Дорожные работы по наследству - Фирсанова Юлия Алексеевна - Страница 1

© Юлия Фирсанова, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

– Лирка! Вставай, засоня, в универ опоздаем! – донесся до меня голос брата. – Пока ты копаешься, я все гренки съем!

– Р-р-ры! Пользуешься тем, что я сова, жаворонок шизанутый! – вырвался у меня возглас досады.

– Ням-ням! – глумливо и нарочито громко прочавкали в ответ.

Пришлось выкручиваться из уютного одеяла и подниматься. Опоздать на лекционную пару не трагедия, Борисовна все равно перекличку в конце второго часа устраивает, чтоб никто под шумок не слинял, на первом отметившись. Но гренки! Гренки с кофе на завтрак – это всяко лучше, чем кофе без гренок. А Леонид, Ленька, или что проще и привычнее – Лён – форменный проглот! Все, сколько бы мать ни нажарила, способен умять на завтрак. Вот вечером он вялый да сонный, и тогда уже я могу со сковороды у него под носом самую поджаристую котлету утянуть раньше, чем он вилку поднимет. Но утро – не мой час.

Ленька не успел слопать все гренки. Я плюхнулась на табуретку и отправила в рот первый кусок. Уже остыла, но все равно вкусно! Да, то что надо! Люблю сладкое и мясное, но по отдельности. Котлету, которую младший братец Данька полил сгущенкой, съесть не смогла.

Лён хихикнул, глядя на меня.

– Чефо? – настала моя очередь чавкать.

Насмешник кивнул в сторону небольшого настенного зеркала. Там отражался чернобыльский одуванчик.

Ну да, волосы у меня темно-темно-коричневые, цвета горького шоколада, и вьются вроде как мягкими волнами. Вроде как! Потому что утром, до встречи с расческой, они умудряются начисто перепутаться и превратить голову в лохматый шарик.

– Кончай стебаться, лучше кофе сестре налей! – попросила я, и сжалившийся брат бухнул передо мной бадейку с волшебным напитком. Черный, сладкий, горячий. Пять-семь глотков, и я проснусь! Радоваться миру и любить его не начну, но ненавидеть всяко перестану, или стану поменьше, процентов эдак на пятьдесят.

– Спаситель, – поблагодарила я, после шестого глоточка и второй гренки.

– С тебя матеша вечером, нам опять десять страниц прорешать Шверда задала, – пояснил причину своей доброты и щедрости меркантильный братец.

– Ладно, тогда с тебя микроскопные зарисовки к лабораторке, нам на дом доделать дали, – стала я торговаться.

Леньке намалевать несколько картинок – раз плюнуть, примерно как мне задачки по математике перещелкать, которые им Швердова задает. Я даже люблю это дело, но признаваться нипочем не стану, а то братец сядет на шею и свесит ноги.

Кофе и гренки кончились быстро. Сполоснув чашку, я отправилась пытать себя – расчесываться. Каких только щеток уже ни перепробовала, ничего толком не помогало. Распутыватель, конечно, лучше любой другой щетки, но все равно приводить в порядок шевелюру долго, муторно и больно.

Стричься пробовала, но волосы отрастают очень быстро и, словно в отместку, после этого путаются в три раза больше. Налысо я обкорнать себя так и не решилась. Родители, форменные маньяки по части «правильно-положено», точно бы скандал закатили, потому пытки прекратила и остановилась на длине по лопатки. Расчесанные волосы если и путались, то делали это незаметно, целостность прически не нарушали, на глаза не лезли и во всяких муссах, лаках и прочих химических подпорках не нуждались.

Белобрысому моему братцу приходилось и того хуже. У него даже при минимальной длине вихры такие мягкие и легколетучие, что вечно везде лезут. А отращивать нельзя, потому как тоже не прямые, вьющиеся. А Лён не девка, косички и бантики не прокатят.

На одежду ушел еще пяток минут. Джинсы, футболка, ветровка узлом на бедра, слипоны на ноги, сумка-шоппер с тетрадками на плечо – и вперед! Ленька, собравшийся раньше, хлопнул дверью до щелчка замка, и мы помчались по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, наперегонки, как всегда. Не из соперничества, просто размяться хотелось.

Ленька, балбес, взял и сиганул сразу через весь лестничный пролет. Я так тоже могу, но один раз плохо стопу поставила, пришлось пару дней похромать, с тех пор прыгать лихо не рискую. То ли у меня кости тяжелее, то ли ловкость хуже прокачана, чем у брата.

