Горбун, Или Маленький Парижанин - Феваль Поль Анри - Страница 149

• Предыдущая
• 149/153
• Следующая

Взяв со стола сложенный документ, он добавил:

— Я принес сюда доказательство, на которое указала сама госпожа принцесса, — это лист, вырванный из метрической книги часовни замка Келюс. Вот он, в этом конверте с тремя печатями. Свой документ я представил, теперь пусть госпожа принцесса представит свой.

Еще раз поклонившись собранию, принц сел. В зале послышалось шушуканье. Теперь у Гонзаго не было такой горячей поддержки, как в прошлый раз. Но и зачем? Гонзаго ничего не просил, он лишь хотел доказать свою честность. И это доказательство лежало на столе, вещественное доказательство, которое никто не мог отвергнуть.

— Мы ждем, — проговорил регент, склонившись вперед между президентом де Ламуаньоном и маршалом де Виллеруа, — мы ждем ответа госпожи принцессы.

— Если госпожа принцесса изволит доверить мне свои доказательства… — начал кардинал де Бисси.

Аврора де Келюс встала.

— Ваше высочество, — начала она, — у меня есть дочь, равно и доказательства ее рождения. Пусть все, кто видел мои слезы, посмотрят на меня, и поймут, как я рада встрече со своим ребенком.

— Но доказательства, о которых вы упомянули, сударыня… — перебил президент де Ламуаньон.

— Эти доказательства будут представлены совету, — отвечала принцесса, — как только его королевское высочество изволит исполнить покорнейшую просьбу вдовы де Невера.

— Но до сих пор, — отозвался регент, — я не получал никакого прошения от вдовы де Невера.

Принцесса твердо посмотрела на Гонзаго.

— Что за великая и прекрасная вещь дружба, — проговорила она. — Два дня все, кто болеет за меня, твердят: «Не обвиняйте своего мужа, не обвиняйте своего мужа!» Это, без сомнения, означает одно: дружба со столь великим человеком делает его светлость принца неуязвимым. Поэтому я не стану никого обвинять, а лишь скажу, что отправила его королевскому высочеству свое покорнейшее прошение, а чья-то рука — мне неизвестно, чья именно, — перехватила мое письмо.

Гонзаго позволил себе улыбнуться — безропотно и покорно.

— Так что же вы от нас хотите, сударыня? — осведомился регент.

— В прошении, ваше высочество, — ответила принцесса, — я взывала к иной дружбе. Я никого не обвиняла, я лишь молила. Я написала вашему королевскому высочеству, что публичного покаяния у гробницы недостаточно.

Лицо Гонзаго вытянулось.

— Я написала вашему королевскому высочеству, — продолжала принцесса, — что необходимо публичное покаяние — более достойное и полное, и просила вас велеть сделать так, чтобы преступник выслушал приговор, стоя на коленях здесь, в доме де Невера, перед главою государства и почтенным советом.

Гонзаго был вынужден прикрыть глаза, чтобы никто не заметил, какие молнии они мечут. Принцесса солгала. Гонзаго знал это лучше, чем кто-либо: письмо, написанное ею регенту и перехваченное им, лежало у него в кармане. В письме принцесса утверждала, что Лагардер невиновен, и торжественно ручалась за него — вот и все. К чему же эта ложь? Какая опасность таится за этой уловкой? Впервые в жизни Гонзаго почувствовал, как похолодела кровь у него в жилах от страшной и неведомой опасности. Ему казалось, что под ногами у него заложена готовая взорваться мина. Но он не знал, где ее искать, чтобы предотвратить взрыв. Пропасть была где-то рядом, но где? На дворе уже смеркалось. Теперь каждое неверное движение могло его выдать. Он догадывался, что на него устремлены взгляды всей залы. Принцу стоило небывалых усилий сохранить спокойствие. Он выжидал.

— Но это не принято, — сказал президент де Ламуаньон. Гонзаго чуть было не бросился ему на шею.

— Какими мотивами руководствуется госпожа принцесса?.. — начал маршал де Виллеруа.

— Я обращаюсь к его королевскому высочеству, — перебила госпожа Гонзаго. — Правосудию понадобилось двадцать лет, чтобы отыскать убийцу де Невера, поэтому оно в долгу перед погибшим, который так долго ждал отмщения. Мадемуазель де Невер, моя дочь, не может войти в этот дом, пока ее покойному отцу не будет отдан публично этот долг. А я не сумею радоваться, пока наши предки, взирающие с этих фамильных портретов, не увидят преступника — униженного, повергнутого, наказанного!

