Чёрный фимиам (СИ) - Харитонова Алена "Белая Снежка" - Страница 44

Парализованная ужасом Эная не смогла даже закричать. Она потянулась рукой к лицу, чтобы сорвать паволоку, но… не успела сделать и этого.

* * *

От происходящего Киргу будто параличом разбило. Она стояла с вытаращенными глазами и сведенным горлом. Не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть, ноги к земле приросли, во рту пересохло.

Уже думала, ничем ее не удивить, всякого досталось в этой жизни: и боли, и страха, и издевательств, и запретного колдовства, и страшной черной магии. Искренне считала разбойница и воровка, будто ничто ее отныне не испугает. Даже приободрилась от уважения к себе, мол, вот она какая, другие давно бы сдохли, а она опять выжила, да не просто выжила – сумела приспособиться, вывернуться!

Совсем перестала бояться. И даже когда этот узкоглазый урод приказал привести девчонку – не испугалась. Подумала только, что засмеет ее неведомая соплюха, когда увидит, как у нее перед носом пальцами вертят. Ведь и колдовства в этом не было! Вот ни капли не было!!! Но вышло иначе. Девчонка, едва увидела сплетенные Киргины пальцы, мигом ослабела. Как одурманенная.

Кирга даже выдохнула, подумала: сделано дело. А тут вынес Драг многоликую с мечниками. В глубине души воровка даже понадеялась, что, может, отберут ее у хозяина вместе с девчонкой, уведут на допрос, а там уж она им изольет душеньку-то. Все-о-о расскажет! Но вместо этого…

Хозяин согласился идти с верными слугами, а потом в несколько вдохов убил обоих. Убил! Храмовых! Воинов! Под Киргой колени едва не сложились, она даже девчонку удерживать перестала – руки плетьми повисли от ужаса, от невозможности происходящего. И когда она думала, что хуже уже не будет, хозяин… хозяин… ударил многоликую!!!

Тут уж Кирге совсем поплохело. В ушах зашумело, перед глазами замельтешило, спина взмокла от пота. В то же мгновение раздался пронзительный резкий свист. Этот звук и вывел разбойницу и воровку из оцепенения. Будто ведром воды окатили. Она захлопала глазами, начала испуганно озираться, увидела, что худосочная девчонка очнулась и дунула в тонкую свистульку, висящую на шее.

А потом все понеслось кувырком.

Хозяин забыл про девчонку, которая еще недавно была ему так нужна, подхватил падающую многоликую, закинул себе на плечо безвольное тонкое тело и прошипел Кирге в лицо:

– Веди в укромное место! Быстро, тварь!

Столько ярости было в его голосе, столько злого посыла, что Кирга не заставила себя упрашивать, понеслась вперед, скользнув прощальным взглядом по лужам крови, в которых лежали мечники.

Ох и бежали… У Кирги аж подошвы ног горели, да еще сандалии эти новые, жесткие… Все пятки сбила. Неслась она и думала: «Многоликая, многоликая, многоликая». И уже представляла, чего с ней сделают за одно только то, что помогала хозяину. О храмовом возмездии легенды ходили. Жуткие легенды. Все воры знали: лучше быть проданными в рудники, лучше весь день на площади под плетью простоять, лучше на серебряных плавильнях сдохнуть, чем попасть на суд Храма. Никто не ведал, что Храм делает с пошедшими против него, но все знали, как велико могущество Безликого и его слуг.

В общем, привела Кирга хозяина в свое убежище. То самое, которое для себя, родненькой, берегла, которое с мужьями любовно делала, чтобы пережидать лихие времена, если вдруг случатся. Случились.

А уж когда забились в тесный отнорок позади нежилого старого дома – разбойница и воровка в стену вжалась, боялась даже вздохнуть. Хозяин ее от ярости пятнами пошел. Дышал тяжело, потный весь, злобный… свалил многоликую с плеча, и та, по-прежнему бесчувственная, упала на пол ворохом дорогих шелков. Жива ли? Может, мертвая?

От ужаса Киргу чуть не вырвало. А хозяин отдышался немного, достал уже знакомый кисет и отрывисто приказал рабыне поднять голову. Сказал, как пес пролаял. Она подчинилась. А что остается?

Глядя в ненавистное узкоглазое лицо, разбойница обреченно вдохнула проклятый порошок.