На лестницу у меня ушло два прыжка, а потом мы резко затормозили, потому что дверь на площадку третьего этажа распахнулась и раздался истошный крик…

Ивер с задумчивой досадой созерцал трупы в кабинете князя Гвенда. Больше всего хранитель Киградеса злился на самого себя. Как, как его, просчитывающего каждое свое деяние, угораздило так вляпаться? Триста лет назад ответил согласием кузену, когда речь зашла о назначении на номинальную почетную должность, прибавить к званию управляющего Нейссара, числящегося владением князя, титул хранителя. Поманили неограниченным доступом в архивы правящего дома. А теперь расхлебывай! Несвоевременно, неприятно, обременяюще – эти три слова в равной степени объясняли состояние Ивера.

Теперь уже не номинальный, а истинный хранитель скрипнул зубами и подавил низменное желание пнуть тело князя, раскинувшегося в кресле, а потом подойти и врезать такому же беспечно валяющемуся на соседнем предмете мебели наследнику Дварду.

Но что толку? Пинай бездыханные тела, не пинай, а слово дано и клятву надлежит исполнять. Сердитый, как тысяча мантикор, Ивер прищелкнул длинными ногтями, обращаясь к привычной, словно дыхание, силе.

Трупы дернулись марионетками на ниточках, поднялись из кресел почти синхронно и, повинуясь управляющей воле, поплелись в семейный склеп. Там давно были готовы ложа – открытые саркофаги для каждого члена рода. А куда еще прикажете девать тела? Не оставлять же их в кабинете, как нравоучительную инсталляцию грядущим наследникам?

При мысли о наследниках незримый обруч на голове у Ивера болезненно сжался. Кажется, накатывала редкая и мучительная гостья – мигрень. Ни заклинания, ни рунные артефакты, ни лекарства от этой пакости не спасали, только прабабкины заговоры, да и то они лишь ослабляли, а не прогоняли боль.

Усевшись в освобожденное от тела князя кресло, Ивер снова прищелкнул ногтями. По центру комнаты возник вполне узнаваемый призрачный силуэт. Точная его материальная копия только что ушкандыбала в склеп.

– Ради этого именно ты и назначен был хранителем, Ивер! – с ходу, нарушая все каноны вопрошаний вызванного духа и правила некромантии, нагло объявил покойный князь Гвенд.

– Мне искать виновных, ригаль-эш? – неопределенно повел рукой хранитель, имея в виду удаленных из кабинета мертвецов.

– Не существенно, – поморщился Гвенд. – Сыграли с Двардом в старую игру. Бокалы с ядом я поменял, но противоядие оказалось к старой модификации «последнего глотка». Потому игра оказалась последней. Глупость… Тебе надлежит искать следующего князя, хранящего и отверзающего врата, прокладывающего пути. Проверь для начала артефакт Архет. Остался ли он связан с нашей кровью, пребывает ли по-прежнему в замке Киградес?

– Ты не знаешь? – недоверчиво выгнул бровь Ивер.

Слишком непохоже было такое на князя, всегда старавшегося владеть максимумом информации и быть хозяином положения.

– Нет, отсюда не зрю. Планировал пожить еще тысячу-другую лет и лишь потом искать наследника. Я не ведаю об иных своих потомках, кроме Дварда. Он кулон принять бы не смог. Архет ясно дал понять, – поморщился покойный князь, убитый в большей степени не рукой сына, но собственной самоуверенностью и жаждой острых ощущений. – Если медальон все еще в замке, то достань розу крови.

– Хм, – покивал хранитель, теперь понимая, что означали игры Гвенда с наследником.

Это был лишь спектакль на публику. Преемника у князя не имелось. И не потому, что Двард был глупцом, недостойным бремени правителя. Амбициозный, безжалостный, властолюбивый, но не глупый. Виновник был лишь один – артефакт Архет, древнейшая реликвия. Она наделяла князя Киградеса способностью связывать владения с иными мирами через врата-порталы, создавать дороги и позволять всем желающим совершать путешествия. Или не наделяла. В чем была причина того, что артефакт отказывался подчиняться официальному преемнику князя? О том написано было немало трудов философами и знатоками магии, выдвинуто сотни гипотез, но истины не ведал никто.