Тамо далеко (1941) (СИ) - "Д. Н. Замполит" - Страница 35

Видя мою озадаченность, Иво объяснил, что пролетарии здешние — те же крестьяне, приезжают копать руду вахтовым методом, а потом возвращаются в родные села. Но все равно, ячейка компартии тут крепкая. Сдал нас Иво на ночлег в полупустой барак, где обычно и жили рабочие, а сам умчался докладывать по команде.

Лука пережил очередную перевязку и с энтузиазмом сообщил нам с Марко, что если здесь совещание Главного штаба, то есть шанс увидеть самого товарища Тито! Вот, кстати, еще минус коммунистам — вечно они из генерального секретаря или председателя ЦК лепят великого вождя и учителя, невзирая на его реальные способности. Тито, безусловно, отличный политик и организатор, но забронзовел, присвоил себе маршальское звание и стал считаться чуть ли гениальным полководцем, в одиночку выигравшем войну. И неудивительно, что при таком подходе именно он схлестнулся с товарищем Сталиным — двоим вождям в рамках этой идеологии тесно.

Вечером Лука, шаставший в поисках старых приятелей, вернулся и с воодушевлением поведал нам историю недавнего взятия Крупани совместными силами партизан и четников. Отличился тут «наш» Валевский отряд и четники под командой православного священника Зечевича, разгромили две роты немцев и взяли богатые трофеи, с особенным восторгом перечисленные Лукой. Радоваться и в самом деле было чему — полдесятка минометов, двадцать пулеметов, много патронов, винтовок и автоматов, полторы дюжины грузовиков, и даже полмиллиона райхсмарок, но меня больше всего заинтересовали две переносные радиостанции. Вот бы наложить на них лапу…

В этих сладких мечтах я и заснул, а утро вместо завтрака началось у меня с драки.

Стоило только умыться, одеться и выйти к забору оглядеть улицу, как нате — картинка из фильма, «красные ведут белых на расстрел». Красных двое, мужик шахтерского вида в кепке-качкете и второй, скорее крестьянин, с рубленым лицом и вислыми усами. Белых тоже двое — в офицерских галифе, некогда чистых исподних рубахах, со связанными за спиной руками. В целом, несмотря на кровоподтеки и синяки, вида более интеллигентного, чем конвоиры, что никак не мешало одному из них материться на всю улицу. Второй же, напротив, распевал песни.

Что характерно, и матерились они и пели на русском.

Меня как подбросило — это же, почитай, первые русские, которых я встретил после отъезда из Белграда! И это, похоже, те самые попавшие на пустом месте под народную злобу офицеры…

— Стани, другове партизаны! Куда ведете?

Оба остановились, шахтер показал рукой в сторону околицы, а вислоусый буркнул, подтвердив мои подозрения:

— Расстреляем.

— Кто приказал? — вышел я за забор с самым суровым видом, загоняя складки на куртке под ремень с кобурой.

Замолчали «красные», запереглядывались… Не иначе, самоуправствуют, и надо такое дело пресекать, нехорошая эта мода — стрелять всех, кого захотелось. Но для гарантии я спросил еще раз, построже:

— Кто приказал?

— А ты кто такой, чтобы спрашивать? — полез в бутылку вислоусый.

— Наредник охраны Главного штаба, — блефовать так блефовать.

Точно самоуправство — глаза бегают, руки шарят в поисках карманов. Дожал бы я их, но на меня некстати обратил внимание один из подрасстрельных. Оглядел презрительно и сплюнул сквозь зубы, не утруждаясь переходом на сербский:

— Еще один большевичок…

— Не большевичок, а тот, кто может помочь, — ничего, я не гордый, ответил на родном.

— Кучко, такоже Рус! — удивился вислоусый, а шахтер тут же попросту полез в драку.

Первый удар я пропустил, но малость отыграл поворотом головы и с ходу ответил под дых. Шахтер хекнул и отступил, но на меня немедля набросился второй, от которого я едва успел увернуться.

Как учил нас Казимирас Гедеминович, в драке против двоих надо просто убегать. Или наносить противнику несовместимые с дальнейшим вертикальным положением повреждения. Но это если враг настоящий, а тут приходится лупить своих!