Господин проник в нее уже привычно. Заполнил собой. Но так была Кирга напугана случившимся ранее, что мерзость проникновения и не ощутила.

– Повелитель, – хозяин воровки склонился перед ней низко-низко, заискивающе, словно последний из самых последних рабов. – Случилось непредвиденное. Мне нужно бежать из города. Я не смог отыскать беглеца, но принес тебе в дар многоликую...

Он замолчал, покорно ожидая воли властелина. Стоял все так же – согнувшись, выражая наивысшую покорность.

А Киргу вдруг аж в узел завязало внутри. Повелитель обратился к ней!

– Как скоро это место отыщут мечники? – прозвучал у воровки в голове нечеловеческий, лишенный чувств голос.

Она на мгновение задумалась, пытаясь прикинуть ответ: худосочная девчонка сможет описать похитительницу, значит, мечники быстро выйдут на ее мужей, а там…

– Досадно… – отозвался на эти сумбурные мысли бесплотный голос в голове воровки.

И тут же Повелитель проговорил вслух, Киргиным ртом, обращаясь к ее хозяину:

– Выпрямись.

Тот немедленно разогнулся.

– Откройся.

Узкоглазый с надеждой и внутренним трепетом заглянул в глаза своей рабыне, а та, заключенная внутри собственного тела, лишь отрешенно наблюдала за происходящим. Повелитель не стал вглядываться, он хладнокровно перехватил мерцающую нить, что тянулась от Кирги к ее хозяину. Тот застыл, как совсем недавно застыла в переулке возле дома рукодельниц сама Кирга. Безвольный и покорный. А Повелитель вытянул рукой Кирги из-за пояса узкоглазого меч и, отшагнув назад, коротким выверенным движением вонзил клинок в сердце своему слуге.

Узкоглазый до последнего ни о чем не подозревал, но, когда холодное острие прошло вдоль ребер, его взгляд наполнился запоздалым ужасом. Эти ужас и боль опалили Киргу, словно огненный шквал. Она тоже задохнулась, чувствуя страдание хозяина, тесно сплетенного с нею мерцающей нитью.

А потом нить оборвалась и страдание исчезло: Повелитель вышел из Кирги. Одновременно с этим узкоглазый мучитель воровки и недавний ее владелец осел, соскальзывая с клинка, на пол. Разорвавшаяся же нить втянулась в Киргу, свиваясь в украденный у бывшего уже хозяина мерцающий кокон. Под кожей на секунду разлился жгучий жар, а потом все стихло.

Кирга осталась стоять одна рядом с остывающим телом хозяина, по-прежнему лежащей без чувств многоликой и с окровавленным мечом в руке.

* * *

Летящую поступь шианки Сингур услышал задолго до того, как она спустилась в убежище. Шаги оставались по-прежнему лёгкими, и обычный слух их бы просто не уловил, но для человека, корчащегося от отравы, каждый из них был словно гвоздь, который забивали в голову. Сингур старался не закричать, чтобы не испугать её. Лишь глухо рычал во влажный от пота тюфяк, стискивая кулаки.

Масляная лампа уже погасла, и в подземном убежище висела темнота. По телу расходилась боль, обжигающая, как воздух катакомб. Временами мерещилось, будто не было никакого побега, будто вот он – Миаджан, и из вязкого полумрака подземных лабиринтов в любой миг может вынырнуть создание, облик которого настолько отвратителен, что рассудок человека не в силах его запомнить. Тело, не будь оно одурманено, отказалось бы подчиняться, а разум просто не выдержал увиденного. Но жрецы знали свое дело. И то, что мерещилось рабам в клубящейся мгле… в ней и оставалось. Оживая затем в кошмарах. Как сейчас.

Жар все нарастал. Вдоль хребта едва ощутимо сжималось и разжималось – пульсировало – страдание. Сингур был как больное дерево, которое черви сжирали изнутри, прогрызая ходы, копошась в трухе, извиваясь… Под кожей.

Его бы, наверное, вывернуло, но внутренности тоже свело от боли и отвращения.

Шорох шагов Нелани приближался. Подземелье множило эхо. Чёрная мрачная жуть прихватывала за рёбра: нет ничего хуже, чем оказаться беспомощным в темноте подземелий. Казалось, вот-вот из неведомых глубин по горячим камням поднимутся привлечённые запахом человека те, кому нет сил противостоять. От ужаса сознание заволокла пелена…