Дьявол в музыке (ЛП) - Росс Кейт - Страница 22

Глава 10

Вдова Лодовико Мальвецци протянула руки. Джулиан поцеловал их, как принято в Милане, то есть галантно и нежно, а не просто склонился над рукой, как в Англии. Когда он выпрямился и посмотрел ей в глаза, она улыбнулась.

Он заговорил по-милански:

- Я глубоко благодарен вашему сиятельству за это знакомство, но меня не предупредили, что предстоит встреча с прекраснейшей женщиной Милана.

- А мне – с самым элегантным джентльменом в Европе, – у неё был лёгкий и мелодичный голос.

- Я буду последним человеком, что попытается разубедить вас в этом очаровательном и нелепом заблуждении.

- Я надеюсь, синьор Кестрель. Мне было бы жаль видеть, как вы терпите неудачу.

Сопровождающие откланялись и отошли, цветасто извиняясь. Джулиан отменялся с ними любезностями, а потом снова повернулся к маркезе.

- Сегодня я любимый сын Фортуны, – сказал он, – потому что не только смог встретиться с вами, но и встретиться наедине – насколько это возможно в такой давке.

- Фортуна тут не при чём. Я попросила Маурицио представить вас мне, а потом оставить нас. Мы спланировали это прежде чем я пришла сюда.

- Я польщён, маркеза… и заинтригован.

- Я не стану долго томить вас. Но мы не можем говорить здесь.

Она со значением посмотрела на большую лестницу, что вела в верхние ложи. Джулиан на мгновение растерялся. Эта лестница была одним из приметных мест в миланском высшем обществе. Когда джентльмен сопровождает знатную даму здесь, весь город понимает, что её будущий или, скорее, настоящий любовник.

Скрывая удивление, Кестрель предложил ей руку. Было бы верхом грубости отказаться от такого приглашения. Кроме того, он сам хотел узнать, что за ним кроется.

Маркеза оперлась своей маленькой рукой в перчатке на изгиб его руки и поправила браслет так, чтобы рубин на застёжке не врезался в кожу. Этот камень был одной из немногих цветных деталей в её белом атласном платье – кроме него выделялась лишь алая роза, приколотая к корсажу точно между грудей маркезы. Джулиану потребовалось всё самообладание, чтобы не глазеть на эту розу и не мечтать поменяться с ней местами.

Поднимаясь по лестнице, он не мог не наслаждаться мрачными взглядами других молодых людей. Когда они достигли длинного, изогнутого коридора за ложами второго яруса, все принялись шептаться, стоило Кестрелю и маркезе остаться позади. Джулиан осматривал гербы на дверях, пока не нашёл знакомый – змей, обвивающийся вокруг меча. Два лакея в огненного цвета ливреях ждали у входа. Увидев маркезу, они низко поклонились, после чего один изящно открыл дверь. Провожая даму внутрь, Джулиан спиной чувствовал их взгляды.

Ложа оказалась узкой, но глубокой, освещённой лишь одним канделябром на круглом столе, инкрустированном перламутром. На столике же стояли серебряные тарелки с нугой и лакомствами, что называют «бобами мертвецов». Рядом лежала колода из девяносто семи искусно расписанных карт, примерно втрое больше обычных размерами – такими играют в сложную игру таро. К столу было придвинуто несколько стульев с лирообразными спинками и ещё несколько стояло вдоль обеих стен. Впереди же стояло два кресла, обитых шёлковой парчой цвета пламени и гербами Мальвецци на спинках. Отсюда открывался лучший вид на сцену.

В ложе уже собирались гости – вдова, три молодых человека из города и пожилой аристократ, что и познакомил Джулиана с маркезой. Она поприветствовала всех, юноши поцеловали ей руки, после чего Джулиан увёл женщину к креслам. Он придержал одно кресло для неё, а сам собрался сесть сзади, но она легко придержала его за рукав.

- Отчего вы не садитесь рядом?

«О чём она, чёрт побери, говорит?» – подумал Кестрель. Сесть рядом с маркезой в её ложе – значит открыто объявить всему театру, что пользуется её благосклонностью.

- Вас это смущает? – спросила она с улыбкой.