В зале воцарилось молчание. Президент де Ламуаньон отрицательно покачал головой.

Но регент еще не сказал своего слова. Он, похоже, раздумывал.

«Зачем ей нужно, чтобы сюда привели этого человека?» — мысленно спрашивал себя Гонзаго.

На лбу у него выступила холодная испарина. Теперь уже он жалел,%что здесь нет его приверженцев.

— А каково мнение принца Гонзаго на сей счет? — неожиданно спросил герцог Орлеанский.

Свой ответ Гонзаго предварил полной безразличия улыбкой.

— Будь у меня мнение на сей счет, — сказал он, — а почему, собственно, у меня должно быть мнение относительно столь странной прихоти? — я скорее отказал бы ее светлости принцессе. Если не считать задержки в исполнении приговора, я не вижу причин ни отказывать ей в этой просьбе, ни удовлетворить ее.

— Задержки не будет, — проговорила принцесса, прислушиваясь к шуму за окнами.

— Вам известно, где сейчас приговоренный? — спросил герцог Орлеанский.

— Ваше высочество! — запротестовал президент де Ламуаньон.

— Отступая немного от формы, — сухо и живо отозвался регент, — можно порою улучшить суть дела.

Вместо того чтобы ответить на вопрос его королевского высочества, принцесса протянула руку в сторону окна. Глухой ропот снаружи все усиливался.

— Приговоренный рядом! — заметил Вуайе-д'Аржансон. Регент подозвал маркиза де Бонниве и тихо сказал ему несколько слов. Бонниве поклонился и вышел. Принцесса снова уселась в свое кресло. Гонзаго обвел собравшихся по его мнению спокойным взглядом, но губы у него дрожали, а глаза сверкали. В прихожей послышался звон оружия. Все невольно привстали — такое сильное любопытство внушал людям этот дерзкий авантюрист, о чьей истории только и говорили со вчерашнего дня. Некоторые видели его на балу у регента, когда его королевское высочество сломал шпагу, но большинству он был незнаком.

Когда дверь отворилась и на пороге встал Лагардер — прекрасный, как Иисус, окруженный солдатами и со связанными спереди руками, — по зале пронесся ропот. Регент, не отрываясь, смотрел на Гонзаго. Но принц ничем себя не выдал. Лагардера подвели к помосту, на котором находились судьи. За ним шествовал письмоводитель с приговором в руке, который, согласно правилам, следовало зачитать частично у гробницы де Невера перед отсечением кисти, а частично в Бастилии перед казнью.

— Читайте, — приказал регент.

Письмоводитель развернул приговор, который вкратце звучал так:

«…по выслушании обвиняемого, свидетелей и королевского адвоката и приняв во внимание доказательства, а также порядок судопроизводства, палата приговорила сьера Анри де Лагардера, именующего себя шевалье и изобличенного в убийстве высокородного и могущественного принца Филиппа Лотаринг-ского-Эльбефа герцога де Невера: 1. к публичному покаянию и отсечению руки у подножия памятника названному принцу Филиппу, герцогу де Неверу, что на кладбище прихода Сен-Маг-луар; 2. к отсечению головы названного сьера Лагардера палачом в тюремном дворе Бастилии и т. д.»

Окончив читать, письмоводитель скрылся за спинами солдат.

— Вы удовлетворены, сударыня? — осведомился у принцессы регент.

Принцесса вскочила столь резко, что Гонзаго невольно последовал ее примеру. Он походил на человека, который приготовился принять сильнейший удар.

— Говорите, Лагардер! — в порыве неописуемого возбуждения воскликнула принцесса. — Говори, сын мой!

Вся зала была словно заряжена электричеством. Каждый ждал, что вот-вот случится нечто из ряда вон выходящее, неслыханное. Регент встал. К лицу его прихлынула кровь.

— Никак, ты дрожишь, Филипп? — спросил он, пристально глядя на Гонзаго.

— Нимало, клянусь Господом! — ответил принц, дерзко развалясь на кресле. — Сейчас не дрожу и потом не стану!

Регент повернулся к Лагардеру и сказал:

• Предыдущая
• 149/153
• Следующая