Каратель - аль Атоми Беркем - Страница 7

• Предыдущая
• 7/83
• Следующая

Остановившись у землянки, Ульфат засунул большие пальцы за офицерскую портупею и некоторое время рассматривал Ахмета; затем поприветствовал хозяев и протиснулся в землянку, тут же заметив ружье у стены:

— А я думал, что они вам ни к чему…

— Ну, отчего… — ответил, усаживаясь, Яхья-бабай. — Иной раз ырым не помогает, а ружье всегда выстрелить может.

Ахмет расставил на топчане пиалки, набрал воды в угольно-черный от копоти чайник и сунул на его на печку, неудобно присев за топчан.

— А тебе, Ахмет, ружье, смотрю, без надобности, — одобрительно обронил Ульфат, протягивая предмет зависти многих в поселке — пачку "Примы". — Закуришь?

Ахмет мельком рассмотрел картонную коробочку и безошибочно узнал — пачка была из его запасов. Остатки человека собрались с силами и вышли на последний бой с Вечным. И победили в своем последнем бою: перед глазами мгновенно пронеслась череда ярких картин — баба, обернулась от стола. Руки в тесте, что-то ругается, бесконечно милое лицо в пятнышках муки. Осыпанный опилками Серега подымается из подвала, на плече доска, что-то весело орет, из носа — недовыдохнутый дым. Пацаны, смеясь, толкаются возле умывальника, Кирюха напротив жадно жрет что-то из миски, теплая пыльная голова собаки под правой рукой — дергает ухом, видимо, заели блохи… По сердцу резануло рашпилем, на свежак, словно не было этих месяцев, словно все было вчера.

Помертвев, Ахмет машинально взял из пачки сигарету и не глядя принялся ее разминать, медленно, как автомат, катая меж пальцами трещащее бумажное тельце. Ему хотелось крови; нет, не хотелось — он жаждал. Выскочить на хозяйку, вырвать из рук оружие и вбить ствол в пасть, разрывая рот и кроша зубы. В горло, чтоб намушник калаша размолол все в кашу, в ебаный фарш, в гавно. И расплескать поганую голову и поганое тело нескончаемой очередью, размазать по земле, распылить в ничто, чтоб ни одного куска крупнее фляжки… Случайно перехвативший его взгляд курбаши отшатнулся — слишком уж бешеной, нечеловеческой яростью дохнуло из глаза чужака. Поднявшаяся изнутри дымящаяся стена ненависти мерно била в голову:… Как я мог… Что, блядь, я до сих пор здесь делаю! В Тридцатку, сука, бегом. Пора, пора. Рассчитаться. Пока от блядской крови Эртяш на метр не подымется… Однако теперь Ахмет был другим, и мог сдержать все, что бы не подымалось наверх. Очнувшись, прикурил, по-старому глядя на Ульфата, даже выдавил подобие улыбки, от которой всего повидавшего курбаши передернуло:

— Нет, Ульфат. Ружье пока нужно.

Курбаши, пришедший выяснить, что же за штуки вытворял вчера на озере чужак, теперь верил всему. Надежды на укрепление позиций поселка с помощью нового белемле пришлось оставить — и курбаши не сожалел: он понял — чем дальше от деревни будет этот чужак, тем лучше. Для всех, не только для врага из Кунашака и Саров, но и для своих. Так и не задав запланированные вопросы, и тем более — не решив вопроса о привлечении нового белемле к решению текущих военных задач, Ульфат поговорил с Яхьей на общие темы, пообещал прислать гостинца и с явным облегчением удалился.

— Теперь ты вернешься туда, откуда пришел. — ровно, без следа эмоций сказал Яхья-бабай, словно бы сам себе.

— Да.

— Ты зря ничего не оставил для эйе, когда убил тех, на озере. Ты видел эйе?

— Да. Они летали подо льдом и скрипели. Надо было дать им?

— Конечно. Зачем тебе человеческое тех, кого ты убил? Тебе нужна сила, а человеческого тебе хватает и своего.

Какое-то время белемле посидели молча, слушая текущую сквозь мир Реку.

— Я неправильно делаю? Ну, что ухожу?

— Хэ, малай… — тихо засмеялся старик, — иногда ты настоящий тупица. Ты же знаешь — ничего такого, что не принесено Рекой, попросту нет. Правильно, неправильно — что значат эти слова? Так хотят Земля и Тенри, этого достаточно.

— Да… Яхья-бабай, я на самом деле что-то… Но ведь я должен?

— Кому?

— Тебе. Тому же Ульфату, который давал мне еду и дрова.

— Это твое желание — быть должным или нет. Но один долг у тебя есть, только не такой, как ты думаешь.

— Какой?

— Сегодня я совсем уйду на ту сторону. Когда вернешься…

— А я вернусь? — удивленно перебил старика Ахмет.

— Конечно, малай. Ты не сможешь теперь без этого озера.

— Почему?

— Начало твоего Следа здесь. Здесь сердце, из которого ты берешь силу. Или ты думаешь, что сможешь делать такие штуки везде? Хе-хе, нет, малай, не сейчас. И не завтра. Ночью Озеро дало тебе силу, а ты только указал ей, чего тебе хочется.

Земля ушла у Ахмета из-под ног. Внезапно все его намерения показались детским капризом, а сам он — жалкой марионеткой, болтающейся на холодном ветру. Но услужливо вспыхнувшая ненависть помогла, не дала провалиться в слабость, похожую на жидкую грязь:… Похуй. Пусть меня завалит первая же хозяйка, но я зубами утащу ее за собой, и этого мне будет достаточно. И пока будем лететь вниз, я сгрызу ее полностью, и упаду в нижний мир один. А может, и двоих успею. Это будет более, чем достаточно…

— Ничего. Обойдусь человеческим.

— Это твое дело. Я говорю тебе — когда вернешься, раскопай могилу и возьми вот это. — старик вытащил из-за пазухи сверток и стал развязывать тонкую полоску коры.

Из ветхой тряпочки на кровавом свету печи блеснула толстая пластинка потемневшего металла, украшенная хаотически разбросанными выпуклыми голубыми камешками.

— Это и есть Ысцэ? Дом духов?

— Да. Здесь живут мои эйе. Точнее, наши эйе — насколько они могут быть чьими-то.

— У нас девять эйе? — подсчитал бирюзовые капли Ахмет.

— Это зависит от того, как ты будешь жить. Багучы, жившие очень давно, могли наполнить войском эйе долину большой реки. Некоторые из нашего Следа так помогали Чынгысу — в его войске на сотню живых иногда приходилась тысяча мертвых…

Ахмет сидел, пораженный — об этой стороне Знания он и не догадывался, хотя старик как-то упоминал, что След, которому они с Ахметом принадлежат, начался в самом Тенри-Лля, когда духи ходили по Земле вместе с людьми, и Знание было всеобщим.

— Яхья-бабай, я раскопаю тебя и возьму дом духов. И что?

— Как "что"? — удивился старик. — Откуда я могу знать? Сам Тенри не знает, что принесет Река. Для человека лучше жить спокойно, как пытался жить я — кормил эйе, помогал женщинам рожать, убирал за людьми, когда им вздумается сглазить друг друга; а войну оставил тем, у кого есть на нее время. Но ты хочешь другого — и это твое дело; делай, что хочешь. На самом деле нет никакой разницы, все очень просто: Реке безразлично, вылечил ты человека или убил. Важно лишь как ты это сделал, с сердцем или нет.

• Предыдущая
• 7/83
• Следующая