- Нет, маркеза… Я буду смущен завтра, когда весь Милан станет поздравлять меня с честью, которой я не удостоен.

- Но я не против быть у вас в долгу.

- Это невозможно, маркеза. Один ваш взгляд заставит обо всём забыть, а одна улыбка – спишет любые долги.

- Мне всегда говорили, что англичане умеют считать долги, – она заговорила более серьёзно. – У меня есть причина. Это не просто каприз. Я хочу поговорить с вами без посторонних. Если люди подумают, что мы болтаем о пустяках, они захотят присоединиться; если они догадаются, о чём мы говорим, они захотят всё узнать. Но все согласны с тем, что для новоиспечённых влюблённых в мире нет никого, кроме друг друга. Никто не будет подслушивать нас или бороться за внимание, если не считать приветствий тех, кто зайдёт в ложу и прощаний тех, кто её покинет. И вам не придётся пересаживаться, кто бы не пришёл. Теперь понимаете?

- Да. Это очень умно.

«Хотя довольно сурово для мужского тщеславия, – подумал он, – и более, чем для тщеславия, если не быть осторожным».

У него больше не было сомнений в том, о чём маркеза хочет поговорить, но он не хотел первым затрагивать эту тему – ему было интересно, как она к ней подойдёт.

Началась увертюра. Как и всегда, зрители были заняты разговорами и картами – никто не собирался слушать. Пустые стулья в ложе маркезы вскоре заняли. Каждая новая гостья с любопытством рассматривала Джулиана, мужчины бросали сердитые взгляды. Люди из соседних лож тоже пытались посмотреть на него и маркезу. Призрачные пальцы указывали на него из темноты.

- Вы не задёрнули портьеры, – заметил он.

- Да. Последние несколько вечеров я задергивала их лишь, потому что этого просила полиция – он сделала лёгкое ироничное ударение на слова «просила». – Они боятся, что я вызову слишком много волнений так скоро после вестей о том, что мой муж был убит. Полиция не любит такого. Никто не знает, какой оборот это может принять.

- Я предполагал, вы сами не хотели, чтобы вас видели.

- Но почему? Мне не от кого прятаться. Некоторые люди ждут, что я запру себя в четырёх стенах и надену траур. Я уже скорбела четыре с половиной года назад, когда Лодовико был убит. Теперь мы узнали, что виной тому был какой-то низкий убийца, а не сердечный приступ, но он остался таким же мёртвым, как был тогда. Но теперь дело не в пустой скорби, а в мести. – Она подняла тонкую бровь. – Это слово удивило вас?

- Большинство англичан сказали бы, что дело в правосудии.

- Это значит одно и то же.

- Не совсем. Правосудие – это принцип, а месть – это страсть.

- Я задолжала моему мужу страсть, – просто ответила она. – Он столько сделал для меня, что предлагать меньшее нельзя.

Джулиан задумался над парадоксальным решением испытывать страсть из чувства обязанности и благодарности. Но разве такая страсть будет менее реальной, чем спонтанное желание сердца? Разве она не будет сильнее и устойчивее, подобно тому, как обстрелянные солдаты сражаются лучше новобранцев?

Он не смог продолжить разговор. На сцену выступил тенор Рубини и начал свою арию, а его обожатели свирепо зашипели, призывая к тишине. Сперва певец не удостоился обычного пристального внимания – слишком много взглядов приковывала маркеза Мальвецци и её новый кавалер. Рубини понял это и удвоил усилия, наполняя свой голос арпеджио, двойными гаммами, и трелями, пока его певческие подвиги не наполнили слушателей благоговением. Закончив, он сорвал такие аплодисменты, но австрийские солдаты в яме начали призывать к порядку, а жандармы, стоящие у дверей, сделали несколько шагов в зал, демонстрируя штыки.

Маркеза смотрела на сцену, недвижимая и спокойная, как статуя богини.

- Это была прекрасная ария, – тихо сказала она.

Джулиан гадал, что маркеза чувствует, слыша тенора, ведь она может думать, что именно тенор сделал её вдовой. Он решил, что это слишком зависит тот того, что маркеза чувствовала к своему мужу, намного превосходившего её возрастом и надменностью.

Неожиданно женщина обернулась к своему гостю и улыбнулась.