Оттого все шло по кругу — едва от одного отобьешься, как очухается и снова подключается второй, одно счастье, что дрались они грубо, как в тумане, и я довольно успешно уклонялся. Но вскоре начал выдыхаться, а офицеры наблюдали, как в цирке, белоручки хреновы, даже не соизволили поставить подножку или там пнуть своих потенциальных убийц.

Рубленый и шахтер наконец сообразили, что кидаться на меня по одному бессмысленно и принялись заходить с разных сторон, но тут выскочил Марко и принялся молотить вислоусого и сразу же попал под нокаутирующий удар.

Ну тут уже озверел я и отбросил все джентльменские штучки — поймал руку шахтера в залом и дернул до хруста, и резко повернулся ко второму, хватая крышку кобуры.

Вот тут и грохнул первый выстрел, слава богу, в воздух — на сцене появились комендачи из настоящей охраны Главного штаба. Всех участников разоружили и доставили в пустовавшую арестантскую при городской полицейской управе, где и рассадили по отдельности в камеры, отгороженные от коридора решетками.

Обозрев шершавую стену, украшенную надписями «Вам это даром не пройдет!», «Здесь был Иосип», «Помилуй мя, господи» и, разумеется, «Поцелуйте меня в фалду», я уселся на деревянную скамейку с мыслью что в последнее время у меня в жизни как-то многовато кладбищ и кутузок.

— Ну что, Юрий Венедиктович, поживем еще? — донеслось из соседнего отсека.

— Поживем, Виктор Харитонович, поживем. Бог даст, доберемся и до Белграда, получим оружие и покажем кузькину мать.

— Эй, православные. — подошел я к решетке, — вы что, за немцев воевать собрались?

— За сербов! — пафосно ответили соседи.

— Мало вам одной гражданской войны было, решили во вторую влезть?

— Да что вы понимаете, мальчишка!

— Ну хотя бы что путей у вас всего два — воевать либо против немцев, либо за немцев, все остальное иллюзия. И если вы доберетесь до Белграда и получите оружие, то будете воевать за немцев.

За стенкой фыркнули. Ну что же, взрослые люди, кто им доктор? Так что я прилег на скамейку и решил поспать. Как там у классика было?

Лучше ляг да обогрейся —

Я, мол, казни не просплю…

Сидели в обычном кабаке, таких девять из десяти — скобленые столы из обожженных паяльной лампой досок, тяжелые стулья, витражи в окнах. Между галереей бутылок за потертой стойкой и собранием черно-белых фотографий на стене гнал видовую программу плоский телевизор.

Внимания на него не обращали — Додо сел на любимого конька и вкусно рассказывал, где, что и когда он ел. Причем рассказывал так, что Петрович аж позабыл о семейных делах, Бурят о перипетиях на работе, Зампотех о своих любимых броненосцах и даже записной анекдотчик Лысый молча слушал, полуоткрыв рот.

—…полным-полно всяких соленостей и прочих возбуждающих благодатей, даже соус пикан присутствовал, тот самый, что к маленьким бифштексам. Грибы белые, по особенному приготовленные, с луком, с лавровым листом, со специями, пар такой, что им наесться можно.

Зампотех шумно сглотнул, а Лысый впился в кружку с пивом. Я же сидел, пряча под столом испачканные в оружейной смазке руки — и без того еле отбился от вопросов, почему воняю горелым порохом, сбрехав, что только что со стрелкового стенда.

— И тут приносят громадную чашу, снимают крышку, а там плов дышит, как живой! Каждая рисинка отдельно, жиром лоснится, мясо вот-вот на волокна распадется, барбарис черными каплями и сочные головки чеснока. И аромат с ног валит, все, кто понимают в плове километров на двести вокруг, тревожно принюхиваются…

— Так, надо срочно выпить, а то мы слюной захлебнемся, пока еду принесут.

Звякнуло стекло, все уткнули носы в кружки и я тоже спрятался за донцем, недоумевая, почему всех сидящих вокруг знаю только по прозвищам, без имен? И почему мои рассказы про налет на управу в Хан-Песаке или про усташей будут тут не к месту? Сидел молча и слушал кулинарную поэму Додо и тихую музыку из динамиков заведения, да так и проснулся с треком «Sealed with a Kiss» в голове.