Горбун, Или Маленький Парижанин - Феваль Поль Анри - Страница 114

• Предыдущая
• 114/153
• Следующая

— Нет, нет, мы хладнокровны! — прозвучал ответ.

— Черт побери! — вскричал Шаверни. — Ведь ты же, кузен, сам заставлял нас пить!

И он был прав. Слово «хладнокровие» Гонзаго употребил исключительно в переносном смысле. Ему требовались люди с разгоряченными головами и здоровыми руками. За исключением Шаверни, все отвечали этому условию.

^ Гонзаго посмотрел на маркиза и недовольно покачал головой. Затем взглянул на стенные часы и продолжал:

— Для разговора у нас есть ровно полчаса. Довольно безумствовать — я имею в виду вас, маркиз.

Когда минуту назад Гонзаго велел Шаверни остаться, тот сел, но не в кресло, а на стол.

— За меня можете не беспокоиться, кузен, — ответил он с серьезностью подвыпившего человека, — пожелайте только, чтобы здесь все были трезвы, как я. Меня заботит моя позиция — вот и все.

— Господа, — перебил его Гонзаго, — пора к делу. Вот каковы факты. Обстоятельства сложились так, что сейчас нас стесняет некая молодая девушка, стесняет нас всех, понимаете?

Ведь отныне наши интересы сплелись еще теснее , чем вы думаете; можно даже сказать, что ваша удача — это моя удача, я принял меры к тому, чтобы связывающие нас узы превратились в подлинную цепь.

— Да мы так близко к вашей светлости, что ближе некуда, — проговорил Монтобер.

— Правильно, правильно, — послышалось кое-где. Однако настоящего подъема в этих восклицаниях не было.

— Эта девушка… — продолжал Гонзаго.

— Обстоятельства, похоже, осложнились, — перебил Навайль, — поэтому мы вправе требовать кое-каких объяснений. Девушка, похищенная вчера вашими людьми, — это та самая, о которой шел разговор у господина регента?

— Та, которую господин де Лагардер обещал привести в Пале-Рояль? — добавил Шуази.

— Короче, мадемуазель де Невер? — подытожил Носе. Лицо у Шаверни исказилось. Изменившимся голосом он чуть слышно повторил:

— Мадемуазель де Невер! Гонзаго нахмурился.

— Какое вам дело до ее имени? — Гневно взмахнув рукой, сказал он. — Она нам мешает, поэтому ее нужно убрать с дороги.

Воцарилось молчание. Шаверни взял бокал, но тут же поставил его на место, не сделав ни глотка. Гонзаго продолжал:

— Кровь страшит меня, друзья мои, даже больше, чем вас. Шпага мне еще ни разу не помогла. Поэтому я отказываюсь от шпаги в пользу более мягких средств. Шаверни, ради своего душевного спокойствия я готов истратить пятьдесят тысяч экю плюс расходы на твое путешествие.

— Дороговато, — пробурчал Пероль.

— Не понял, — отозвался Шаверни

— Сейчас поймешь. Я оставляю шанс этому прелестному ребенку.

— То есть мадемуазель де Невер? — машинально взяв бокал, уточнил маленький маркиз.

— Если ты ей понравишься… — вместо ответа начал принц.

— Ну, что до этого, — перебил Шаверни, отпивая глоток, — то уж как-нибудь.

— Тем лучше! В таком случае она пойдет за тебя по доброй воле.

— А иначе я и не желаю, — заметил Шаверни.

— Я тоже, — отозвался Гонзаго с двусмысленной улыбочкой. — После свадьбы ты увезешь жену куда-нибудь далеко в провинцию и продлишь ваш медовый месяц навечно, если, конечно, не предпочтешь через положенное время вернуться сюда один.

— А если она откажется? — осведомился маленький маркиз.

— Если откажется, мне не в чем будет себя упрекнуть, и ее освободят.

Произнося последнее слово, Гонзаго невольно опустил глаза.

— Но вы говорили, — тихо произнес Шаверни, — что хотите дать ей шанс. А получается так: если она соглашается выйти за меня, то останется жить, а если откажется, будет свободной. Чего-то я тут не понимаю.

— Это потому что ты пьян, — сухо пояснил Гонзаго. Остальные приспешники принца хранили глубокое молчание.

Под сверкающими люстрами, освещавшими веселую роспись потолка и стен, между пустыми бутылками и увядшими цветами — повсюду в этом зале витало нечто мрачное.

