Горбун, Или Маленький Парижанин - Феваль Поль Анри - Страница 32
- Предыдущая
- 32/153
- Следующая
— Почему вы прячете меня ото всех? Ответьте, я хочу знать!
Донья Крус властно вскинула прелестную головку. Гонзаго все так же с улыбкой смотрел на нее.
— Вы не любите меня! — воскликнула она, зардевшись, но не от смущения, а от досады. — А раз не любите, значит, не вправе меня ревновать!
Гонзаго взял ее руку и поднес к губам. Донья Крус еще сильней покраснела.
— Я думала… — пробормотала она, опустив глаза. — Как-то вы мне сказали, что вы не женаты. На все мои расспросы на этот счет мне отвечали молчанием. И когда вы приглашали ко мне всевозможных учителей, чтобы я обучилась всему, что составляет очарование французских дам, я думала, что вы — почему я должна молчать об атом? — так вот, я думала, что вы меня любите.
Она на миг умолкла, чтобы украдкой взглянуть на Гонзаго, глаза которого светились удовольствием и восторгом.
— И я старалась, — продолжала она, — стать лучше и достойней. Я трудилась с воодушевлением, с пылом. Ничто не казалось мне трудным. Я чувствовала, что нет таких препятствий, которые могли бы сломить мою волю. Вы улыбаетесь! — с неподдельной яростью вскричала она. — Принц, ради Пресвятой Девы, не смейте улыбаться, или я взбешусь!
Она встала перед Гонзаго и без всяких обиняков спросила:
— Чего же вы хотите, если не любите меня?
— Донья Крус, я хочу сделать вас счастливой, — мягко ответил Гонзаго, — счастливой и могущественной.
— Сперва сделайте меня свободной! — вскричала взбунтовавшаяся пленница.
Гонзаго пытался успокоить ее, а она только повторяла:
— Я хочу быть свободной! Свободной! Свободной! Больше ничего мне не надо! — но тут же, следуя потоку своих взволнованных мыслей, она заговорила о другом: — Нужен ли мне Париж? Да, но Париж ваших обещаний, шумный и блистательный, такой, каким я его предугадываю, сидя в своей темнице. Я хочу выходить, хочу, чтобы меня видели. К чему мне мои драгоценности в четырех стенах? Взгляните на меня! Вы хотите, чтобы я извела себя слезами? — Внезапно она звонко рассмеялась. — Взгляните же на меня, принц! Я уже утешилась. Я больше никогда не буду плакать, я буду всегда весела, но пусть мне покажут Оперу, которую я знаю только по названию, пусть мне покажут праздники, балы…
— Донья Крус, — холодно прервал ее Гонзаго, — сегодня вечером вы наденете самые дорогие свои украшения.
Она подняла на принца недоверчивый и заинтересованный взгляд.
— Я повезу вас, — продолжал Гонзаго, — на бал к его высочеству регенту.
Ошеломленная девушка не знала, что сказать.
Ее выразительное личико побледнело, потом порозовело.
— Это правда? — выдавила она, еще не веря.
— Правда, — подтвердил Гонзаго.
— Значит, вы сделаете это? — воскликнула она. — О, тогда я прошу у вас прощения за все! Вы самый добрый человек, вы мой друг!
Она бросилась ему на шею, а потом принялась скакать, как безумная, тараторя при этом:
— На бал к регенту! Мы поедем на бал к регенту! Даже сквозь толстые стены, сквозь холодный пустынный парк, сквозь запертые окна до меня долетали слухи о бале у регента, и я знала, что там будут чудеса. И я увижу этот бал! О, спасибо, спасибо, принц! Если бы вы знали, как вы прекрасны, как добры! Бал ведь будет в Пале-Рояле, да? О, я умираю от желания взглянуть на Пале-Рояль!
Донья Крус стояла в другом конце комнаты. Одним прыжком она оказалась рядом с Гонзаго и опустилась на колени на подушку у его ног. Положив обе руки на колено принца, и пристально глядя на него, она крайне серьезно осведомилась:
— В каком туалете я буду?
— На балах при французском дворе, донья Крус, — объяснил Гонзаго, — есть нечто, что оттеняет и подчеркивает красоту лица куда сильней, чем самый изысканный туалет.
Донья Крус попыталась угадать.
— Улыбка? — спросила она, как ребенок, которому задали простенькую загадку.
— Нет, — ответил Гонзаго.
— Изящество?
— И улыбку, и грациозность у вас не отнять, донья Крус, но того, о чем я говорю…
— У меня нет. Но что же это?
