Жизнь моя - Пейвер Мишель - Страница 45

Вот кто был красив — так этот парень. Коронер, счастливый в браке добропорядочный гражданин, почувствовал легкую тошноту, используя это слово для описания другого мужчины, но это было так. Парень имел неуловимое магнетическое качество, способное очаровать оба пола. Неудивительно, что он выглядит таким высушенным.

Вечный треугольник. О Боже…

Несложно представить, как все происходило. Трое молодых привилегированных интеллектуалов очень неразумно отправились в дальний и чересчур жаркий уголок Южной Франции. Спиртное, наркотики, секс. Других вариантов никогда не бывает. И в девяти случаях из десяти никакого вреда от этого нет. Но в этом случае цепь незначительных ошибок и упущенных шансов, безвредных самих по себе, привела к смерти. А теперь мать жаждет крови, и пресса, по-видимому, тоже, если найдет историю достаточно сочной — а так и будет, с этим воровством в качестве «наживки». И тогда… Господи, помоги этой красивой молодой женщине!

Но истина в том, что даже если погибший парень и украл эту злосчастную вещь, обвинять тут некого. Это был просто несчастный случай.

О Боже, Боже, Боже! Заседание проходило так хорошо. Но он едва ли сможет закрыть дело, пока этот глупый пункт не будет выяснен. Он должен поддерживать репутацию дотошности. Кроме того, оставив этот пункт открытым, он получит несварение желудка.

Нехотя спрашивая себя, не делает ли он из мухи слона, он попросил пристава вновь привести к присяге молодого человека для дачи дополнительных показаний. Во время последовавшей затем паузы он в уме сделал примечание: не спрашивать потом семьи о том, желают ли они устроить перекрестный опрос свидетелей. Для такой женщины, как Дебра Пасмор, это было бы приглашением к корриде. Он надеялся, что она слишком переутомлена, чтобы думать об этом.

Девушка была отпущена, и снова появился парень. Он казался ошеломленным столь внезапным поворотом событий. Коронер видел такое раньше множество раз. Свидетель расслабляется после дачи показаний и не думает о том, что его могут вызвать для выяснения дальнейших пунктов.

— Итак, мистер МакМаллан, — сказал коронер без малейшего удовольствия авторитетным тембром голоса, так, что плечи парня расслабились при его словах, — я вызвал вас, чтобы прояснить один маленький пункт. Можете ли вы сделать вывод на основании каких-либо слов или действий умершего, что тот взял этот… артефакт?

Глаза парня были зафиксированы на точке пола как раз перед столом коронера. Он нахмурился, потом потер большим пальцем поперек нижней губы. Не поднимая глаз, тихим голосом, он ответил:

— Нет, сэр. Я этого сделать не могу.

Коронер заметил, как кровь отлила от щек девушки. Она выглядела так, словно ее ударили по лицу.

Парень кинул на нее взгляд и добавил:

— Я имею в виду, что я не знаю, взял он его или нет.

— Только, чтобы внести ясность: вы не можете подтвердить, что он взял его?

— Нет, сэр, не могу.

Коронер был удивлен. Было совершенно очевидно, что парень лжет, хотя до сих пор он был абсолютно правдив. Иногда было даже больно наблюдать за тем, как он старается ничего не упустить, как бы нелестно это ни было для него самого. Так зачем говорить неправду теперь, в пункте, имеющем периферийную значимость? Возможно, после тех разрушительных открытий, которые он вынужден был сделать о своем погибшем друге, он не мог заставить себя заклеймить его еще и вором.

Технически это, конечно же, было лжесвидетельством. Но за двадцать пять лет на службе Ее Величеству коронер изучил, когда можно допустить безобидную ложь. Ясно, что сейчас наступил именно такой случай. Он постарался и освободился от обязательств. И это не имеет никакого значения для результата.

Время сворачивать все это и идти на ланч. Он привел в порядок свои бумаги и приготовился вынести заключение. Случайная смерть, вызванная травмой, ожогами и вдыханием дыма.

