Самый жаркий день (СИ) - Березняк Андрей - Страница 18

Александр Христофорович Бенкендорф в своей жизни видел много. Он участвовал против персов в штурме Гянджи и пулям там не кланялся. Его командованием были опрокинуты турки, ударившие в тыл русским войскам, осаждающим Рущук. Но никогда еще генерал не был настолько смят напором, как сейчас: разъяренная барышня, с волос и одежды которой потоками стекала вода, орала на него самыми последними словами и размахивала перед ошарашенным лицом пистолетом.

– Да как так-то! Можно было тихо проследить за всеми прибывшими, повязать тихонько, а потом допросить! Что Вы тут устроили?! Это что за абордаж пиратский?! Кого теперь допрашивать, какие документы, – я показала на пылающий пироскаф, от которого спешно отваливались подальше иные корабли, – теперь найдете?!

Бенкендорф попытался придать себе вид возмущенный, но ответить ему было откровенно нечем, поэтому начальник Тайной полиции посмотрел на Аракчеева, вот только граф мину держал каменную и в разговор встревать не собирался. Александр Христофорович поискал глазами обер-прокурора, но опытный Горголи успел где-то скрыться, понимая, что вторым блюдом, которое я подам, будут не менее яростные крики в его адрес.

– Орденов захотели?! Вот идите и собирайте! Граф, а Вы что молчите?!

Аракчеев опасливо посмотрел на меня. Графиня Болкошина открылась ему с новой стороны.

– Если я начну говорить, то кому-то, – он бросил тяжелый взгляд на Бенкендорфа, – придется туго. Дело провалено с треском. Графиня, успокойтесь, прошу Вас. Разберем все позже, сейчас такое начнется… Александр Христофорович, капитан сей посудины скоро придет в себя и начнет требовать объяснений и крови. Ваша задача – сделать так, чтобы вся вина легла не на нас, но американец при этом должен остаться довольным. Хоть новый пироскаф построить ему обещайте! Никаких Ваших… штучек с ним. Ясно?

– Так точно! – козырнул генерал-майор.

Взглядом он все еще разыскивал Горголи.

– Александра Платоновна, Ваш новообращенный манихей кого-то там выудил, пойдемте поинтересуемся результатами рыбалки, – сказал мне Аракчеев.

Все еще кипя от злости, я пошла за ним, в сапожках противно хлюпало, но разуваться мне показалось неприличным, даже жакет снимать не стала. Многое, учитывая произошедшее, может сойти с рук, но разговоров скабрезных лучше избежать.

Аслан из воды уже выбрался и теперь руководил подъемом тела. Описать внешность убитого было проблематично: свинцовый шарик попал в затылок чуть правее и выше, а вышел спереди, вырвав из лица почти полностью левую щеку и глазницу. Костюм из коричневой шерстяной саржи оказался ладно скроенным, из кармашка виднелась золотая часовая цепочка. Еще я обратила внимание на кожаные полуботинки с тонкой подошвой – обувь дорогая и приметная. Григорий принялся обыскивать карманы, но нашел только часы и паспорт с подорожной.

– Джон Бул, – прочитал он английские буквы, еще не успевшие растечься.

– Иван Иванов, – хмуро ответила я. – Тимофей, спасибо тебе. Утопла бы…

Меня аж передернуло нервно от такой мысли.

– Моя служба такая, Александра Платоновна, – улыбнулся охранник.

– Надо поискать в воде сумку, – сказал вдруг Аслан. Мог выпрыгнуть с ней.

Мысль показалась правильной, Аракчеев ее тоже оценил и, углядев Горголи, махнул тому рукой призывно. Обер-полицмейстер с опаской подошел, ожидая моего взрыва, но я успела немного остыть и главенство в отчитывании бравого чиновника взял на себя граф. Пройдясь по умственным способностям и родословной вытянувшегося в струнку генерала, Алексей Андреевич повелел тому организовать ныряльщиков.

– Чтобы каждый камешек на берег вытащили! Что хотите делайте!

Горголи потел и соглашался со всем.

Меня же, несмотря на погожий летний денек, начало колотить уже от холода. Граф заметил это и приказал Тимофею везти подопечную домой для излечения и отогрева.

Знала бы, что будет дальше, сбежала бы куда подальше, хоть в свое имение под Тверью!