Время от времени из соседней гостиной долетали взрывы женского смеха. От него всем становилось не по себе. Один Гонзаго сидел с высоко поднятой головой и радостной улыбкой на губах.

— Уверен, господа, — проговорил он, — что все вы меня понимаете, не так ли?

Ему никто не ответил, даже прожженный плут Пероль.

— Итак, требуется кое-что пояснить, — улыбаясь, снова заговорил Гонзаго. — Объяснение будет кратким, поскольку у нас нет времени. Прежде всего примем за аксиому следующее: существование этой девушки грозит нам полным крахом. И не надо делать скептические физиономии — дело обстоит именно так. Если завтра я потеряю наследство де Невера, послезавтра мы все уже будем в бегах.

— Мы все? — послышались восклицания.

— Да, вы, господа хорошие, — выпрямившись, ответил Гонзаго, — все без исключения. И речь тут не идет о ваших прежних грешках. Принц Гонзаго идет в ногу с модой: его расчетные книги не в лучшем состоянии, чем у самого захудалого купчишки, а вы ведь за них уверены. О, Пероль превосходно умеет устраивать такие вещи! Так что мое банкротство повлечет за собой вашу гибель.

Взгляды присутствующих обратились на Пероля, но тот не шелохнулся.

— К тому же, — продолжал принц, — после того, что случилось вчера… Впрочем, никаких угроз! Просто вы связаны со мною настолько прочно, что как верные компаньоны последуете за мною и в несчастье. Я лишь хочу знать, насколько вы готовы выказать мне таким образом свою преданность.

Все продолжали молчать. Улыбка Гонзаго стала явно насмешливой.

— Все вы меня прекрасно поняли, сами видите, — сказал он, — не зря я рассчитывал на вашу сообразительность. Девушку отпустят. Я сказал это и продолжаю повторять: она будет вольна идти отсюда, куда ей заблагорассудится, да-да, господа. Это вас удивляет?

Приспешники вопросительно смотрели на принца. Шаверни с мрачным видом цедил из бокала вино. Молчание затягивалось. Впервые после своего возвращения Гонзаго налил себе и соседям.

— Я не раз твердил вам, друзья мои, — снова начал он весьма беззаботным тоном, — что приятные привычки, хорошие манеры, великолепная поэзия, изысканные благовония — все это пришло сюда из Италии. Вы плохо знаете Италию. Так что слушайте и мотайте на ус.

Принц отпил шампанского и продолжал:

— Я расскажу вам историю из времен моей молодости; ах, эти дивные годы уже не вернуть! Был у меня кузен, граф Аннибале Каноцца из рода принцев Амальфи, весельчак, каких мало, сколько безрассудств мы с ним творили! Он был богат, очень богат. Судите сами: у кузена Аннибале было четыре замка на Тибре, двадцать ферм в Ломбардии, два дворца во Флоренции, два в Милане и два в Риме, а также вся знаменитая золотая посуда наших почтенных дядюшек кардиналов Алларил. Я же являлся единственным и прямым наследником кузена Каноццы, но ему было тогда всего двадцать семь, и он собирался прожить лет до ста. Никогда мне не приходилось встречать человека со столь отменным здоровьем. Вас, я вижу, что-то знобит, друзья мои, выпейте-ка, чтобы придать себе мужества.

Сотрапезники так и сделали: в этом нуждались все.

— Однажды вечером, — продолжал принц Гонзаго, — я пригласил кузена Каноццу на свой виноградник в Сполето. Что за чудное место! А какие там были беседки! Мы провели вечер, сидя на террасе, вдыхая напоенный ароматами воздух и беседуя, кажется, о бессмертии души. Каноцца был стоиком, если не считать вина и женщин. Взошла прекрасная луна, и он, бодрый и веселый, расстался со мною. По-моему, я даже видел, как он садится в карету. Естественно, он был свободен — не так ли? — был волен отправляться куда ему заблагорассудится — на бал, на ужин, всего этого в Италии было предостаточно, на любовное свидание, наконец. Но он был волен и остаться…

Гонзаго допил бокал. Все смотрели на него вопросительно, и он закончил:

— Граф Каноцца, мой кузен, выбрал последнюю из перечисленных мною возможностей — он остался.

Сотрапезники задвигались. Шаверни судорожно сжал свой бокал.

— Остался, — повторил он.

Гонзаго взял из корзины с фруктами персик и бросил маркизу. Персик остался лежать у того на коленях.

• Предыдущая
• 114/153
• Следующая