Разумеется, это не поможет измученным людям. Они покинут зал суда такими же, как сотни других до них: обвиняя себя и других в отчаянной попытке найти смысл в том, что смысла не имело. Он подавил зевок. Все это было слишком знакомо.

Хотя странно с этой ложью. Он спрашивал себя, почему бедный парень решил, что необходимо лгать.

Антония уже в четвертый раз переодевалась, когда шорох колес по гравию оповестил ее о том, что приехал Патрик.

Она похолодела. В панике бросила взгляд на кучу одежды на постели. Сказала себе, что она смешна, — какая разница, во что она будет одета. Это волнует ее меньше всего.

Она схватила верхний свитер из груды: серого цвета с вырезом под горло, напоминавший ей школу. Свитер сел от стирки и едва доходил до пояса ее джинсов. Она полезла под кровать за мокасинами. Попыталась найти ленту для волос, не нашла ее и собрала волосы резинкой, схваченной со стола.

С бьющимся сердцем она вышла на лестничную площадку и на миг задержалась у зеркала. На нее смотрела изможденная неуравновешенная молодая женщина. Ввалившиеся темные глаза на бледном как мел лице. «Словно дырки от мочи на снегу» — как говаривал Майлз.

— Итак, — сказал коронер. — Вы не можете подтвердить, что он это взял?

— Нет, сэр, — ответил Патрик, — не могу.

Она до сих пор не могла в это поверить. Она снова переживала тот момент, когда он взглянул на нее через зал суда и между ними, как искра статического электричества, проскочила ложь.

Ирония была в том, что все поверили ему и подумали, что она лжет.

— Что касается вопроса о пропавшем артефакте, — сказал коронер в заключение, — я ни в коей мере не уверен, что мы услышали полную правду. Однако я больше не буду говорить об этом, поскольку не считаю, что это относится к смерти покойного, которую я признаю случайной.

«Я ни в коей мере не уверен, что мы слышали полную правду». Коронер предусмотрительно ни на кого не смотрел, говоря это, но Антония почувствовала, как все головы повернулись к ней.

Почему они поверили в то, что она лжет? Или это ей лишь показалось? Или они предпочли Патрика ей просто потому, что он был способен выразить свои чувства, а она — нет?

Независимо от причины, истинная проблема гудела в ее голове, как злая оса: почему он это сделал? Должна же существовать какая-то причина, которую она проглядела. Он объяснит ее сразу же, как только она откроет дверь. Он обнимет ее и извинится, и скажет ей, что собирается во всем разобраться. А она скажет: «Конечно! Теперь я поняла. Теперь все будет в порядке».

Когда она открыла дверь, он стоял к ней спиной, разглядывая подъездную аллею. Он повернулся. Сказал: «Привет». Бросил быстрый взгляд на ее губы, но не сделал ни движения, чтобы поцеловать ее. Он даже не коснулся ее руки.

— Привет, — ответила она.

Он был в джинсах, лыжном жакете, ботинках на толстой подошве и в хлопчатобумажной рубашке цвета индиго, которую до этого она на нем не видела. Она подумала про себя, не Дебра ли Пасмор купила ее для него.

— Легко нас нашел? — спросила она.

— Я засомневался, туда ли попал. Водитель такси сказал, что есть Холт Плейс и Холт Грейндж. А я не мог вспомнить, какой из них относится к твоей матушке.

— Мы те, которые «Плейс». Грейндж — это перестроенный амбар на другом конце поселка. Хотя ты, разумеется, это знаешь, раз находишься здесь, а не там. — Она говорила слишком быстро, но медленней не получалось. Ее челюсти напряженно сжимались. Хорошо, если бы у одного из них хватило храбрости коснуться другого.

Он взглянул на старый дом.

— Это место как раз такое, где вы и должны быть.

Она была удивлена.

— Правда? Гм. Да, возможно.

Синяя рубашка придавала его глазам кобальтовый оттенок. Ей хотелось обвить его руками, ощутить его крепкую теплую грудь и вдохнуть пряный запах его кожи.

Но он до сих пор не сделал ни единого движения навстречу ей, и она не могла заставить себя подойти к нему ближе. Если бы он отстранился от нее, было бы невыносимо.