Гонзаго медлил с ответом, и она нетерпеливо бросила:
— Вы дадите мне это?
— Дам, донья Крус.
— Но что же это такое, чего у меня нет? — настаивала кокетка, одновременно торжествующе глядясь в зеркало.
Разумеется, зеркало не могло ответить на вопрос вместо Гонзаго.
Гонзаго произнес:
— Имя!
Донья Крус рухнула с вершины ликования. Имя! У нее нет имени! Конечно же, Пале-Рояль это не Пласа Сайта за Алькасаром. Тут не будешь плясать под баскский бубен в поясе из фальшивых цехинов на талии. Ах, бедная донья Крус! Гонзаго сейчас пообещал ей, но обещания Гонзаго… И потом, как дается имя? Правда, принц, похоже, решил пойти ей навстречу и разрешить ее недоумения.
— Дорогое дитя, если у вас не будет имени, — заговорил он, — вся моя нежная дружественность к вам окажется бессильной. Ваше имя всего-навсего было потеряно, и я нашел его. У вас славное имя, одно из славнейших во Франции.
— Правда? — воскликнула девушка.
— Вы принадлежите к могущественному семейству, — торжественным тоном объявил Гонзаго, — находящему в родстве с нашими королями. Ваш отец был герцог.
— Герцог! — повторила донья Крус. — Вы сказали был? Значит, он умер?
Гонзаго наклонил голову.
— А моя мать?
Голос бедной девушки задрожал.
— Ваша мать — принцесса, — ответил Гонзаго.
— Она жива? — вскричала донья Крус, и сердце ее готово было выскочить из грудной клетки. — Вы сказали: «Она принцесса»! Моя мать жива! Пожалуйста, расскажите мне о ней!
Гонзаго приложил палец к губам.
— Не сейчас, — прошептал он.
Но на донью Крус таинственный вид не действовал. Она схватила обе руки Гонзаго и принялась забрасывать его вопросами.
— Нет, вы сейчас, прямо сейчас расскажете о моей матери! Боже мой, как я буду ее любить! Она, конечно, очень добрая и красивая, да? — И вдруг тон ее изменился, из нетерпеливого стал задумчивым. — Странно, я всегда думала, что так и случится. Какой-то голос постоянно мне нашептывал, что я дочь принцессы.
Гонзаго с трудом удержался от улыбки. «Все они одинаковы», — подумал он.
— По вечерам, засыпая, — продолжала донья Крус, — я видела свою мать, она склонялась над моим изголовьем. У нее были длинные черные волосы, жемчужное ожерелье, горделивые брови, бриллиантовые серьги в ушах, и она так ласково смотрела на меня. Как зовут мою мать?
— Пока вам еще нельзя знать это, донья Крус.
— Почему?
— Это очень опасно.
— Понимаю! — не дала она ему договорить, видимо, под влиянием какого-то романтического воспоминания. — Понимаю! В театре в Мадриде я смотрела комедии, и там тоже девушкам никогда сразу не говорили имя матери.
— Никогда, — подтвердил Гонзаго.
— Пусть это опасно, но ведь я никому не проговорюсь, — заверила донья Крус. — Я не выдам эту тайну даже под страхом смерти!
И она выпрямилась, гордая и прекрасная, как Химена53.
— Я не сомневаюсь в этом, — заверил ее Гонзаго. — Но, дорогое дитя, вам осталось уже совсем немного ждать. Через несколько часов тайна перестанет быть тайной, и вы узнаете имя вашей матери. А сейчас я могу вам сказать только одно: вас зовут не Мария де Сайта Крус.
— Мое настоящее имя Флор?
— Тоже нет.
— Так как меня зовут?
— При рождении вас нарекли именем вашей матери, которая была испанка. Вас зовут Аврора.
Донья Крус вздрогнула и повторила:
— Аврора! — и тут же, хлопнув в ладоши, прошептала: — Какое странное совпадение!
Гонзаго внимательно взглянул на нее. Он ждал, что еще она скажет, но в конце концов спросил:
— А почему вы так удивились?
— Это ведь очень редкое имя, — задумчиво промолвила девушка, — и мне вспомнилось… Милая Аврора! — прошептала донья Крус, и глаза ее увлажнились. — Какая она была добрая и хорошенькая! Я так любила ее!
Гонзаго прикладывал чудовищные усилия, чтобы скрыть, до какой степени все это интересует его. К счастью, донья Крус всецело углубилась в воспоминания.
53
Героиня трагедии Пьера Корнеля «Сид» (1636).
- Предыдущая
- 32/153
- Следующая