Уже возле дома я поняла, что происходит нечто непонятное и, скорее всего, для меня неприятное. На набережной уместились сразу семь карет, а от гвардейцев дворцовой охраны было не протолкнуться. На меня, выбравшуюся из экипажа, смотрели странно: со смесью почтения и жалости. И виной тому был совсем не мой вид мокрой воробьицы.

Тимофей, как негласно старший из охранников, на столпотворение демонстративно не обратил внимания и проделал в нем проход для своей барышни, как если бы перед дверьми парадной стояли не парадные солдаты, а толпа мужичья, оттого и мой выход получился даже торжественным. Квартира была открыта, на пороге нас встретила Танька с глазами подобными круглым рублевым монетам.

– Там.. это… к Вам, Александра Платоновна. В гостиной…

Выяснять что-либо у горничной было очевидно бессмысленно, выглядела она ошарашенной и не способной к рассудительной речи. Поэтому я прошла по коридору и с трудом сдержалась, чтобы самой не показать изумление.

За столом устроился Великий Князь Михаил Павлович, коего я в своих апартаментах увидеть совсем не ожидала. Генерал-фельдцейхмейстер с самого рождения, он сейчас был облачен в соответствующий мундир с огромными серебряными эполетами и белой перевязью. Лицо, старательно избавленное от юношеского пушка, очень напоминало своими чертами отца. Михаила можно назвать симпатичным, хотя почившего Императора красавцем я не считала, брал он совсем другим.

– Ваше Высочество, – я вежливо и согласно титулу поклонилась.

– Графиня, – Михаил изволил встать и ответить вежливым кивком.

– Большая честь приветствовать Вас в своем доме. Простите, мы не были осведомлены о визите заранее, поэтому не можем оказать соответствующий прием.

– Пустое, – отмахнулся он. – Дела важнее.

Дела? Великий Князь с прошлого года возглавил артиллерийское ведомство. К большим пушкам ни я, ни мой завод отношения не имеем, что же тут может заинтересовать такого человека?

Тем более что Михаил придерживался устаревших, на мой взгляд, принципов организации военного дела. Он словно повторял путь венценосного отца, на заре своего правления тоже полагавшего главным для солдата – вытяжку и чеканный шаг. При этом нельзя не отметить живой ум брата будущего Государя и умение подмечать необходимое. Весной еще он сделал доклад о состоянии дел вверенного ведомства, в котором без жалости прошелся гневной критикой по поводу подготовки фейерверкеров, оценив ее одним словом – катастрофа! И по его настоянию сейчас организовывалось Артиллерийское училище, где Великий Князь планировал готовить будущих офицеров для «современной», по его мнению, войны.

Тем не менее – какие у Михаила Павловича могут быть дела ко мне?

– Поразмыслив, я пришел к выводу, что мой венценосный отец был прав, и наш с Вами брак будет для пользы государству.

От неожиданности я стала садиться прямо на месте, не имея за спиной ни стула, ни даже колченогой табуретки. Тимофей придержал мой локоть и проводил к столу. Я кивнула ему с благодарностью и лишь глазами попросила выйти. Тот все понял и закрыл за собой дверь. В гостиной мы остались вдвоем.

– Не так, конечно, делаются предложения, – продолжил, словно ничего не случилось, Великий Князь, – да и вид Ваш вызывает удивление, но полагаю, что условности мы можем оставить в стороне.

Я же судорожно пыталась осознать услышанное. Замуж за Михаила мне не хотелось совершенно, но, если подойти к такому предложению с холодной головой, то нельзя не отметить его разумность и приемлемость. Сын Павла Петровича помимо приятной внешности обладает мягким характером, весел, при этом не пошляк. Многие его фразочки становятся крылатыми, расходясь потом по салонам. Что мне даст такой союз? Графиня Болкошина станет частью императорской семьи, что самым положительным образом скажется на делах коммерческих. Надо ли оно мне?

Бед от такого марьяжа, полагаю, будет больше: мало того, что те, кто сейчас меня считают выскочкой и блажью Павла I, в таком случае станут просто ненавидеть. Это можно было бы не принимать близко к сердцу, но ведь каждый человек больше хочет, чтобы его любили, а не шипели про него за спиной. Помимо прочего я стану фигурой в многочисленных дворцовых интригах, и от этого хотелось бы держаться подальше. И личная свобода будет существенным образом ограничена, а к ней я за много лет привыкла.