высокие заборы оставались деревянными, с резными узорами.

Кандыбинский дом стоял как раз напротив Соборной площади.

Левый берег Вологды был значительно выше правого, и казалось, что городской кремль с Софийским собором парят в небесах, подпирая синеву небес золотыми куполами. Иван с умилением перекрестился.